С днем рождения, Белый Свет! Истории, рассказанные неисправимым романтиком

Хорошо было то, что некоторые мои материалы в «Гюнае» напечатали. Плохо было то, что напечатали мало; кроме того, гонорар выплачивали просто смехотворный – это при том, что газету содержал крупный бизнесмен, председатель одной из партий, а уж он-то мог позволить себе раскошелиться на «молодые таланты»… Но я в те времена страшно бедствовал и рад был каждому «манату», что пришел на смену рублю. Не до жиру было тогда. У меня дома медленно угасала неизлечимо больная мама, за которой мы ухаживали на пару с моим стареньким дядей (больше никого не было – в таких случаях родственники как близкие, так и дальние, чаще всего исчезают, словно тени в полдень). И вообще времена тогда были аховые: шла Карабахская война, было много погибших на фронте, город заполнился беженцами, незадолго до этого мы пережили кровавый «черный январь», среди наших политиков наблюдался раздрай, а в нашей экономике – дикая инфляция, дело дошло даже до талонов на продукты питания, а стиральный порошок взвешивали с такой тщательностью, с какой на Клондайке не отмеривали и золотой песок…

В период 1994–1995 годов в газете «Гюнай» вышли всего три мои статьи, да и то при поддержке ныне покойной Галины Микеладзе. Было обидно, ведь материалов-то я подал два десятка, не меньше. Потом наши пути с газетой как-то сами собой разошлись, чтобы больше никогда не пересекаться.

Самой удачной из своих «гюнаевских» работ я считаю статью «Сарматский кит».

В те годы я частенько посещал Музей естественной истории имени Зардаби (да-да, того самого: он ведь был еще и ученым-натуралистом, и просветителем, и музей носит его имя по праву) – тогда вход был свободный, да и персонал пускал меня, биолога, беспрепятственно; бывало, я водил туда школьные экскурсии. Среди прочих экспонатов в музее был – да и сейчас есть – скелет так называемого «сарматского кита», найденный в ископаемом иле у одного из азербайджанских сел. Меня очень заинтересовала эта давно вымершая тварь. Захотелось написать о ней, а также о мире, который ее окружал. Вернее, о море; вышеупомянутый кит обитал в так называемом Сарматском море, которое двенадцать миллионов лет назад простиралось от центра Европы до Средней Азии.

Я не помню, был ли в 94-м в Азербайджане интернет; да хотя бы и был – для меня он все равно оставался бы недосягаемым. И я хорошо поработал с литературой, в смысле с бумажными книгами и справочниками. Мало-помалу вырисовывалась неплохая статья от лица натуралиста, посетителя Музея естественной истории, которого увиденный скелет ископаемого кита побудил как можно более полно воскресить в воображении мир двенадцатимиллионолетней давности. А поводом для столь интересного погружения в прошлое служила давняя мальчишеская обида: как это так, Каспийское море у нас есть, а китов в нем нет?! Э, не все так просто, малец; были у нас и киты, и дельфины, да только было это очень давно, и море тогда было куда больше нынешнего, оно плескалось тут везде и даже там, где я сейчас стою… Рассказать, каким тут все было тогда? Ну, слушай…

(Как-то так. Только более серьезно, без слюнявостей типа «Здравствуй, дружок!». Терпеть не могу подобного стиля.)

Я был твердо уверен, что мой материал представляет интерес для читателей. Ручаюсь, что мало кто тогда в Азербайджане, не считая специалистов, знал о Сарматском море; еще меньше людей слышало о сарматском ките (кроме, конечно, посетителей музея). Таким образом, я преследовал две цели: во-первых, поведать массовому азербайджанскому читателю интересные факты из далекого прошлого родного края; во-вторых – запомниться читателям и, что немаловажно, редакторам как журналист-популяризатор, квалифицированно пишущий на тему Природы (в широком смысле). Квалификация – это отдельная тема, не будем сейчас об этом.

«Сарматский кит» был напечатан в одном из июньских номеров газеты «Гюнай» за 1994 год. Как сейчас помню: я принес домой свежий номер, раскрыл и долго смотрел на статью и свои имя-фамилию под ней… и сопроводительный рисунок (нашел в каком-то палеонтологическом атласе и отсканировал). Тогда я еще не был сильно избалован публикациями в местной прессе и каждая из них вызывала у меня особое, трепетное чувство. Чувство это с годами и по мере возрастания числа публикаций поблекло; говорят, это профессиональное.

Но так закалялась сталь – сталь моего журналистского пера…

Я аккуратно и бережно вы?резал свою статью из газеты. Увы, ее нет в моем личном архиве… В те времена я, собираясь в редакцию очередной газеты, прихватывал с собой вырезки уже опубликованных моих статей и оставлял на новом месте – чтобы почитали и поняли, что со мной можно иметь дело, своего рода самореклама. И в редакции одной из газет все мои вырезки бессовестно потеряли, а ксерокопии с них я то ли по бедности, то ли по легкомыслию не сделал.

Десятью годами позже, работая над философско-лирической миниатюрой «Плеск сердца», я «вплавил» в нее некоторые моменты из «Сарматского кита». И давний материал обрел вторую жизнь и задышал вольней.

P.S. В 2015-м, будучи в Ставрополе, я увидел в краеведческом музее скелет сарматского кита – и улыбнулся ему как старому знакомому… И там когда-то плескалось Сарматское море…

Баку. Октябрь, 2022

Я кочевал от газеты к газете, и в конце концов мне все же повезло – в 2009 году я начал сотрудничать с азербайджанской русскоязычной газетой «Эхо»; сотрудничество продлилось девять лет, вплоть до ее закрытия. Мне дали в ней личную колонку, и я довольно быстро нашел «своего» читателя. Обобщенный портрет его выглядел так: мой ровесник, или человек чуть старше (может, младше), его пол и национальность не имели значения. Главное – это человек, который в детстве был романтиком, глотал книжки и бегал в кино, строил радужные планы, мечтал о других странах, плаваниях и путешествиях, о Космосе, об интересной работе наконец… Но жизнь сложилась совсем не так, как ему хотелось бы, и он сейчас, скорее всего, занимается нелюбимым делом, обременен семьей и долгами, его снедают мелочные (а иногда и немелочные) бытовые заботы… и вся детская романтика оказалась загнанной куда-то в глубины его души… И я, работая над той или иной статьей, представлял, как этот человек, улучив свободную минутку, наливает себя чашечку чая (или кофе) и садится в тепле (зимой) или на сквознячке (летом) и раскрывает газету «Эхо». И я старался распахнуть для моего читателя окно в Большой Мир, чтобы в него ворвался разнообразный шум Вселенной – грохот морского прибоя, мычанье китов, сигналы спутников, космические «помехи», завывание полярной вьюги, крики животных в джунглях Амазонии, топот бизоньих стад, треск погремушки на хвосте мокасиновой змеи, тяжелое дыхание памирского «снежного человека», плеск ушедшей под воду реликтовой рыбины… Свист ядовитого дротика, выдохнутого из трубки охотником примитивного племени, стук молоточка старика индийца, работающего над золотым изделием, скрип снега под ногами шерпов, взбирающихся по склонам гималайских гор, хлопанье паруса над головой малайского рыбака… Жужжание шмелей, стрекот кузнечиков, писк новорожденного птенца и восторженный лепет малыша, впервые в своей жизни прикоснувшегося к цветку… Шелест страниц древних рукописей, гудение приборов, хруст веток под ногами исследователей, бредущих по тайге, рев стартующей ракеты… ну и так далее. Люди… Это очень важно, ведь без рассказа о людях, посвятивших себя изучению тайн бытия, разговоры о самом бытии стоят немногого. Я пытался убедить своего читателя в том, что мир не перестал быть сложным и очень интересным, просто с годами меняется сам человек – становится скучнее, тяжелее, угрюмее, потому что его одолевают многочисленные заботы… И что нельзя позволить себе закуклиться, позволить миру съежиться до размеров своей квартиры или своего офиса… А также я пытался дотронуться до детских, романтических струн читательской души и извлечь из них чистый звук… Но это – довольно условный портрет, поскольку среди моих поклонников и читателей была и молодежь. Возможно, я своими статьями и рассказами как-то возбуждал у молодежи и детей интерес к Природе, к наукам. Хорошо, если так, ведь в пору моего детства целая армия писателей-популяризаторов науки «завербовала» меня в биологи, и теперь я как бы принял от них эстафету и в конце концов передам ее какому-нибудь любознательному ребенку… и так без конца.

Поэт Александр Блок написал когда-то такие строки: «Случайно на ноже карманном найди пылинку дальних стран – и мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман…». Вот такой вот «пылинкой на ноже» я и старался и старюсь быть для своих читателей. Вполне возможно, что я последний романтик этого насквозь прагматичного мира.

А теперь позвольте мне погрузиться в далекое прошлое…

«Аиу ту ира хасхе, Аэлита?»

…Поздняя осень 1971 года. Бакинская средняя школа № 42. Пятый класс «Г».

Я только-только подружился с Асланом, мы с ним сели за одну парту и так просидели до самого выпускного.

Мы были, в общем-то, разными людьми, но нас объединял интерес к фантастике. И мы обменивались книжками из тех, что выдавали в детской библиотеке, и тех, что были в наших домах.

И вот сумрачным осенним днем 1971-го, перед началом урока алгебры, Аслан с торжествующим видом положил на парту передо мной старую потрепанную книжку – «Аэлиту» Алексея Толстого. На обложке два маленьких человечка выбрались из лежащей на боку ракеты и оглядывали оранжевую пустыню с торчащими из нее уродливыми кактусами, которые отбрасывали густые черные тени…

Слово «Аэлита» вызвало в моей памяти смутные воспоминания – когда-то где-то слышал, что-то необычное, фантастическое… но не более того. Поэтому роман Толстого стал для меня подлинным открытием. Он был серьезным, этот роман, и вовсе не детским, но приключения двух смельчаков из молодой Советской республики на Марсе с его древней, выродившейся цивилизацией захватывали, любовь земного инженера к Аэлите, дочери марсианского правителя, покорила юное мое сердце, а финал так вообще потряс до основания. Именно после прочтения этой книги я начал целенаправленно выискивать в ночном небе красноватый Марс… И представлять себе, как оттуда раз за разом доносится слабый радиозов влюбленной марсианской принцессы: «Где ты, где ты, сын Неба?»

Пройдет время, и я открою для себя уэллсовских марсиан, явившихся покорять Землю… и невероятно пронзительные и волшебные «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери…

И дружба с Асланом протянется на пять последующих лет, и мы будем обмениваться фантастикой – нам здорово повезло с детской библиотекой, хотя часто надо было дожидаться очереди и не зевать, ибо нужная книга почти всегда была у кого-нибудь «на руках»… зато как вознаграждалось наше терпение и упорство! «Голова профессора Доуэля» и «Трудно быть богом», «Война с саламандрами» и «Маракотова бездна»», «Человек-невидимка» и «Сердце Змеи», «Я, робот…» и «Солярис», «Лунная пыль» и «День Триффидов», «Космический госпиталь» и «Неукротимая планета», «Черный столб» и «Фаэты», и многое-многое другое в том же духе… но это все позже.

А пока что в моих одиннадцатилетних ушах все звучала и звучала фраза на неземном языке: «Аиу ту ира хасхе, Аэлита?»

Могу ли я быть с вами, Аэлита?..

В то время, когда марсоход…

Однако меня занимал не только тот Марс, что был описан в книгах фантастов, но и самый что ни на есть реальный. В тех же 70-х, будучи школьником, я тщательно изучал материалы, добытые автоматическими зондами серии «Марс» (СССР), «Маринер» и «Викинг» (США). Увы, не так уж и много все эти аппараты смогли рассказать о Красной планете; во всяком случае, полученные сведения были сродни нескольким каплям воды, подаренным умирающему от жажды в пустыне, а на самый главный вопрос (Есть ли жизнь на Марсе?) так и вовсе не дали сколь-нибудь определенного ответа. «Викинги», по сравнению с другими зондами, были способны на большее, но, увы, они не могли двигаться и исследовали всего лишь небольшой участок Марса вокруг себя. Потому-то я и возликовал, когда NASA начало запускать марсоходы; ведь эти аппараты способны передвигаться и таким образом изучать куда более обширные участки марсианской поверхности и атмосферы. Особенно воодушевил меня запуск третьего по счету марсохода, названного Curiosity (Любопытство). Воодушевил до такой степени, что я в своеобразном дневнике вел хронику миссии Сuriosity. Так уж вышло, что в нем нашли отражение и отзывы самых разных моих сограждан на эту хронику. Видите ли, я восторженно пересказывал своим друзьям, соседям, коллегам по работе, просто случайным людям поступающие с Марса новости и вынужден был наблюдать реакцию разных людей на мои восторги.

Итак, 26 ноября 2011 года Сuriosity стартoвал с мыса Канаверал и взял направление на Марс. Миссия началась! Я знал, что аппарат достигнет Красной планеты через десять месяцев и проведет там целый комплекс исследований, результаты которых смогут перевернуть многие наши представления о Марсе.

(Распираемый гордостью за человечество, я поделился потрясающей новостью с приятелем, моим ровесником, к которому заскочил в гости тем же вечером. Приятель, полностью погруженный в какую-то фэнтезийную компьютерную игру, буркнул, не отрываясь от монитора: «Ага…» – и все. Я обиделся за человечество и ушел.)

Прошло десять месяцев, и вот 6 августа 2012 года – мягкая посадка марсохода в районе кратера Гейла. NASA ликует! Прогрессивное человечество – тоже! В сети твиттер появились первые сообщения от Curiosity (иногда комментаторы называют его «ровером», поскольку робот величиной с легковой автомобиль передвигается на шести колесах). Так вот, ровер передал: «Для всей команды и поклонников на Земле – спасибо, спасибо! Сегодня начинается наше приключение».

(Я был в таком восторге, будто сам работал в NASA и имел касательство к миссии Curiosity. Рассказал о посадке марсохода одному знакомому старичку, увлекающемуся политикой – своеобразному «пикейному жилету» бакинского разлива (помните «пикейных жилетов», так ярко описанных Ильфом и Петровым?). От себя я добавил, что посадка американского марсохода совпала с шестидесятисемилетием атомной бомбардировки Хиросимы; это ведь так символично: в один и тот же день – чудовищная бомба, испепелившая город с мирными жителями, и умная машина-разведчик, успешно заброшенная на другую планету… Лучше бы я этого не говорил! Старичок мгновенно воспламенился и начал поносить Америку, которая сует свой длинный и хорошо вооруженный нос всюду и под видом распространения демократии бомбит и убивает мирных жителей; досталось, впрочем, и Ирану, который вот-вот заполучит свою атомную бомбу со всеми вытекающими отсюда последствиями… О Марсе и марсоходе не было сказано ни слова. Я улучил минутку и смылся.)

7 августа. На Землю передана первая цветная фотография Марса; по мнению ученых, марсианский пейзаж очень напоминает пустыню Мохаве в Калифорнии.

(Я на радостях рассказал обо всем этом своей юной племяннице. «Да? – сказала она. – А я как раз приличную фотокамеру хочу купить. Подкинешь деньжат?»)

11–14 августа. Замена программного обеспечения с «посадочной» версии на «марсианскую», предназначенную для работы на поверхности планеты. Curiosity отправил на Землю первые кадры окружающей среды в высоком разрешении, на которых видны следы древних рек.

16 августа. Марсоход определил колебание суточных температур. Оказалось, на Марсе неожиданно тепло: днем до плюс 6 тепла по Цельсию, ночью – до минус 70. Диапазон колебания атмосферного давления составляет 10–12 % (для сравнения: на Земле колебания давления не превышают 1,2 %), что приводит к частым песчаным бурям. Установленный на марсоходе российский прибор ДАН («динамическое альбедо нейтронов») зафиксировал небольшое содержание воды в почве – примерно 1,5–2 %; это намного меньше, чем ожидалось, но все же…

(Рассказал об этом приятелю, который живет в соседнем квартале. Приятель, утирая с шеи обильно струящийся пот, злобно сказал, что с удовольствием махнул бы сейчас на Марс – отдохнуть от этой адской жары (температура в этот день зашкаливала за 40). А что касается воды, еще более злобно добавил приятель, то он не знает, как там на Марсе, а лично у него в Ясамале вода не идет уже неделю. И что касается песчаных бурь, сказал вконец распалившийся приятель, то он их видит в нашем городе в любой ветреный день, когда воздух наполняется строительной пылью… Я вынужден был согласиться.)

21 августа. У марсохода обнаружилась первая неисправность: отказал один из двух датчиков ветра, позволяющих определять скорость и направление атмосферных потоков. Говоря проще, сорвало флюгер. Сорвало насовсем – сам ровер эту неисправность устранить не может, а с Земли не больно-то дотянешься флюгер на место привинтить…

(Я рассказал об этом знакомому продавцу в маркете и тут же раскаялся в содеянном. Продавец, вставший, видимо, не с той ноги, прорычал: «Ну и х… с ним!» Да-а…)

14–19 сентября. Curiosity наблюдал за частичным солнечным затмением: Фобос, одна из марсианских «лун», проходил по диску Солнца.

20 сентября. Ровер приступил к исследованию куска вулканической породы пирамидальной формы высотой в двадцать пять сантиметров, названного «Джейк Матиевич» в память о погибшем сотруднике NASA. То, что раньше принимали за артефакт, на деле оказалось естественным образованием. Игра Природы.

(Я рассказал об этом таксисту, который вез меня на работу. Таксист подумал и глубокомысленно изрек: «Журналистам вообще верить нельзя». «Мне тоже?» – оскорбился я. Таксист подумал еще и сказал: «Ну, если ты журналист, то и тебе тоже».)

27 сентября. Марсоход обнаружил следы древней реки: куски конгломерата, образованного сцементированными слоями гравия, образовавшегося на дне древнего ручья. Вода текла в нем со скоростью примерно метр в секунду, а глубина составляла около полуметра. Это первый случай находки донных отложений на Марсе.

(Об этом факте я поведал одному своему знакомому, ярому антисоветчику. Знаете, что он сказал? «Наверное, в древности на Марсе были свои коммуняки. И они тоже занимались поворотом рек. И оставили планету совсем без воды, сволочи».)

7 октября. Curiosity написал в твиттер: «Сегодня впервые попробовал Марс на вкус, проведя анализ образцов почвы. Почва Красной планеты состоит примерно из тех же зерен минералов, что и вулканический туф на Гавайских островах». Я невольно улыбнулся, представив себе, как марсоход с задумчивым видом жует песок. Дегустатор!

(Мой случайный попутчик в метро, чрезвычайно умного вида мужчина, с которым я поделился этой новостью, вздохнул: «Да-а, на Гавайях сейчас хорошо…)

9 октября. Марсоход сфотографировал небольшой яркий объект инопланетного происхождения! Я встрепенулся – сенсация! Марсианцы! Впоследствии оказалось, что это деталь самого ровера – кусок защитного экрана. Сенсация не состоялась…

(В телефонном разговоре со своей старинной подругой упомянул об этом курьезе с Сuriosity. Она хихикнула и напомнила мне эпизод из гайдаевской комедии «Иван Васильевич меняет профессию»: Шурик спит, положа руку на лоб, и, открыв глаза, пугается собственных пальцев.)

1 ноября. Ровер прислал на Землю «туристический снимок», автопортрет, снятый с расстояния вытянутой механической «руки». (Мне на память сразу же пришел Волк из четвертой серии «Ну, погоди!», который подобным образом фоткал самого себя; собственно, иногда и я так поступаю, когда нажать на кнопку фотоаппарата больше некому.) «Добро пожаловать в мой мир, – написал марсоход в твиттер. – Автопортрет поможет моей команде следить за изменениями в моем облике с течением времени».

(Когда я поделился этой новостью со своей однокурсницей, она печально сказала в ответ: «Ненавижу смотреться по утрам в зеркало. Наглядно видишь, как меняется мой облик с течением времени».)