Знак Зевса

– Дионис, во Вселенной ты мой бог! Я часть Вселенной, как и ты, тогда ты – это я. Где пребываешь ты, там постоянно нахожусь я. Я во всём, и ты меня собираешь своей волею, а собирая меня – ты собираешь себя…

В свете ярко горевших в ночи факелов Миртала видела счастливые лица других «посвящённых», которые громко повторяли за жрицей её слова. Девочка тоже присоединилась к общему хору, взывая к богу:

– Светоч ночей, Дионис лучезарнейший, пламенноликий, явись ко мне, к своей невесте!

Жрица подала Миртале горящий факел, пламя которого слилось в общее зарево; жрица прокричала ей на ухо:

– Огонь твоего факела есть мужской бог, являющийся в пламени и тем проникающий в лоно богини Ночи…

Дальнейшая ночь на священном острове показалась девочке чудесной сказкой, видения которой она ещё долго вспоминала по возвращении в Эпир.

* * *

Филипп, переодевшись в белый хитон, как требовал ритуал празднества, примкнул к отдельной процессии, направлявшейся к храму Диониса. Перевоплощение произошло с молодым человеком не только внешне. Поддавшись всеобщему религиозному настроению, он внезапно почувствовал потребность прикоснуться к таинствам культовых ценностей, забыв о легкомысленном замысле своего посещения Самофракия. Набравшись впечатлений, неприметно для себя он становился частью огромной религиозной процессии, что кружилась по острову от одной святыни к другой. Женщины и мужчины шли в факельном свете, каждый в своей феории – группе, в сопровождении служителей храма. Иногда пути их пересекались, и тогда приходилось пропускать группу, или они проходили параллельными потоками. У Филиппа появлялась возможность разглядеть лица «соседей», и в глубине души он надеялся ещё раз встретить «ту самую незнакомку».

Люди медленно продвигались в тесноте, при этом не чувствуя неудобства или беспокойства, осознавая лишь собственное состояние погружения в обрядность дионисийства. Они осторожно ступали по камням, стараясь не оступиться на тропе в опасной близости с глубоким ущельем, мимо которого проходила процессия. И когда шли под нависшими над головами скалами, тоже было не легче. Но никто ничего не боялся, так как знали – бог с ними…

Из-за ближайшей горы выглянул серебряный диск луны – хороший знак! Мир вокруг залился магическим светом. Миртале показалось, что она в стране грез среди чародеев, показывающих чудеса. У девочки резко обострились обоняние и слух – ей казалось, что воздух вокруг был насыщен чудесными цветочными ароматами, совсем рядом чудились голоса ночных птиц, всплески реки в невидимом ущелье, шорох листвы деревьев из окружающего леса…

Миртала вдруг заметила юношу, в упор смотревшего на нее. Взгляды встретились. Она успела разглядеть округлое лицо, обрамлённое короткой юношеской бородой. Обычно таких молодых людей женщины называют красавцами. Но девичье сердце при виде его шевельнулось лишь настолько, что можно назвать обычным любопытством. Мгновение – и она безо всякого интереса отвернулась к Артемисии.

Няня узнала молодого человека. Её возмутило настойчивость, или даже назойливость, с какой он преследовал Мирталу. Поэтому Артемисия решила покончить с этим делом. Незаметно от подопечной она отослала к юноше служанку, поручив передать ему своё возмущение.

Когда служанка вернулась, няня девочки узнала, что юношу зовут Филипп и что он сын македонского царя. Вполне воспитанный молодой человек, не замышлявший ничего плохого в отношении её воспитанницы. Обычное, ничего не значащее любопытство! Но Артемисия представила, какой неприятностью могут обернуться дальнейшие попытки этого царского отпрыска ближе познакомиться с Мирталой. Поэтому решительно увела её прочь, от греха подальше, прикрывая собой воспитанницу, будто львица беззащитное дитя.

А Филипп успел узнать от молодой болтливой служанки всё о юной госпоже, что было ему нужно…

Явление Вакха

Любопытствующая луна, добросовестно освещавшая всё это время подвластное ей пространство острова, будто потеряв интерес к происходящему, внезапно скрылась за ближайшим хребтом. Но окончательной победы мрака над светом не случилось, поскольку праздник продолжался в колышущих отсветах факельного шествия. Окружающие скалы отражали мятущееся пламя, которое тут же устремлялось вверх, чтобы упереться в низкие ночные облака, где оно превращалось в чудовищных персонажей из древних легенд и мифов. Красочное праздничное священнодействие, насыщенное возгласами жрецов и ночными звуками окружающей природы, колеблющимся светом костров и факелов, капля по капле проникало липким туманом в сознание тысяч паломников, настраивая каждого на непременное повиновение религиозно возбуждённой толпе единомышленников.

Филипп, как и его македонские друзья, тоже попал под всеобщее настроение, оказавшись в положении неплохого пловца, попавшего в стремнину общего потока мыслей, слов и действий блаженных от счастья людей. Он не стал сопротивляться новому чувству, это состояние ему нравилось, отчего безропотно устремился за теми, кто искал вдохновение в боге. Юноша не мог знать, что жрецы и вместе с ними экзальтированные верующие погрузились в религиозный транс больше по причине того, что до начала мистерий долго держали строгий пост и употребляли в пищу лишь один киксон – смесь муки, воды, перебродившего меда и вина, и чего-то ещё, притупляющего живой разум нормального человека. Некоторые долго вдыхали дым от тлеющих ветвей лавра, священного дерева Аполлона. В подобном состоянии все они могли входить в мир божественных существ, общаться с ними, вызывая их на разговор и откровения.

Филипп не был «посвященным», не соединялся с богом через мистерии, но он попал под влияние всеобщей экзальтации. Ему показалось, что он тоже стал слышать глухие ворчания и шёпоты незримых духов, присоединившихся к участникам мистерии. Томление в членах тела внезапно овладело им, его охватил восторг, мозг сверлила мысль: «Я покорён Дионисом… Бог внутри меня. Весь окружающий мир, необузданная Природа и Космос сосредоточились во мне, и во мне происходят удивительные изменения, разнородные и приятные – и я перестаю быть собой…»

Он стал одним из них, участников мистерий, был вместе с ними, подменив собственные мысли, страдания и желания их чувствами… В его сердце поселились вожделения и помыслы людей, с которыми он влился в праздничное священнодействие… Его собственная душа делилась на мельчайшие части, рассеиваясь по воздуху над священным островом, становясь достоянием бога. Это был уже не сильный македонский юноша, который ещё вчера с беспечным видом ступил с корабля на прибрежные камни Самофракия…

Но Филипп по природе своей обладал сильным характером, не позволявшим ему сдаваться. Внутри его сильного тела тихо закипало раздражение. Он нашел в себе силы отделиться от бурлящей страстями толпы. Этого оказалось достаточным, чтобы освободиться от наваждения. Протиснувшись к краю огромной поляны, свободному от паломников, Филипп пришёл в себя, получив возможность наблюдать за происходящим со стороны, пока наконец окончательно не сбросил с себя неудобное чувство несвободы.

* * *

Прохладные дуновения ветра известили всех, что близилось утро. Вскоре раннее солнце позолотило горные вершины острова. Паломники нестройными колоннами, группами и в одиночку устремились по дороге, замощённой плоскими камнями, вниз в долину, где размещался древнейший в Греции храм Диониса. Филипп тоже направился в ту сторону, предполагая увидеть зрелище, обещавшее быть значительным и ярким.

Храм возвышался на платформе из огромных тёсаных камней, потемневших от ушедших столетий. По фасаду разместился ряд массивных дорических колонн. Крыши у храма, как и у множества греческих святилищ, не было, поскольку бог, находясь внутри собственного жилища, должен иметь возможность общаться с другими богами. Вход в храм ориентирован на восток, чтобы божество видело восходящее солнце.

Лучи солнца брызнули на бронзовые двери храма – Гелиос будил Диониса. Солнце поднималось выше, захватывая в тёплые объятия всю округу. Сейчас произойдёт чудо! Запел незримый хор, зазвучали гимны с восхвалениями несравненного бога. Двери храма отворились, и главный жрец-экзарх, поднявшийся на возвышении, произнёс в тишине, какую только способна была сохранять многотысячная толпа:

– Я спешу обрадовать вас, эллины: Дионис видит и слышит нас! Он говорит: «Да будут счастливы те, кто пришёл ко мне, чтобы вместе заново возродиться после страданий земной жизни, очиститься от греховной суеты!» Дионис говорит вам: «Эллины, возрождайтесь в этот час! Испейте от источника божественного света сполна, от того, кто пришёл к вам из темноты!»

Экзарх продолжал с упоением, словно его устами владел сам бог:

– Мисты, мужчины и женщины, посвящённые служению Дионису – радуйтесь! Возрадуйтесь все, кто много страдал в своей жизни, и не огорчайтесь, вспоминая бога! Кто борется со злом и темнотой, продолжайте дело, а кто устал бороться, снова возродитесь для новой жизни сильным и здоровым, с чистой душой и светлыми помыслами! Дионис передает вам наставление: «Благодатное Солнце пусть засияет в сердцах верующих; но это Солнце не есть солнце смертных – оно чистейший свет меня, идущий от меня, вашего бога! Я – Великая звезда всех „посвящённых“!»

Его слова были понятны людям, ибо они желали слышать именно их, от бога. Люди воспринимали экзарха, будто говорил с ними сам бог:

– Силою пережитых вами жизненных страданий и тех усилий, что привели вас ко мне, своему богу, вы повергнете любого врага. Верьте мне, эллины! Но победы вы добьетесь, если только вера ваша в божественное слово будет крепка! После тёмной ночи всегда приходит день, темнота насилия сменяется свободой в свете бога Диониса. Но если здесь сегодня затесались злые и богопротивные люди, они будут уличены Дионисом и жестоко наказаны, так как бог умеет не только вознаграждать, но и казнить! Злых людей поразит ужас, а неугодных богу настигнет смерть! Пусть свет, который Дионис зажёг в ваших сердцах сегодня, освещает дальнейший ваш земной путь. Пусть поможет он всем страждущим в утешении, в ослабевших духом людей пусть вдохнёт он надежды!

С последними его словами лучи солнца, будто сговорившись, обильным потоком обрушились на долину; ослеплённые светом глаза верующих повлажнели. Экзарх восторженно провозгласил:

– Эллины, призовём Диониса, нашего милостивого и всемогущего бога: пусть остаётся он в наших сердцах, пребывает в нашей любви к нему, в наших слезах и радостях! Любите Диониса, как любят его боги на Олимпе, герои и демоны в безднах! Любите в нём свет, а не мрак! Вспоминайте во время пути к нему о цели, что вывела вас в путь. Ваши души да очистятся в обители света, и лишь чистые и сильные верующие достойны этого света!

С последними словами со всех сторон раздались громкие крики жрецов:

– А теперь воспоём, Э-Ввакх! Э-Ввакх!

Послышались пронзительные звуки свирелей. Народ будто выдохнул разом:

– Э-Ввакх!

Беззаботная нимфа гор Эхо, которая до сих пор рассеянно прислушивалась к тому, что совершалось людьми в долине, радостно приняла многоголосый окрик и перебросила его, как мяч, ближайшей скале; скала, приняв окрик на грудь, отразила его другой скале, а та – дальше… И пошло, пошло:

– ВАКХ! ВАКХ! ВАКХ! ВАКХ!..

Филипп не удержался и в порыве единения с ревущей толпой, разрываемой священными восторгами, громко кричал:

– ВАКХ! ВАКХ!..

Ему казалось, что голос его, похожий на зов растревоженного весной оленя, достиг родной Македонии и там его слышат. В этот миг он пожелал себе, чтобы его услышала вся Греция!

* * *

Через пять лет Филипп стал царем македонян. В предыдущих браках боги не дали ему наследника. И тогда он вспомнил о девочке из Эпира, юной вакханке с горящими глазами.

Прощание с Эпиром

Следом за посланцем Филиппа, Леоннатом, в Эпире появился доверенный царя Онисим, его дальний родственник; он имел поручение не тянуть с подписанием брачного договора. По этой причине Онисим не спорил с царём Аррибой по мелочам, не настаивал и не торговался в размерах приданого невесты. Но удивился, когда эпирский царь настоял на записи: «Если Миртала вдруг скоропостижно умрёт, деньги, определённые в приданом, должны возвратиться в Эпир». Что ж, греческие законы позволяли подобное требование. Озадачился Онисим, и когда Арриба определял размер приданого, хотя тоже не упорствовал, услышав:

– Поступим, как велел Солон, афинский мудрец. Он совершенно был прав, когда говорил, чтобы за невестами не давали большого приданого. Он разрешил приносить в дом мужа самое необходимое – хозяйственную утварь, и то небольшой ценности. В противном случае брак может превратиться в подобие доходного предприятия или купли-продажи женщины, а ведь сожительство мужа с женой должно иметь целью рождение детей, радость и любовь.

Сказал так и распорядился выдать из казны для царской невесты два таланта (1 тал = 26,2 кг) серебром, хотя наследованного от родителей имущества за Мирталой числилось в десять раз больше! Ещё разрешил отдать столовую посуду из серебра, подарок Миртале от матери, когда та была жива, и всякой одежды с тканями на двести серебряных драхм (1 др = 4,3 г), не пожалел и трёх рабынь – для прислуги. Арриба был счастлив, когда Миртала решила увезти с собой три большие корзины с её любимыми питонами. Ещё взяла индийский зонтик с подвижными спицами для раскрывания, редкий предмет женской гордости и греческой моды. Не забыла Миртала любимую флейту, плагиавлос, к которой прикасалась в минуты грусти или отчаяния.

День свадьбы определял Филипп, причём недолго. Поначалу обратился к жрецу-астрологу, который сказал, что наиболее благоприятный для свершения свадеб был гамилион – седьмой месяц аттического календаря (январь-февраль). Македонского царя гамилион не устроил – долго было ждать, а Филипп торопил событие, ибо намеревался сразу после свадьбы завершить военные действия, развязанные им во Фракии. Аррибу его пожелание обрадовало, поэтому договорились, что брак Филиппа и Мирталы будет заключён осенью.

По законам предков, невеста отправлялась из родительского дома к будущему супругу в сопровождении отца. Поскольку Миртала росла без отца, это должен был сделать царь Арриба, её опекун. По понятным соображениям он отказался, поручив свою миссию Гермогену, дяде Мирталы по материнской линии, с которым она любила общаться. Но оставалось одно испытание – проверка девственности и способности забеременеть. Этого требовали законы предков, и никто не мог противиться этому! С этой целью с Онисимом прибыла Береника, пожилая женщина, потомственная акестрис, повитуха, имевшая большой опыт общения с женщинами из царского рода; Филипп доверил ей испытать невесту.

Береника, оставшись в девичьей спальне вместе с Мирталой и Артемисией, чтобы не напугать девушку, начала с отвлекающих разговоров. Говорила напевно, ласково:

– Тебе, моя милая, повезло: Филипп молод и красив – загляденье. И ты красива. Получается, дети родятся замечательные. Я буду принимать у тебя роды, как делала всегда. Есть у Филиппа врач Критобул, но я не доверю тебя ему, так как женщина не всё может сказать и показать мужчине. Я буду с тобой рядом, когда понадоблюсь…