Пылающие горы. Очерки. Из дневника воспоминаний участника войны в Афганистане

В этих дополнениях читатель сможет почерпнуть исключительную информацию об истории афганского народа, просчетах и самонадеянности завоевателей этой страны и таких освободителей, как мы. Да, далеко не все ладно случилось, у нас в ведении специальных действий в Афганистане. Это большой урок всем нам.

В том числе и забронзовевшим чинушам, заявлявшим, подобно одному из оборзевших райисполкомовцев, когда к нему обратился за положенной помощью бывший боец: «Я тебя в Афганистан не посылал!», и даже тем молодым отцам, прожившим жизнь в мирное спокойное время, так и не понявшим терзаний прошедших сквозь афганское пекло молодых детей. Подумаем об этом. Подумаем, как ловко использовали затем подобные проявления те, кто стремился к расколу нашего общества, толкая ребят-афганцев на создание специфических объединений. И это уже урок руководителям страны – а не рядовым воинам, что в трудные часы для отечества героизмом своим окупали закостенелость, недальновидность работы «штабов».

Да, не все ладно складывалось у нас, но как сказал Суворов, что солдат гордится и хвалится не только своими победами, но и лишениями на марше.

Книга Александра Киселёва, посвященная 25-летию вывода наших войск из специфической горной страны – достойный труд писателя и ученого-патриота о достойных уважения и признания ратных делах советских людей, до конца исполнивших воинский долг.

И мы, «дети страшных лет России, – говоря словами Блока, – забыть не в силах ничего».

Геннадий ПИСКАРЁВ

член Союзов писателей России,

академик Академии литературы,

Лауреат премии Союза журналистов СССР

Глава I

Не забыть мне тех дней никогда

По чем правда или «что есть, что надо»?

По-разному запомнился Афганистан всем побывавшим там в свое время. По-разному он воспринимается и сегодня. Одни утверждают, что мы честно выполняли свой интернациональный долг и что это была помощь братскому народу, другие же противоречат, считая, что нам не стоило было на чужой земле защищать чужие интересы. И здесь дело не столько во времени и не видении. Афганистан – это постоянные войны. Афганистан – это необычная мусульманская страна с необычным менталитетом ее жителей. Это красивые трудолюбивые мирные люди и в то же время люди с двойным дном – добрые и коварные.

Но больше всего впечатляют в этой истерзанной войнами и распрями стране горы, о которых В.Высоцкий так проникновенно писал: «Лучше гор могут быть только горы». Это действительно вечно пылающие горы, которые мне до сих пор снятся порой по ночам и вновь тянет туда к ним хоть на минуту. Пусть и опасно.

Эти древние горы не только красивы и пылают постоянно тюльпанами и маком, они кипят под ногами, когда идешь по ним. И удивляешься: как же такие прекрасные цветы могут расти в такой невыносимой жаре. Смотришь вдаль и видишь испарение идет столбом, как от пылающего костра. А между тем ничего и не горит. Но горы эти еще и свидетели многих войн, взрывов, пожаров, пепелищ… Хотя красота эта обманчива – кругом смерть.

Сегодня же Афганистан для меня – это прежде всего результат неизлечимой изнурительной болезни и разрушенные надежды на поиски справедливости. А то, что волосы поседели и меньше их стало, да климат там очень не подходящий, так это еще пол-беды.

…В восьмидесятых годах времен СССР, было другое время.

По Брежневу «мы должны были мирно сосуществовать с разными государствами с различным общественно-экономическим строем»… Интернациональный долг. Я рассуждал так: если не я, то кто ж другой. А потом мне, откровенному патриоту, выросшему в живописном равнинном крае, впитавшему в себя всю девственность той правды, которая царила в крохотной деревушке вокруг меня, чужды были и до сих пор чужды иные цели в жизни. Ведь в деревне все и всё на виду. Там никого не проведешь. Все открыто.

У кого-то курицу, к примеру, задавили мотоциклом, так это была сенсация. И эта новость мгновенно, как по радио долетала на другой конец деревни.

Потом вырос, пошел работать в город, увидел несправедливость и даже коррупцию. Мне от этого было не по себе. Как мог так и боролся. Из-за своей борьбы с ветряными мельницами партгосаппарата я стал ощущать себя белой вороной. И тогда я подумал: вот я, честный человек, живу, работаю, как мать меня воспитала, а занимаюсь здесь мышиной возней. А где-то люди борются за правду, за мир. И там она и есть справедливость и правда. Поэтому и принял для себя это роковое решение.

Так я начал службу в Афганистане. Описание служебных задач оставим за рамками нашей книги. Поэтому и повествование мое лишь о повседневности и отдельных взаимоотношениях.

Фактически определен на должность начальника водного хозяйства войсковой части, находящейся в Кабуле – столице Афганистана. А вобщем, – на войну.

Но еще не выветрившийся во мне максимализм, искренняя вера в правду, деревенский открытый и немудреный менталитет вдохновляли. И здорово вдохновляли. Поэтому я настроен был решительно и во мне бушевали смелость и уверенность даже в случае необходимости отдать свою жизнь за великое дело.

Но, находясь еще в Советском Союзе на пересыльном пункте Туркестанского военного округа в Ташкенте, моя прыть в отношении правды-матки как-то поубавилась. Где-то полтора месяца я со многими соотечественниками ежедневно поглощал в общей столовой кое-как приготовленную солдатами пищу, основанную главным образом на консервах рыбных. Делать было нечего, ходили, валяли дурака. Ждали. Познакомились со многими, так время вроде быстрее шло. В общем, организации там никакой. Хотя казалось, тебя направили служить в воинскую часть в боевых условиях и там должны ждать сменщика, но не полтора же месяца…

Вдруг как-то ранним утром по внутренней радиосвязи передают сообщение о немедленном сборе на борт. Слышу и свою фамилию. Вполусне выходим и садимся в военный самолет. Удобств конечно никаких. Жесткие сидения по бокам, а в центре весь наш общий скарб. Нам скомандовали: «Пристягнуть ремни!» и самолет резко, подобно ракете, начал взлетать вверх. Такой необычный полет для меня был впервые. Не то что девчонки, которые в Афгане решились работать в торговле, медсестрами и т. д., а мы все от такого неожиданного поворота вмиг приутихли. Чемоданы и сумки кувырком летели в хвост самолета и по чем попало задевали нас. В салоне, если это можно так сказать, поднялся столб пыли, что-то вроде остатков удобрения в виде суперфосфата. Весело конечно было. Летели наверное часа три, когда уже рассвело и я повернул голову к иллюминатору.

Какая же красота была там внизу под нами. Вот оно то, что я никогда не видел и всю жизнь хотел увидеть и ощутить! Сплошные серо-коричневые и снежные гребешки высоких хребтов, яркое солнце и кое-где тоненькие изогнутые ниточки речушек. Вот, думал я, афганцы в какой красивой стране живут. Горы и реки для меня поволжца, родившегося на равнине в окружении лишь прудов, вообще всегда предстают как чудо. За что страдает афганский народ? Почему так все происходит? Сколько это будет продолжаться?

Самолет шел на снижение и вдруг какой-то непонятный гул и стук, словно камнями. Ну, думаю, – турбулентность, поскольку в самолетах уже до того налетался вдоволь в командировки по СССР.

Потом гляжу, кто-то молится Богу. Что случилось? Смотрю в окно: самолет нарезает круги, резко крутит крыльями и снизу братья-афганцы ведут по нам огонь. Самолет начал выбрасывать тепловую защиту в виде дыма. Все перемешалось, сильно сдавливало уши, болела голова, ничего не слышно. Только кругом люди сидящие неподвижно с ужасом в глазах. Это было первое серьезное испытание, ни с чем не сравнимое с приевшейся в Ташкенте подогретой сухой консервой «Лосось в томатном соусе» и кислой маринованной картошкой, вызывающей изжогу в отсутствии лекарств-антацидов. А ведь могли бы и не долететь. Шутка ли дело. Будучи глубоко убежденным атеистом, на всякий случай, перекрестился и я.

Еще в Союзе нас, конечно же, проинструктировали что мы прибываем на настоящую войну и о тонкостях отношений с местным населением. И вот не успели приземлиться и выйти из самолета, как на военном аэродроме Кабула – столицы Афганистана, неожиданно при взлете то ли взорвался, то ли подбили советский вертолет. И он, объятый черным дымом пламени, рухнул на асфальт и его останки взорвались. Война есть война. И я ее уже увидел и прочувствовал.

Идем к машине, которая должна доставить нас на такой же пересыльный пункт только уже здесь на месте – в Кабуле.

Невыспавшиеся, уставшие, перепуганные, волочим за собой чемоданы, рюкзаки, сумки. И тут, как грачи, буквально налетела и окружила нас местная детвора с шумом-гамом. Даже заложенные от перелета уши очухались и стали различать, как ни странно, ломанную, но русскую речь. По своей простоте я сразу было сунул руку в карман, там где-то леденцы «Барбариски» лежали.

Думаю, видно, угостить надо чем-то ребятишек. Но не за этим они подошли. Здесь раскрылось главное для меня – суть отношений с русскими или на их языке «шурави». Оказывается, страна находилась по уровню жизни и ментальности в состоянии 16 века. Промышленность незначительна, в основном кустарные производства – гончарные, ткацкие и другие жизненно необходимые. Нагляднее можно представить это, взглянув на сравнительную таблицу производственных и социальных показателей Советского Узбекистана и Афганистана (из памятки советскому воину-интернационалисту 1986 г.):

Была и еще одна запретная особенность – производство наркотиков. И оказывается, главное в психологии этих людей крепко-накрепко засела торговля как средство выживания. Но для этого нужно знать языки. Детишки, начиная с восьми лет, многие, толком не зная еще родного языка, потомучто не учились в школе из-за бедности, лихо изучали русский язык прямо из уст наших солдат и офицеров. Школой изучения для них были в основном места общения с советскими солдатами и офицерами у заборов и через всевозможные дыры в ограждениях войсковых частей. К забору приходили дети и налету запоминали нашу речь, часто нецензурную и маргинально-региональную. Что меня просто приводило в удивление. На аэродроме мальчуган открытым русским матом предлагает купить у него товар и так настойчиво, дергает за рукав, за пуговицы, за руку. Это такие тонкие психологи. Они видят, что мы торопимся, моментально выстраивают иную тактику поведения. Предлагают самое насущное на их взгляд, чтобы могло заинтересовать только что прибывших русских офицеров.

– Командор, бача, привит, как деля? Подожди, в натуре, у меня план есть. За…ский план.

Вытаскивает из кармана мягкий черный увесистый комок – мечту любого наркомана. Никто не соглашается. Чем же заинтересовать? Тогда он всем на удивленье, широко открыв глаза, на полном серьезе громко выкрикивает: «Хочешь бабу резиновую, надувную с открытой п…й и ртом?…». Девчонки наши рядом идущие отворачиваются, смущаются, смеются. Без юмора сейчас не могу вспоминать ту первую встречу с маленькими торговцами. Я тогда понял главное в их психологии по отношении к русским: «Что есть? Что надо?». То есть главное для них купи-продай. Это прирожденные опытные торгаши. Причем, когда позже мы ездили в город и что-то из продуктов покупали у местного населения, то у них главное запутать и обмануть. Один коллега – майор как-то сделал такое заключение: «Вот этот пацаненок настолько смышлен и увертлив, мы у него нередко деньги меняем, что в России обдурил бы любого директора универмага. И это без какого-либо образования». Смышленые и шустрые детки, думал я. Вот кем заполнить бы Сибирь нашу, так они бы там все перерыли-перекопали бы и сделали богатым край.

Чуть позже на территории части мы занимались своими вопросами неподалеку от ограждения. Слышим свист, руками машут, сидя на заборе. Часовой подходит с автоматом и командует. Так они слезли и высунулись в дырку в заборе. Пацанята пришли торговать.

Предлагали то – да сё. Мы новенькие наотрез отказывались. Тогда один из них словно цыганенок предлагает: «Командор, бача, я тебя знаю, ты на испуг не бери, лядно. Живешь ты вон в том модуле. Я тебя из своего дома в бинокль вычислил. Хочеш ханум приведу?

Сколько лет надо: маленькую, большую? Деньги даешь – отец продаст. Недорого. Бери насовсем…». И на самом деле он не шутил. В одной из наших частей прапорщики купили подешевке девушку.

Немало и прожила она у них, услаждая доблестных воинов, потом как-то ее удалось пристроить посудомойкой на кухню. А вот когда стали уезжать начались проблемы. Ей говорят – иди домой, все, спасибо мол, мы уезжаем. А она в слезы. Меня отец продал, назад не возьмет и убьет. Только вот не знаю чем история вся кончилась, но слухи эти облетели все части…

К сожалению, по данным Роснаркоконтроля, по выращиванию мака Афганистан и сегодня занимает лидирующее место в мире. Думаю, что это идет все же от низкой культуры, необразованности и от отсутствия стабильной мирной жизни самих афганцев, от отсутствия эффективных направлений экономической политики государства. А в целом там наркотики – это что-то в виде брэнда страны, чем они в тайне даже похваляются. Я бы сказал, такие сорта мака есть, крупнее знаменитого украинского, который используется в Украине как излюбленное национальное блюдо исключительно для знаменитых пирожков с маком. Есть мак – будут деньги, а смерть от такой торговли миллионов людей в мире их не волнует. Сколько не истребляют маковые поля, причем самые спрятанные в горах, столько появляются вновь и еще в больших количествах. И ведь удивительно жара до 50 градусов и выше бывает летом и стебли не подсыхают, а родится мак высоким и крупным. И потом его трудно возделывать еще и тем, что вырастает он из еле заметных крошечных маковых крупинок, которые настолько капризны в выращивании, требуют плодородной земли, и много влаги. А где уж там в афганском палевее ему взойти и набрать силу – вообще удивительно. Или сеятели настолько усердны в своих трудах. Или сам Аллах им посылает такую «благодать», жалея, что останутся без хлеба. А семьи там по 13–18 человек! Может это традиция народа, а может в целях выживаемости, поскольку все дети, как правило, не доживают. В стране до сих пор тиф, чума, гепатит. Медицина на низком уровне. Питание слабое. Многие еще в раннем возрасте умирают. Как-то во время одной из командировок, выйдя за ворота КПП части, я ожидал машину. Смотрю, ребятишки, вездесущие, играющие рядом, здесь моют огурцы в протоке канализации из под забора нашей части.

А потом их едят, не задумываясь что это за источник, в котором они их мыли. Думают арык. Жуть вообще. А что скажешь, не зная языка, тем более, когда рядом из подлобья смотрящие на тебя, в советской военной форме с автоматом, грозные родители?

В столичном Кабуле нет правил уличного движения, хотя на перекрестках стоят люди в погонах, наподобие наших ГИБДД и пытаются регулировать движение. Но бесполезно: шум-гам, суета, каждому-свое, каждый хочет быстрее. От бескультурья полного дети прыгают в грузовики, цепляются за все что только можно, усаживаются на крыши автобусов, высовываются из окошек, на лету пытаются что-то оторвать. Ну, словом дети, есть дети, да еще не воспитанные. И немало гибнет таким образом. Не один раз наблюдал я трагические сцены смерти детей на дорогах даже в центре города. Но вместо того, чтобы как-то разобраться цивилизованно, сбегается куча народу, окружают несчастно попавшего под машину ребенка вместе с машиной и под общий гвалт с поднятыми руками и криками требуют выкупа за труп. В этой мусульманской стране принято так: пока выкупа отец не получит, (женщина там всего лишь домохозяйка и права голоса не имеет), ни водителя с машиной, ни пассажиров в ней толпа озверевших мужчин не отпускает. Оголтелые, с покрасневшими глазами стоят они тесной стеной и скандируют, что-то наподобие «рот-фронт».

А ведь, как правило, водитель ни в чем не повинен, виновен сам ребенок, нарушающий правила уличного движения и поведения на транспорте. Однажды мы проезжали и увидели такую сцену уже с нашим советским БТРом. Старший бэтэра просил всех проезжающих съездить в часть и собрать требующийся выкуп, после чего толпа спокойно отпускает водителя машины без всякого суда и следствия. Но на могиле на пике (вместо нашего креста) висит черная ленточка, что означает покойный лежит не отмщенный. Зеленая ленточка означает, что правоверный мусульманин отмщен, душа его спокойна и он уже в раю.

Город расположен в удобном месте, в окружении гор. Но может от того жарче в Кабуле, что горы заслоняют собой потоки ветра. И весь день стоит страшная жара. Дороги, по которым мы ходили, представляли собой цементную пыль. Ботинки или керзяки проваливались как в вату. А во рту в ушах, в глазах постоянно пыль. Налетит короткий вихрь, поднимет пыль и все как в дымке. Этот цементный вихрь здесь называют «афганец». Наши медики военного инфекционного госпиталя стали догадываться о причинах вспышек гепатита, например. Так это как-раз от инфекционной многовековой пыли.

Кабул в переводе на русский язык означает «приемная». На многие километры он разбросан между гор. Жилища афганцев представляют собой саманные постройки. Крыш нет. Считается, что выше должен быть только Аллах. Поэтому молиться они залезают на пристройки, обращаясь к востоку, и по исламскому обычаю в определенное время осуществляют намаз. Религия здесь очень почитается. Настолько, что ей придан государственный статус. Вопросами регулирования религиозной жизни занималось Главное управление по делам ислама. Президент Наджиб во время моего пребывания в конце 80-х, как-раз перед выводом войск из Афганистана, даже стал величаться Наджибуллой. Это было желание населения, поскольку он как правитель государства считается наместником Аллаха на их земле. Ночью по всему Кабулу видны высотки с зелеными огоньками. Это мечети. Красивое зрелище. Где-то в 3–4 утра главный мулла взбирается на самый верх мечети и по микрофону начинает утренний намаз: «Аллах акбар…». Господствующей религией в тогдашнем ДРА был ислам суннитского толка. 80 процентов населения – мусульмане-суниты, 18 процентов – шииты, 2 процента – последователи других верований. Согласно официальных данных, в Афганистане насчитывалось 15 тысяч мечетей, в том числе в Кабуле – около 650. Имелось более 250 тысяч мулл и других служителей культа.