Рассказы за 4 лайка

Начальник Кнур взял одну из папок, весьма лёгкую, по сравнению с другими, и положил на стол перед собой.

– Так-с, что мы имеем? Тунеядец, – начальник Кнур листал страницы. – Алкоголик и дебошир. Заимщик и злостный неплательщик. Тут и докладная имеется от Галины Александровны. Вы почто любезную старушку обижаете, она же святая женщина, я её давным-давно знаю! – начальник Кнур посмотрел на меня маленькими, но злыми глазами.

– Никак не можно обижать её! У Галины Александровны комнату арендую, она всегда была добра ко мне, а я благодарен.

– Вот именно! Она к вам со все душой, приютила, дала крышу над головой, а вы что?

– А я что?

– А вы телефоном казенным пользуетесь, а не платите! У вас уже долг накопился на десять рублей! И просрочка за квартплату на неделю. Когда платить будем, товарищ Щелкопёр?

– Так я заплачу! Коли дело в этом, так непременно заплачу, сегодня же! Обязуюсь, господин Кнур!

Обещать – не кули ворочать. Денег-то у меня не было ни копейки за душой.

– Голова болеть будет.

– Что, простите?

– Голова, говорю, болеть будет, – кивнул начальник Кнур на мою шапку.

Я только теперь заметил, что крутил её в руках, а это верная примета к гемикронии.

– Виноват, господин Кнур.

– Так, что тут дальше? Водитесь с неблагонадежными лицами… о, тут и старый добрый Лука Моисеевич, и Яков – эта большая заноза в моей з… в моей земной жизни. Слушаете всякую запрещёнку! Музыка на костях? Так тут на вас уже компромата хватит, чтобы отправить вас этак лет на десять куда-нибудь на Колыму. Как вы к рудникам относитесь? Никель добывать не желаете?

– Отношение к рудникам имею сугубо негативное и резко отрицательное. К Колыме так же, родни там не имею.

– Вот и я о чём! Что вы творите, товарищ Кнур? Я к вам по-человечески, а вы? И это в такое нелёгкое для страны время, когда мы в едином порыве противостоим всему остальному загнивающему миру? Мужественно ведём войну, одерживая победу за победой…

– Прошу прощения, господи Кнур, я видимо не прочитал сегодня утрешних газет, а скажите, с кем мы воюем?

– Молчать! Молчать! Вам мало этого, так вы решили ещё и на главной городской площади своё вылюдье показывать? Стариков и детей пугать и нервировать? Порядочных граждан?

– Чего показывать, простите? Слово незнакомое. Как это понять?

– Молчать! Сопляк ещё, со мной так разговаривать! Вы дурачком-то не прикидывайтесь, товарищ Щелкопёр! Вылюдье ваше, скидыш и теперь в кармане? Заугольник-то ваш?

– Скидыш?

– Так, Щелкопёр, будем проводить досмотр. Выкладывайте живо на стол всё, что в карманах имеете.

– Разве не положено при понятых-с?

– На «положено» знаете, что положено?

Я нехотя и медленно вывернул карманы. В общем-то, добра у меня немного было: смятая пачка дешевых папирос, коробок спичек, грязный носовой платок и, наконец, я выпустил на крышку стола свою Фацецию. Фацеция покрутила по сторонам своей мордой, но почувствовав неладное, пискнула и скрылась в панцире.

– Господи всевышний, множество я видел ублюдков, но такого заугольника ещё не встречал!

Начальник Кнур взял карандаш и потыкал им в Фацецию.

– Сбыть пытались?

– Нет, – честно сказал я.

– Просто демонстрировали?

– Показывал, если кто просил.

– Ну, вы и мерзавец, Щелкопёр! А если б дети увидели?

– Да что же тут такого, я право не понимаю?

– Плохо, что не понимаете! При Пукине вас бы за такое сразу бы под белы рученьки!

– Уж, позвольте, господин Кнур! При Пукине вас бы самого под белы рученьки да уже за то, что вы, как начальник РОСПИСМУЗРИСНАДЗОРа в славном городе Хворостовском допустили, как вы выразились, демонстрацию вылюдья и скидышей! Хоть я и не считаю это чем-то ужасным, это ж просто букашка…

– Букашка? Вы бы хотели, чтобы вашим детям на площади показывали такую букашку? Да если бы ты, Щелкопёр, моему сыну хоть близко свою гадость показал, да я бы тебя прям на месте… – начальник Кнур даже привстал за столом. – Да тебя бы людям на самосуд, они тебя живьем на куски разорвут!

Вот с жестокостью самосуда я спорить не стал. Совершенно поник и не понимал, чем моя Фацеция так опасна окружающим. Я попытался взять её обратно в руки.

– Цыц! – начальник Кнур ударил кулаком по столу. – Не трогать! Изымаю! Запрещаю! Значит, так. Я сейчас же немедля иду за синей печатью и протоколом, и будем тебя, подлец, оформлять! Ты у меня сгниешь в сибирских рудах! А пока я хожу, ты стой здесь и не рыпайся, иначе поколочу! Голову оторву и скажу, что так оно и было!

Начальник Кнур с трудом вышел из-за стола, безуспешно втягивая живот, и удалился из кабинета, оставив дверь чуть приоткрытой. А я стоял, вжав голову в плечи, не смея шелохнуться и не смея даже тронуть свою Фацецию. Я понимал, что дело швах, и представлял уже себя в валенках с киркой или тележкой где-то далеко на севере, в холодном бараке с одной единственной на всех печкой-буржуйкой. А может быть и в карцере, в том самом, где бывал Лука Моисеевич, вот только у меня не было уверенности, что я перенесу это всё достойно, как он.