Царица-полячка. Оберегатель

Весь этот шум разбудил, наконец, спавшую мамку.

– Что вы, что вы, оглашенные! – спросонок заголосила не знавшая, в чем дело, старуха. – Разбойничать в чужом доме задумали?.. Вот я вас! Кыш… окаянные!

– Молчи, бабушка, – тихо, но внушительно проговорил Сергей, – спала ты, а мы в лютую беду попали…

– Что зря мелешь? – выкрикнула мамка. – В какую еще там беду?..

– А в такую: боярышню ты проспала бы, кабы не мы…

Старуха привзвизгнула и, закрыв лицо руками в немом ужасе, присела на пол.

В это время дверь приотворилась, и Федор, согнувшись, как кошка, уже готов был прыгнуть вперед. Однако, радостно вскрикнув, он выпрямился, и даже нож выпал у него из рук.

– Дядя Серега, – во все горло заорал он, – брось скамью-то: наши там, Константин с Дмитрием и сам Ванятка… пропащие! Там еще какие-то, а здешнего хозяина и не видать и не слыхать…

Действительно, за дверьми были возвратившиеся вершники, но, отстраняя их, вперед продвинулось двое совершенно незнакомых людей.

Один из них, оставшийся позади, был в черной монашеской сутане, выдававшей в нем, как и едва заметная тонзура, католическое духовное лицо.

Другой, красивый молодой человек, скорее – юноша, с гордым и смелым лицом, в богатом польском одеянии, прямо прошел в покой и зорко окинул взглядом всех находившихся там.

На его лице отразилось нескрываемое удивление, когда он увидал и нож, валявшийся у ног Федора, и Сергея, все еще державшего за край скамью, и сидевшую на полу старушку-мамку. Он сразу же понял, что эти двое, а с ними и красивая молодая женщина с кинжалом, только что были готовы на отчаянную борьбу для защиты кого-то им дорогого, и только их появление успокоило их отчаяние, укротило их решимость.

В это время Ганночка пришла в себя. Она услыхала шум, голоса и, превозмогая слабость, поднялась с постели и вышла из-за полога. Молодой поляк сейчас же увидал ее и сразу понял, что это-то и было то дорогое существо, ради которого эти люди готовы были пожертвовать своей жизнью. Одежда Ганночки подсказала ему, что это не простолюдинка, а вполне равная ему по своему общественному положению девушка. Сейчас же на губах юноши заиграла улыбка и, приблизившись к Ганночке, он почтительно склонился перед нею, говоря совершенно чисто по-русски:

– Пан Мартын Разумянский, герба Подляшского, королевский поручик. Прошу прелестную панну не обидеть меня своею милостью и дать мне для привета свою ручку.

Ганночка вся вспыхнула, но, будучи привычной к польскому обращению, с легким поклоном протянула пану Разумянскому руку. Тот припал к ней в почтительном поцелуе.

В покой тем временем все более и более набиралось людей. Однако ни холопов Грушецкого, ни приспешников Агадар-Ковранского не было видно. Новопришедшие и по типу, и по одеждам, и по вооружению все были поляки и литовцы. Тут были и старики, и молодые; они держались свободно, но с соблюдением собственного достоинства.

Вершники воеводы Грушецкого, выйдя из леса на наезженную дорогу, прямо и натолкнулись на них, словно нанесла их тут сама судьба.

Пан Разумянский в сопровождении иезуита отца Симона Кунцевича и большой свиты из поляков и литовцев ехал по своим делам на Москву. У него – вернее, у его отца – были поместья и под Смоленском, и в Чернавском воеводстве, и молодой человек был послан родителями, чтобы разобраться в имущественных делах после недавней войны.

Дорога через лес не была прямым путем к белокаменной, но почему-то Разумянский и его товарищи захотели сделать порядочный крюк и направились именно этой дальней, кружной дорогой, и не какой-либо другой.

И вот вдруг из-за кустов, прикрывавших перелесок, появилось трое конных и двое пеших; среди поезжан начался было переполох, так как встречных людей путники приняли было за разбойников – много остро отточенных сабель вылетело из ножен, но, к счастью, недоразумение скоро разъяснилось и все обошлось благополучно.

Вершники простодушно рассказали обо всех своих приключениях, расписали, насколько им позволяло воображение, красоту своей боярышни и высказали опасения за ее участь.

– Хоть сам-то здешний князь, – сказал вершник Иван, – в беду попал и двинуться не может, а кто знает, какой им приказ своим холопам дан?

– Может, приказал он им схоронить куда-нибудь нашу боярышню, – заметил со своей стороны Дмитрий, – явимся и не найдем ее.

– А что наши там есть, – вставил слово Константин, – так с ними управиться легко: заснут с устатку, что хочешь с ними, то и делай… Хоть перебей всех.

В свою очередь лесовик Петруха не поскупился представить проезжим князя Василия в самом мрачном виде.

Разумянский рассеянно слушал Петра, но все-таки время от времени кивал ему головой и говорил:

– Так, так!

Когда рассказ был кончен, Разумянский обратился к своим спутникам:

– Ну что, Панове, как вы думаете, что нам делать, как нам быть? Я вижу, что пан Руссов желает что-то сказать, – обратился он к высокому, худощавому молодому литовцу, уже несколько раз пытавшемуся вставить свое слово: – Прошу вас, пан Александр!

Литовец тотчас же обратился к товарищам:

– Прошу извинения, паны, и вашего также, пан Мартын, – поклонился он Разумянскому, – но мне известно, что был на рубеже старый московский дворянин Грушецкий и у него раскрасавица – паненка-дочь… Вся округа была от нее в восхищении. Лицом – ангел небесный, и разумом светла… Так и звали у нас красавицу-паненку: разумница! Не про нее ли теперь речь идет? Если только это она, панна Ганна Грушецкая, – пылко воскликнул Руссов, – то, клянусь всеми ранами святого Себастьяна, я готов ради нее в самое пекло к черту на рога пойти!

– Пан Александр влюблен, – улыбнулся Разумянский. – Он наш друг и добрый товарищ, паны; мы с ним и плясали, и рубились вместе, так теперь разве не обязанность наша последовать его призыву и оградить от беды его даму, хотя бы для этого пришлось взяться за сабли!

– За сабли, за сабли! Виват Разумянский, виват Руссов! – раздалось со всех сторон.

Крики долго не смолкали; мелькали обнаженные сабли, кто-то выстрелил в воздух. Все было ясно, все было решено: если бы пришлось ради Ганночки брать штурмом логово лютого князя Василия, то разгорячившиеся паны и перед этим не остановились бы.

Они быстро достигли жилья на опушке. Этот шум и слышали Сергей и Федька, когда были в погребе у колдуньи Аси. Они приняли его за возвращение князя Агадара, но тем больше была их радость, когда перед ними оказались друзья, а не лютый враг.

Ганночка тоже поняла, что случилось такое, что грозило опасностью, и только появление этих избавителей предотвратило грозу.

XXII. Кровопролитие

Пан Разумянский после поцелуя руки с восхищением смотрел на Ганночку. Этот восторженный взгляд смутил ее и даже заставил потупиться.

Собственно говоря, Ганночка даже обрадовалась этой встрече. На нее словно чем-то привычным, даже родным пахнуло от этих напыщенных фраз молодого поляка, так она привыкла к ним, живя в прирубежном имении своего отца. Но в то же время ее смутили неожиданность и полное недоумение, которое ощутила она, оглядевшись вокруг себя. Ей стало стыдно, что этот молодой красавец застал ее около готовых к отчаянной драке холопов, и она подумала, что он непременно осудит ее за это.