Цицерон. Между Сциллой и Харибдой

Будущий зять не оскорбился, даже попытался ходить решительнее, большими шагами, что выглядело забавно. Туллия тихо рассмеялась, а Пизон смущённо улыбнулся. Отец наблюдал за дочерью, убедившись, что его Туллиола не отвергала юношу, успокоился. Кальпурний Младший имел репутацию порядочного и доблестного человека, в Риме его знали как начинающего политика, подающего надежды…

* * *

Помолвка состоялась при согласии сторон. Отец жениха посылал в дом Цицерона повивальную бабку, чтобы осмотрела невесту. Таков порядок, убедиться, способна ли она к исполнению супружеских обязанностей и деторождению. Непорочность тоже важна, поскольку в день свадьбы девушка вместе с приданым приносит супругу «нетронутый цветок целомудрия как плод невинности юной души». Недаром девственность по праву и по достоинству – самая угодная порука всем мужьям, ибо всё прочее, что получает муж в приданое, возвращается: отсчитал деньги, отослал слуг, недвижимость уступил, из дома съехал… Одну только девственность, раз получив, нельзя вернуть, так что из всего приданого она одна навек остается у мужа…

Свадьба состоялась нероскошная, но и небедная; гостей с обеих сторон набралось достаточно – кто хотел поздравить молодых, тот явился. О приданом договорились при помолвке, с участием ближайших родственников и должностного лица муниципалитета вдесятером подписали брачный контракт. Когда Пизон увозил Туллию в свой дом, Цицерон подошёл к зятю поближе и прошептал:

– Береги мою дочь, будешь мне любимым сыном. Радей о ней, как радел я. Заботься со вниманием, ласковым сделай привычное слово. Для молодой жены всяческий повод для участия хорош, ведь она привыкла к обращению нежному.

В свои четырнадцать лет Туллия без труда вошла хозяйкой в супружеский дом. Мужу не перечила – нельзя же идти против человека, за кого сам отец выдал. Наладила неплохие отношения с новой роднёй, терпеливо выслушивала советы свекрови, хотя часто не исполняла. Правда, в делах семейных упорно отстаивала собственную позицию, не стесняясь в резких выражениях. Но если сердилась, вмиг отходила, не упорствовала. Многое прощала – отцовский нрав…

* * *

Расставшись с любимой дочерью, отец не мог привыкнуть, что её нет под крышей его дома. Он чувствовал себя опустошённым, с тревогой ждал чего-то ужасного и непредсказуемого. Своими думами поделился с Аттиком, который немедленно откликнулся с возмущениями.

– Марк, дорогой, ты зря страдаешь, радуйся счастью дочери! Многое мучает нас больше, чем необходимо; многое преждевременно, а многое из-за того, что по правде мучиться не следует. Ведь страдаем мы в основном от подозрений. Беда случится или не случится, а пока её нет, рассчитывай на лучшее. Лишь бы ты имел здоровое тело, лишь бы не томила тебя болью забота. Вот верное мерило!

Супружеская жизнь

Теренция охотно распоряжалась семейным имуществом: как собственным приданым, состоявшим из нескольких доходных домов в центре Рима и лесным массивом в Тускулане, так и собственностью мужа – домами, виллами, имением и родовым поместьем. Успевала уделять внимание дочери, заботилась о здоровье младшего сына, Марка, родившегося за три года до консульства Цицерона. Отец обожал сына, но… после дочери.

В начале семейной жизни отношения между супругами складывались достаточно ровные, наверное, оттого, что вникать в проблемы ведения домашнего хозяйства Марк отказывался по причине занятости. После рождения второго ребёнка характер у Теренции изменился: если она намеревалась что-нибудь сделать или купить, настаивала и делала по-своему, нередко вопреки мнению супруга. Марк, не приемля скандалов, предпочитал не отвлекаться от своих дел, и постепенно отдалялся от жены и своего влияния на неё. Хотя, справедливости ради, со стороны Теренции причина крылась в ревности из-за излишней, по её мнению, любви к Туллии… Поэтому она поступила как настоящая замужняя римлянка, матрона: «Хорошая жена умело повелевает мужем, подчиняясь ему…»

Одна из наиболее любопытных особенностей той эпохи состояла в том, что богатые римлянки ради собственной финансовой свободы не стеснялись извлекать доходы от покупки имущества на одних торгах ради перепродажи с выгодой на других аукционах – любимое занятие римлян, или же давать кредиты гражданам под огромные проценты. Для таких «процентщиц» главным мерилом успеха были деньги, а не совместная с супругом семейная жизнь. Марк поздно это понял, однажды уличив Теренцию в мотовстве и хищении денег из семейного бюджета. Как выяснилось позже, заботясь о личном состоянии, она сознательно разоряла Цицерона!

Как правило, женщины подобные Теренции, не могли выступать в подобных делах от своего имени, приходилось прибегать к посредничеству какого-нибудь ловкача вольноотпущенника, не упускавшего и своей выгоды. Их ремесло состояло в том, чтобы быстро обогатиться за счёт очередной богатой женщины, как правило, не очень умной. У Теренции был такой Филотим, её бывший раб. Получив вольную и занявшись денежными делами хозяйки, он быстро разбогател, прикупил дом и собственных рабов, обзавёлся собственными вольноотпущенниками, которые работали его агентами. Ловкий в делах и не особо щепетильный в расчётах, словом, проныра. По совету Теренции Цицерон вначале пользовался услугами Филотима, хотя каждый раз обнаруживал в нём плута, и каждый раз жена защищала своего вольноотпущенника.

Однажды Цицерон поймал Теренцию на том, что она без его ведома потратила шестьдесят тысяч сестерциев из приданого своей дочери, другой раз уличил в том, что она утаила от него две тысячи сестерциев из семейного дохода. Когда такое случалось, Марк возмущался и огорчался, а Теренция переходила в наступление, убеждая в его неправоте, прибегнув к верному женскому средству – увёрткам. Она плакала, подолгу не выходила из спальни в ожидании, пока муж смягчится и успокоится, понимая, что женские слезы действуют безотказно, они и камень расплавят! После ссор он делал вид, что простил Теренцию, они мирились, но со временем недоверие возрастало. Пережитое он держал в себе, но однажды пожаловался Варрону, опекуну Теренции. В ответ услышал в утешение:

– У всех народов мужчины властвуют над женщинами, и только у римлян они властвуют над мужчинами. Могу дать совет от Сократа: «Женские пороки или исправь, или терпи: исправишь – жена твоя будет лучше, а стерпишь – лучше будешь сам».

Варрон залился смехом, будто шуткой облегчил семейную жизнь сразу всех мужчин в Риме.

Марк запомнил совет, оттого в дальнейшем старался снисходительно терпеть подобные проделки Теренции. В этой ситуации его устраивало, что она не мешает заниматься любимым делом – приобретать антикварные вещи, писать письма и сочинять речи. Но когда выпадал случай, из мужской мести высмеивал её излишнюю религиозность:

– Ты зря тревожишь богов молитвами, когда просишь того, чего они не могут тебе дать. Ты и так уже получила от них много, но всё тебе мало! Не лучше ли довольствоваться тем, что имеешь?

Теренция не любила слушать рассуждения мужа по этому поводу, сердилась. Оттого не слишком любезно принимала его гостей, беседующих неуважительно о богах. Её раздражали посещения младшего брата мужа, Квинта Цицерона, что доставляло страдания Марку, за то, что Квинт безбоязненно высказывал вольные суждения о богах.

С годами своенравие Теренции усиливалось, а отношение к домашнему хозяйству наполнилось равнодушием. Марк терпеливо сносил её придирки и потому, что постоянно нуждался в деньгах – на пополнение и без того обширной библиотеки, покупку новой мебели, подлинных статуй и картин из Греции.

Почёт граждан, ораторская слава Цицерона, успехи в судебных процессах – к этому Теренция не проявляла интереса, но помогала мужу деньгами и связями, понимая, что тем самым она оказывается женой одного из самых известных и уважаемых людей в Риме.

В первые десять лет она так и поступала, но позже, оценив собственную значимость в пополнении семейной казны, по многим вопросам перестала советоваться с мужем. На ухудшение отношений повлияло приданое Теренции, стоимость которого в несколько раз превосходило состояние мужа. Поскольку у неё не было братьев, а сводная сестра стала весталкой, после смерти отца к приданому добавилось семейное наследство, приносившее ей доход. Не зря греки в таких случаях говорили: «Не на приданое, не на знатность, не на красоту свою следует полагаться жене, а на озабоченность – чем привязать к себе мужа: на любезность, добронравие и уступчивость, и качества эти проявлять каждодневно не через силу, как бы нехотя, но с готовностью, радостно и охотно». Ничем подобным Теренция не отличалась…

* * *

С раннего утра Теренция отдавала распоряжения домашним слугам, затем уединялась в косметической комнате, заполненной принадлежностями богатой замужней римлянки – зеркалами, гребнями, сундучками и ларцами с украшениями. Повсюду стояли амфоры разнообразной формы и цветовых оттенков, флаконы и чаши из керамики, серебра и золота – всё для хранения духов, цветочных эссенций, бальзамов и мазей; дорогая посуда для чудодейственных составов и лечебных настоек. У стены возвышался массивный мраморный стол на бронзовых «львиных лапах», заваленный флакончиками и чашами. Аромат благовоний, мазей и эссенций наполнял воздух в комнате.

Когда Теренция задумчиво всматривалась в ручное зеркало – начищенный до блеска бронзовый диск, – она видела отражение, увы, не прежней светловолосой улыбчивой девушки с озорными глазами… Пятнадцать лет замужества и роды не прошли даром: лёгкая походка осталась в прошлом, прежний блеск глаз исчез…

Зеркало безжалостно выдавало мелкие морщинки у глаз, поблёкли щёки… Если не следить за внешностью, супруг в недалёком будущем увидит вместо жены безобразную старуху… Допускать нельзя, благо для этого существуют всякие лечебные составы, к тому же старательные рабыни…

В последние годы Теренция пользуется ночными масками для лица на основе масла миндального ореха и парного молока молодой коровы. Душистая мазь из льняного масла и молочного жира неплохо разглаживает морщины. Для придания коже белизны служанка усердно натирает госпоже лицо, спину, грудь и руки меловым порошком со свинцовыми белилами. Однажды знакомый торговец принёс ещё более верное средство из Египта – пудру из высушенных экскрементов нильского крокодила. Один раз в месяц Теренция прибегает к массажу лица чудной мазью из селитры и киновари, которая возвращает лицу едва ли не девичью свежесть. Чтобы глаза выглядели эффектнее, замужние женщины веки подкрашивали шафраном.

Если Теренция готовилась выйти в город, к кому-то в гости, обязательно принимала длительные ванны с лепестками роз, их она специально выращивала в домашнем саду. В дополнение ко всему супруга Цицерона посещала общественные термы, где в общении со знакомыми женщинами проводила досуг; заодно, пользовалась услугами специальных рабов, умевших удалять волосы с любой части тела – волосы накручивали на прочную нитку и резким движением выдергивали или долго тёрли пемзой. После довольно болезненных процедур Теренция чувствовала недомогание, кружилась голова, а тело требовало ароматических мазей и духов с запахом розы, вербены и лимонника…

Служанки Теренции ежедневно готовили для госпожи кремы и мази; деревянными ложками и шпателями тщательно смешивали ингредиенты. Однажды Марк, просматривая греческий трактат, выписал для жены: «Маленькие улитки, высушенные на солнце на черепицах, затем истолчённые в порошок и разведённые отваром из бобов, представляют собой средство, способное сделать кожу женщины белой и нежной». Она потребовала от слуг, чтобы в саду собрали улиток и сделали отвар. Особой пользы для себя не заметила, за что обругала мужа. Хотя, возможно, это были не те улитки…

Теренция с детства имела веснушки, которые проявлялись каждой весной. Лекарь-фармакон, торгующий в лавке у Форума, посоветовал «эликсир», в состав которого вошли чечевица, родосский мёд, ячмень, укроп и, для аромата, выжимка цветков миртового дерева. Но предупредил, что делать это нужно при убывающей луне – тогда будет результат.

От подобных занятий и увлечений Теренции супружеский дом благоухал дорогими духами и ароматными эссенциями из Египта, Азии и Востока. Траты на косметические процедуры и средства её не заботили, хотя за одну унцию платила четыреста динариев – месячное содержание одного легионера! Главное для неё в эти годы было поддержание быстро убывающей привлекательности…

Глава четвёртая. Схватка начинается

Гражданин Марк Туллий Цицерон

Нельзя утверждать, что Цицерон настоял на казни заговорщиков без сомнений и угрызений совести. Он сожалел о том, что сограждане пошли не по пути добродетели, а дорогой зла. Ведь они тоже называли себя патриотами, по-своему любили отечество. А попали в мрачное царство Аида, где «люди с огненным обличьем бросились на них, связали по рукам и ногам, накинули им петлю на шею, повалили наземь, содрали с них кожу и поволокли по бездорожью, по вонзающимся колючкам». Марк поделился своими переживаниями с другом – Катоном Младшим, а тот вознегодовал:

– Разве мы не видим злодеев в золоте и пурпуре? Мы наблюдаем грешников всюду – они богаты, довольны, окружены раболепием и мирно оканчивают дни в своей постели, оплаканные домашними. А где кара небес? Где боязнь наказания за грех? Страх наказания богов или ужас преисподней удерживает человека от совершения зла!

– А ещё грешник пусть задумается о раскаянии, – глубокомысленно произнёс Марк. – Я сейчас подумал о преступлении Верреса. Ни раскаяние, ни угрызения совести не пришли к нему после суда, как ожидалось от него. А нераскаявшиеся преступники, подкупая суд людской, должны помнить, что они не уйдут от суда богов. Очевидно, что Верресом овладело безумие, которое сопутствовало его злодейству и привело к моральной гибели как гражданина республики. Вот я о чём!

* * *

Цицерон успешно вёл адвокатскую деятельность. Ему довелось защищать бывшего наместника Галлии Гая Пизона, обвинённого в убийстве галла. Адвокат отвёл обвинение, ссылаясь на исполнение своим подзащитным закона при исполнении должностных обязанностей. Памятным оказался процесс против Луция Мурена, только что избранного очередным консулом, – «за домогательство должности незаконными путями», иначе – подкуп избирателей. Главной проблемой защитника явилось обстоятельство, что обвинителем выступил «идеально честный римлянин» Катон Младший, о котором Цицерон однажды высказался, что «ведет он себя так, словно находится в идеальном государстве Платона, а не среди подонков Ромула»…

Против Катона испробованные ранее Марком методы защиты представлялись невозможными. Цицерон начал с достоинств… обвинителя, что Катон – «самый лучший, самый воздержанный, самый справедливый, самый твердый. Словом, он – само совершенство, выше которого даже вообразить ничего нельзя»… Цицерон хочет не исправить его, а только направить. Но как? Можно было бы, если бы у Катона «добродетели смягчались прекрасным чувством меры».

– Ну, а если ты ошибся, Катон? Ты заявил в Сенате, что привлечёшь к ответственности кандидата в консулы Мурена. Но произнёс в гневе, все видели, а мудрец не поддается гневу! Я полагаю, что для тебя, мудрого человека, милосердие казалось прекраснейшим чувством, и ты можешь судить о проступках человека, которого осуждаешь, не в порыве гнева и раздражения.

Цицерон выстраивал речь в защиту Мурены, опираясь только на чувства Катона. Говорил о его мудрости и принципиальности, которая «обязывает не уступать своей симпатии к кому бы то ни было, не прощать чьей-либо вины». Вот почему адвокат уверен, что Катону не свойственно милосердие, которое возможно лишь у неразумных и легкомысленных людей.

Люди на Форуме, следившие за сражением ораторов, поняли, какую игру ведёт адвокат, смеялись. Катон в ответ тоже усмехался:

– Римляне! Консул-то, оказывается, изрядный шутник!

Цицерон обращал внимание судей на сосуществование нескольких законов, принятых в разные годы, о домогательстве должности, из-за чего предложил отрицать подкуп Муреной избирателей. А значит, кандидат в консулы не совершил ничего противозаконного.

Суд оправдал Мурену, а Цицерон обратился к огорчённому Катону шуткой:

– Я уверен, друг мой, жизнь, время, зрелый возраст сделают тебя мягче.

Цицерон взялся защищать всадника Гая Рабирия, человека пожилого, по обвинению трибуна Тита Лабиена из окружения Гая Цезаря. Рабирию грозила смерть за то, что… тридцать семь лет назад он якобы убил мятежного трибуна Луция Сатурнина. Для Цицерона трудность защиты заключалась в том, что Рабирий предстал перед специально назначенными судьями – Гаем Цезарем и Луцием Цезарем. В случае вынесения приговора преступник подвергался казни «по обычаю предков» – избивали палками и отрубали ликторским топором голову.

Гай Юлий Цезарь принял участие в процессе как заинтересованное лицо. Он добивался контроля над Сенатом. В случае доказательства вины Гая Рабирия влияние сенаторов на принятие законов ослаблялось. Цицерон опровергал все доводы обвинителя и доказал, что «Рабирий совершил убийство не римского гражданина Сатурнина, а заговорщика Сатурнина». Невзирая на злобные выкрики сторонников Цезаря, адвокат продолжал доказывать суду, что убийство оправдано государственной необходимостью.

– Вы ждёте пояснений, по которой причине я взялся защищать Гая Рабирия? Ему угрожает смертельная опасность, и я вижу в этом достаточно вескую причину для исполнения своего долга. Хочу защитить его доброе имя, всё его достояние и жизнь. Думаю, что мои аргументы должны показаться вам столь же обоснованными для оправдания.