Оценить:
 Рейтинг: 0

Старый Арбат. Прогулки по центру Москвы

Год написания книги
2023
Теги
<< 1 2 3
На страницу:
3 из 3
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
приют, и ужин, и кредит.
Там пылом выспренним охвачен,
грозясь Лелевичу-врагу,
пред представителем рабфачьим
Пильняк внедряется
в рагу…
Поэт, художник или трагик,
забудь о днях тяжелых бед.
У «Моссельпрома»,
в бывшей «Праге»,
тебе готовится обед.

А вот еще один образец социальной рекламы:

Где провести сегодня вечер?
Где назначить с приятелем встречу?
Решенья вопросов
не может быть проще:
«Все дороги ведут…»
на Арбатскую площадь.
Здоровье и радость —
высшие блага —
в столовой «Моссельпрома»
(бывшая «Прага»).
Там весело, чисто,
светло, уютно,
обеды вкусны,
пиво не мутно.
Там люди
различных фронтов искусств
вдруг обнаруживают
общий вкус.
Враги
друг на друга смотрят ласково —
от Мейерхольда
до Станиславского.
Там,
если придется рядом сесть,
Маяковский Толстого
не станет есть.
А оба
заказывают бефстроганов
(не тронув Петра Семеныча Когана).
Глядя на это с усмешкой, —
и ты там
весь проникаешься аппетитом.
А видя,
как мал поразительно счет,
требуешь пищи
еще и еще.
Все, кто здоров,
весел
и ловок,
не посещают других столовок.
Черта ли с пищей
возиться дома,
если дешевле
у «Моссельпрома»…

Неудивительно, что Илья Ильф и Евгений Петров, также обедавшие в этой столовой, отправили сюда же своих героев – Ипполита Матвеевича и Лизу из романа «Двенадцать стульев». Для Воробьянинова тот романтический ужин закончился печально, но могло быть и еще хуже, ибо обстановка в «Праге» изменилась в новые времена радикально. Работавший в Историческом музее нумизмат Алексей Васильевич Орешников обедал здесь. «Проехали в ресторан „Прага“, где съели 2 обеда по 90 копеек. Приготовлено вкусно, но сам ресторан скромнее прежнего, скатертей нет, за некоторыми столами „товарищи“ сидят в шапках или картузах», – читаем в дневнике от 19 ноября 1925 года. Отсутствие скатертей на столах – деталь чрезвычайно интересная. Надо думать, что и посуда была попроще, чтобы не раздражать новый контингент. Попадись под горячую руку обедающим «товарищам» отец русской демократии с его неуместными призывами поехать «в номера», и неизвестно, куда бы его после этого отправили.

В 1920-е годы не раз видели в «Праге» Сергея Есенина и частенько с пустыми карманами: «При мне однажды в „Праге“ у Есенина не хватило пятидесяти рублей на уплату по счету. И сейчас же из-за соседнего столика поднялся совершенно незнакомый нам гражданин и вручил эту сумму Есенину. Стоило ему при каких-нибудь затруднительных обстоятельствах назвать себя: „Я – Есенин“, как сейчас же кем-нибудь из публики оказывалась ему необходимая помощь», – рассказывал журналист Лев Повицкий, которого поэт именовал «старинным другом».

М.А. Булгаков

Не очень приятным вышел обед в «Праге» для Михаила Булгакова. «Как-то мы с Михаилом Афанасьевичем, – рассказывала Екатерина Шереметьева, – долго бродили по Москве, подошли к Арбатской площади, и он предложил пообедать в ресторане „Прага“ на углу Арбата и Поварской (улицы Воровского). К концу обеда мы поспорили о заметке в газете, смысл которой поняли по-разному. Чтобы разрешить спор, Михаил Афанасьевич пошел купить газету в киоске внизу. Официант, видимо встревоженный исчезновением моего спутника, топтался вблизи нашего столика. Я попросила его получить за обед и заплатила. Я ожидала, что Михаил Афанасьевич обидится, но не так… Он показался в дверях, я пошла ему навстречу, официант уже собирал посуду на столе. Булгаков понял, что за обед заплачено. Лицо его мгновенно осунулось, во взгляде было возмущение и отстраняющий холод. Он спросил только: „Зачем?“ Я совершенно растерялась, не помню, что говорила, не знала, как исправить, загладить свою бестактность, Булгаков не сразу простил мне ее». Случай этот относится к самому началу 1930-х годов. В романе «Мастер и Маргарита» упоминается «ресторан на Арбате» – это, несомненно, «Прага».

А поэт Павел Николаевич Васильев в 1934 году однажды пришел в «Прагу» покушать на веранде ресторана. Вероятно, что не обошлось без возлияний, ибо заказанную яичницу он не съел, а, даже не попробовав, вывалил из сковородки на голову своего коллеги и однофамильца Сергея Александровича Васильева, которого, мягко говоря, недолюбливал. Как свидетельствовали очевидцы, яичница была немаленькая – на нее ушел десяток желтков. Но для однофамильца, которого Павел Васильев не раз просил, чтобы тот взял псевдоним, ничего не жалко. При этом Павел Васильев изрек: «Не позорь фамилию Васильевых!» Дальше все развивалось по сценарию: «Сергей скатертью обтирает лицо и голову, соображает, в чем дело, и набрасывается, как тигр, на Павла. Начинается драка. Столики летят в разные стороны, бьется посуда, посетители убегают к дверям, появляется милиция» – так вспоминала вдова Павла Васильева. Почему вдова? Так его же расстреляли в 1937 году, и «проблема» решилась сама собой: Васильев остался только один. А конфликт в «Праге» закончился в отделении милиции.

В том же 1937 году расстреляли и Николая Зарудина – поэта, прозаика, лидера литературной группы «Перевал». Зарудин посвятил Арбату двадцатых годов интереснейший очерк – «Старина Арбат», в котором нашлось место и бывшему ресторану: «„Прага“ тогда переживала расцвет. Электрическое имя „Праги“ горело над полночною площадью, тогда еще с садиком, с памятным диском желто-лунных часов. Душно было на Арбатской площади – булыжной, запруженной вечно трамваями, похожей скорее на тесный домовый двор. Две церкви стояли на ней – Бориса и Глеба и еще одна, где нынче вырастает станция метро. Но с площади – в скуке бездарных низких домов – сквозила уходящая бульварным спуском, городская смутная даль: вниз по Гоголевскому бульвару, еще черно-лесному, но уже в мириадах ярко-зеленых точек – туда стекал поток деревьев, – в туман беспорядочно нагроможденных цветных крыш. Теперь изменилась и самая даль. Изменилась и „Прага“. Но в двадцать пятом ею по праву открывался шумный торговый Арбат».

А в «Праге» устроили аукцион: «„Прага“ и магазинный Арбат… шумели по-купечески и торговали разнообразно – винами, всяческой снедью, галантереей и обувью, аптекарскими товарами, мебелью, был даже свой оружейник – некто Салищев, его помнят арбатские охотники и собачники. Нэповская „Прага“ орала цыганами. Внизу, в помещении аукционного зала и одновременно кинематографа, продавали с молотка царское и княжеское имущество, простыни в самодержавных монограммах, судки и бокалы с коронами, сервизы. Продавали купеческие меха с Поварской, мебель красного дерева с Остоженки, Воздвиженки, со всяких Николо-переулочков и тупичков, с Сивцева Вражка. Шли тут всякие бисерные вышивки, гобелены и редкие парчи, вазы и лампы, ампиры Александра, настоящие Павлы и Елизаветы и прочая, прочая. Вечером среди аукционного нагромождения, среди картин Айвазовского и профессора Клевера, разглядывая посуду и ковры, ожидали киносеансов. А наверху начиналась особая, плотно прикрытая портьерами жизнь. Туда проходили позже, опытно кидая швейцарам пальто и шляпы, и кто может разгадать, сколько концов всяческих драм и падений поднялось по лестнице в яркий свет, в визг цыганского пения, в шум и звон, в туманный дым папирос. Опускалась ночь. Но ярко сияли огни „Праги“ до утренних сумерек. Кто помнит инвалидов, торговавших тогда папиросами под рестораном „Прага“? А моссельпромщицы в белых фартуках и картузах с золотыми буквами и прямым козырьком? Наступала глухая ночь. Когда смолкал трамвайный звон, когда в переулках под старинным газовым светом гулко исчезали последние шаги, „Прага“ выкидывала накипь свою прямо на тротуар…»

И хотя тем местом, где проводился аукцион по продаже стульев Кисы Воробьянинова, называют Петровский пассаж, охотно верится, что гарнитур мог уйти с молотка и в бывшей «Праге».

Если бы Иван Бунин или Борис Зайцев заглянули в «Прагу» в 1920-е годы, то были бы нимало поражены увиденным. Словно в русской народной сказке про теремок, в бывшем ресторане нашлось место самым разным «жильцам». Чего только не было в этом доме, благо что площадь и планировка его позволяли разместить под крышей «Праги» все, что угодно. Например, в середине 1920-х годов нашлось место даже библиотеке, которая работала здесь лет тридцать, в том числе и во время войны. Первоначально она называлась «Центральная публичная библиотека г. Москвы», в 1946 году она получила имя поэта Николая Некрасова. Одним из читателей библиотеки в непростые военные годы был будущий писатель Юрий Казаков: «Моя охота началась тридцать лет назад на Арбате, в здании нынешнего ресторана „Прага“ – тогда дом этот был набит всевозможными учреждениями, от милиции до собеса, – в читальном зале библиотеки. В детстве мне не повезло в том смысле, что близких родных, к которым бы я мог поехать в деревню, у меня не было, каникулы я проводил на арбатских дворах, природы и в глаза не видал и не думал о ней… Тем удивительнее теперь кажется мне величайшая страсть, которая овладела вдруг мною в темной, холодной и голодной Москве. С чего бы вдруг? И до чтения ли было тогда мне? Но ежедневно, покачиваясь иногда от слабости, брел я к вечеру в читальный зал и сидел там до закрытия, набирая каждый раз гору книжек про охоту. До сих пор помню запах этих книг, шрифт, рисунки, чертежи, описания птиц и зверей».


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
<< 1 2 3
На страницу:
3 из 3