Таким образом, творческий потенциал, заложенный в процесс толкования уголовного закона, требует и логики и правовой интуиции. Установлению подлежит не воля законодателя, а системный смысл уголовного закона. Он объективно познаваем, если следовать четкой методике. При этом результат познания заложенного в закон смысла, хотя и далеко не всегда, но зависит от усмотрения правоприменителя. С учетом этого целый ряд характеристических черт предложенных теорий толкования следует понимать не радикально, а «в умеренном виде»[156]. В уголовном праве применению подлежит умеренный классический подход.

Умеренный классический подход означает его сочетание с методологией постклассической теории в тех случаях, когда уголовный закон требует толкования по смыслу на стадии принятия решения по существу (см. § 2.2 гл. III и § 4 гл. IV). Именно такая интеграция[157] весьма перспективна с позиций создания универсального подхода к познанию права, поскольку толкование по «букве» далеко не всегда приводит к установлению истины. В силу этого и нельзя однозначно ответить на следующие вопросы В. В. Лазарева, как представителя радикальной классики: «при толковании выявляется воля законодателя или воля закона», «буквально выраженная или по смыслу?», «по заложенному смыслу или по преследуемой цели?»[158]. Очевидно, ответить на них только так и никак иначе невозможно. В отношении тех предписаний закона, что однозначны и не допускают нескольких вариантов его применения, пожалуй, допустимо считать, что познается воля законодателя, ведь она буквально выражена и при этом не многозначна, а стало быть, и толкуется по заложенному смыслу. Однако в тех случаях, когда буквальный смысл закона многозначен или даже четко не определен или нераспознаваем, ответы на все поставленные вопросы должны быть прямо противоположными (выявляется воля закона, выраженная по смыслу и толкуемая по преследуемой цели). Что же касается вопросов о том, «в политической окраске или в чисто юридической?» и «в реальном содержании или идеологическом?», то ответы на них, с позиций воли закона, вполне предсказуемы. «Окраска» должна быть чисто юридической, а реальное содержание закона всегда имеет идеологическую основу, поскольку в нем закреплены правовые нормы, определяющие его задачи, принципы и основные понятия.

Не останавливаясь здесь на более детальном рассмотрении процесса толкования в уголовно-правовой плоскости, следует дать отрицательный ответ и на вопрос о возможности создания единой для всех отраслей права теории толкования. Наличие объективной специфики предмета и метода правового регулирования отраслей частного и публичного права позволяет принципиально по-разному подойти к процессу толкования.

Прежде всего, это обусловлено различием источников и предмета толкования. К примеру, ст. 431 ГК РФ в качестве такого источника признает гражданско-правовой договор, а предметом толкования, помимо текста, еще и действительную общую волю его сторон (так называемый субъективный подход)[159]. В то же время в уголовном праве предметом толкования выступает только системный смысл уголовного закона, выраженный в его тексте. Различаются и способы толкования. Как отмечает, цитируя С. В. Сарбаша, В. Ф. Щепельков, при толковании договора возможны неприемлемые для уголовного права приемы, создающие новый смысл: неясные условия договора толкуются не в пользу подготовившей его стороны, соглашения могут быть объяснены и дополнены заведенным порядком, торговыми обыкновениями[160] и проч. Вопреки устоявшемуся мнению, стоит сказать, что, как правило, неприемлемо для уголовного права и так называемое буквальное толкование, поскольку установлению подлежит не только «буква», но и «дух» закона, его системный смысл. Гражданское законодательство, напротив, прямо закрепляет требование буквального толкования условий договора (ч. 1 ст. 431 ГК РФ) и допускает отсутствие их сопоставления с другими условиями и смыслом договора в целом.

Буквальное толкование применимо в отраслях не только частного, но и публичного права, в том числе уголовно-процессуального. К примеру, ч. 3 ст. 292 УПК РФ позволяет суду без каких-либо особых правил определить последовательность выступлений участников прений сторон. В уголовном праве такая свобода недопустима, поскольку применение любых норм уголовного закона влечет серьезные правовые последствия для участников регулируемых им отношений, в силу чего высока и роль системных внутриотраслевых связей уголовно-правовых норм.

С учетом объективных отраслевых особенностей вопросы толкования, вопреки сложившемуся подходу[161], следует признать уделом каждой отдельной отрасли права. Различие в источниках, предмете, методике толкования, специфика нормативного регулирования, допускающего неприемлемый в уголовном праве управомочивающий подход, позволяют сделать вывод, что на уровне общей теории государства и права возможно лишь обобщение методологических подходов, применимых в разных областях права.

Как таковых общих для всех из них закономерностей у этого процесса фактически нет, за исключением, пожалуй, того, что любой текст (закона, договора и проч.) познается путем применения языковых правил. Вместе с тем и к нему применяются частные правила интерпретации (буквальный смысл, системный смысл, толкование не в пользу составившей его стороны и проч.), а потому в целом нельзя признать и достаточность языкового способа для получения искомого результата толкования.

В действительности в этом нет ничего удивительного, поскольку процесс познания права не сводится лишь к процессу познания лингвистического значения текста. В учебных заведениях юристов учат не грамматике или лингвистике, а праву как сложному, многогранному явлению, наполненному социальным, в том числе нравственным, смыслом. Потому и предметом толкования следует признать не «сухой» текст, а именно заложенный в нем многоаспектный смысл.

Сказанное, однако, не только не означает ненужность изучения правил русского языка, но и наоборот, подчеркивает необходимость владения ими как базовым багажом для правильного применения любого нормативного акта. Именно здесь, применительно к общетеоретическим вопросам рассматриваемого процесса, следует обратить внимание на позицию Е. В. Васьковского о том, что всякая теория толкования базируется на правилах филологической герменевтики. Немыслимо познание текста и без другой филологической дисциплины – лингвистики. Прежде всего, именно эти общие для всех правовых отраслей аспекты познания права должны быть под «прицелом» науки общей теории государства и права. Затем исследованию подлежат общие вопросы правового мышления, социологии и философии права, конкретизация, развитие и возможная корректировка которых необходимы на уровне конкретной отрасли права. Вторичные приемы и правила толкования, применимые на отраслевом уровне, могут быть лишь обобщены общей теорией права, но не созданы и распространены на все из них. Было бы весьма самонадеянным считать, что представители базовой юридической науки призваны к созданию таких правил. При таком подходе специалистам-отраслевикам стало бы и занять себя нечем. Только дело, конечно, не в этом, а в объективной отраслевой специфике познавательных процессов, входящих в предмет науки каждой отдельной отрасли права.

Итак, можно сделать следующие выводы:

1. С методологических позиций предложенное в юридической науке деление существующих теорий толкования на классическую, неклассическую и постнеклассическую перспективно дифференцировать на их радикальные и умеренные направления.

2. В уголовном праве применению подлежит умеренный классический подход к толкованию, позволяющий рассмотреть данный процесс со следующих позиций:

– предметом толкования выступает системный смысл уголовного закона, выраженный в его тексте;

– процесс познания права не сводится лишь к процессу познания лингвистического значения текста.

– системный смысл уголовного закона познаваем, но в некоторых случаях результат его познания (как и оценки обстоятельств, имеющих уголовно-правовое значение) зависит от усмотрения правоприменителя;

– процесс толкования уголовного закона требует как логики, так и правовой интуиции;

– толкование уголовного закона, хотя и творческий, но не правотворческий (или нормотворческий) процесс.

3. Наличие объективной отраслевой специфики процесса толкования обуславливает невозможность создания единой для всех отраслей права теории толкования. В силу этого в предмет науки общей теории государства и права входит не создание и распространение методики толкования на все отраслевые юридические науки, а обобщение общих для них закономерностей данного процесса и созданных на отраслевом уровне методик его осуществления.

§ 2. Понятие, предмет и методика толкования уголовного закона

Тезис о том, что процесс познания системного смысла уголовного закона не сводится к познанию лингвистического значения его текста, требует некоторых уточнений.

С методологических позиций весьма перспективно изучение языка уголовного закона[162], поскольку он выступает письменным литературным произведением, текст которого соответствует правилам русского литературного языка[163]. При его разработке текст выверялся специалистами-филологами именно на это соответствие[164], а не на соответствие требованиям законодательной техники. Законодательная техника, хотя явление и полезное, но все еще неконкретное, не устоявшееся, а потому не нашедшее всеобщего признания в юридической науке и тем более у законодателя.

Для теории толкования (с позиций de lege lata) это имеет важное значение, поскольку позволяет осознать неизбежную полисемию (многозначность), синонимию и омонимию (одноименность) используемых в законе слов в силу лаконичности и абстрактности его текста. Поэтому правоприменитель должен, прежде всего, владеть навыками лингвистического (языкового) анализа текста закона и, можно сказать, в определенной мере быть специалистом-лингвистом. А. А. Реформатский, полагая, что лингвистика, наряду с литературоведением, выступает самостоятельной филологической наукой, отмечал, что «каждый литературовед должен быть в какой-то мере лингвистом, но лингвист не обязан быть литературоведом»[165]. Иными словами, деятельность лингвиста заканчивается с результатом языкового анализа текста, в то время как деятельность литературоведа на этом только начинается.

Сказанное в полной мере применимо к деятельности юриста, поскольку лингвистический анализ текста – лишь первый, начальный этап толкования уголовного закона.

Е. И. Галяшина отмечает, что язык, являясь объектом изучения именно языкознания, как абстрактная семиотическая система не может выступать в качестве конкретного объекта судебно-экспертного исследования. Разъяснение значений лексических единиц языка, составляющих разряды оскорбления, а также описание семантических признаков типичных речевых актов агрессии, угрозы, призыва и т. п. входит не в функции судебного эксперта, а в функции специалиста, который дает письменную (заключение специалиста) или устную (разъяснение) консультацию по вопросам, относящимся к компетенции лингвиста и поставленным перед специалистом-лингвистом судом[166]. Это означает, что, во-первых, в ряде случаев правоприменитель, хотя и может обратиться к помощи профессионального лингвиста для уяснения возможных значений используемого в законе текста, но, как правило, делает это сам, и, во-вторых, наиболее часто правоприменитель не имеет такой возможности, поскольку уяснение значения текста, к примеру, норм о назначении наказания, освобождении от него или от уголовной ответственности – задача, стоящая сугубо перед юристом. В силу этого юрист должен сам выступать своего рода специалистом-лингвистом.

Вторым этапом толкования уголовного закона выступает уяснение его системного смысла с опорой на результаты проведенного языкового анализа. Именно здесь проявляется отраслевая специфика данного процесса, поскольку правила уяснения смысла полисемичного (многозначного) текста, как уже отмечалось, в каждой отрасли неодинаковы. На этом этапе на основании ст. 120 Конституции РФ только правоприменитель может определить подлежащий применению к конкретному случаю результат толкования. Установление системного смысла уголовного закона предполагает глубокий анализ его социального, в том числе нравственного, содержания, его «буквы» и «духа». В отличие от первого, второй этап толкования никогда не может быть произведен беспредметно, не применительно к конкретным обстоятельства дела, в силу необходимости уяснения содержания целого ряда ситуативных понятий. Это не означает, что лингвистический анализ текста осуществляется не применительно к ним же. Дело лишь в том, что имеется теоретическая возможность такого анализа и безотносительно их, как в случае обращения к профессиональному лингвисту за разъяснением возможных значений любого текста не как к эксперту[167], а как к специалисту.

Таким образом, для надлежащего осуществления процесса толкования уголовного закона необходимо пройти следующие относительно самостоятельные, но неразрывные этапы:

1. Языковой (лингвистический) анализ текста уголовного закона в отношении как каждого отдельного обстоятельства, имеющего значение для квалификации, назначения наказания и проч., так и их совокупности;

2. Системный анализ смысла уголовного закона относительно каждого отдельного обстоятельства, имеющего значение для решения соответствующих вопросов, и всей их совокупности.

Толкование уголовного закона – это установление его системного смысла путем языкового (лингвистического) и правового анализа его текста.

Рассмотрим каждый этап толкования в отдельности.

2.1. Языковой (лингвистический) анализ текста уголовного закона как первый этап его толкования

Приступая к толкованию уголовного закона, правоприменитель в первую очередь устанавливает подлежащий лингвистическому анализу текст (определенный объем текста). Сложность этой операции зависит, прежде всего, от вида правоприменительной деятельности – уголовно-правовой квалификации, назначения наказания или иной меры уголовно-правового воздействия и т. д., а также характера и определенности обстоятельств, имеющих уголовно-правовое значение. На этом этапе предметом толкования выступает текст как единица русского литературного языка.

В силу объективных и (или) субъективных причин наибольшую сложность представляет установление объема текста при квалификации преступлений, то есть текста норм, устанавливающих уголовную ответственность. В процессе расследования или судебного разбирательства нередко этот текст переустанавливается и подвергается первоначальному или повторному (иногда неоднократному) лингвистическому анализу. Это происходит в силу того, что толкование как познавательный процесс осуществляется в определенных условиях далеко не всегда совершенного нормативного регулирования (простого характера диспозиций, требующих описания; злоупотребления ситуативными признаками составов преступных деяний; рассогласованности правовых норм, в том числе бланкетных, и т. п.), в условиях неопределенности или недостаточной определенности имеющих уголовно-правовое значение обстоятельств, в условиях определенного уровня образования и правосознания осуществляющего его лица.

Меньшую сложность представляет установление объема текста норм, индивидуализирующих, освобождающих от уголовной ответственности или от наказания, норм о применении иных мер уголовно-правового характера. Здесь наблюдается другая, не свойственная тексту норм, устанавливающих уголовную ответственность, проблема – его «пробельность» (см. главу IV).

Нетрудно установить объем текста норм, определяющих задачи, принципы и основные понятия уголовного законодательства.

Установление объема текста, который подлежит лингвистическому анализу, следует включать в толкование, поскольку это деятельность, направленная на установление его предмета, от которой в дальнейшем зависит правильность уяснения смысла уголовного закона[168].

По сложности непосредственно лингвистического анализа текста названные группы правовых норм условно можно расположить в обратной последовательности – наибольшую сложность представляет установление лингвистического смысла текста норм, определяющих задачи и принципы уголовного законодательства, поскольку даже в юридической науке нет единственно устоявшегося их понимания, а конкретно принципы уголовного закона как этические категории далеко не исчерпываются лишь положениями регламентирующих их статей, а определяются многими критериями и затрагивают множество аспектов[169].

Не меньшую сложность представляет языковой анализ текста норм о назначении наказания, освобождении от ответственности и от наказания, поскольку он напрямую связан с задачами, принципами, сюда же прибавляются цели наказания и множество нормативных требований (главным образом ст. 60 УК РФ), познать которые сугубо лингвистическим путем крайне затруднительно, но насколько то возможно, необходимо.

Сравнительно меньше сложностей с анализом текста норм, устанавливающих уголовную ответственность. Несмотря на их большое число, объем текста, который подлежит установлению и анализу в каждом отдельном случае, как правило, меньше, и он гораздо конкретнее текста иных норм. Иногда достаточно уже только его языкового анализа, чтобы понять и смысл самой нормы (наиболее яркий пример – ч. 1 ст. 105 УК РФ). Проблемный характер носит языковой анализ текста норм с оценочными признаками, с полисемичными и синонимичными словами, используемыми в диспозициях сразу нескольких норм, что осложняет процесс их установления и дальнейшей интерпретации на втором этапе толкования, при выборе конкретной или нескольких из них.

В тех случаях, когда особых трудностей с языковым анализом текста устанавливающих ответственность норм нет, как таковые приемы толкования правоприменителю особо и не требуются. Именно эти случаи, по всей видимости, имеются в виду, когда авторы отмечают, что «толкование происходит автоматически, незаметно и является как бы само собой разумеющейся деятельностью»[170]. В то же время правоприменительный процесс далеко не сводится к установлению и анализу текста подобных норм, поскольку за квалификацией следует оценка деяния на предмет его малозначительности или правомерности, назначение наказания или избрание иной меры, а также решение вопросов о возможности применения целого ряда норм, текст которых подлежит обязательному языковому анализу (ч. 6 ст. 15, ст. 64, 73 и др. УК РФ). Кроме того, необходимость применения во всех случаях норм, определяющих задачи, принципы и основные понятия уголовного закона, обязывает согласиться с В. А. Беловым, что если кто-то полагается на то, «что ему «все ясно», это обычно свидетельствует либо о предвзятости, либо о непрофессионализме»[171]. Поэтому никакой автоматизм при толковании недопустим, в противном случае к должностному лицу следует применять дисциплинарные и другие меры ответственности.

Языковой (лингвистический) анализ текста уголовно-правовых норм часто сводят к грамматическому способу (приему) толкования и отождествляют с ним[172], что нельзя признать удачным по нескольким соображениям. Во-первых, анализ текста требует далеко не только грамматических, но и как минимум лексико-семантических средств для установления лексического значения слов и их сочетаний. В языкознании встречается такой термин как «лексикализованность грамматики»[173], но все же это разные его разделы. С учетом этого (и это во-вторых), способом, приемом или методом толкования выступает не сам языковой (лингвистический) анализ, а грамматические и лексические средства выражения языка и их отдельные компоненты. К соответствующему анализу нормативного текста годятся применимые к анализу и любого иного текста методы (в том числе для того, который выступает источником доказательственной информации). Единственное отличие – неприменимость некоторых из них в силу отсутствия познавательного значения и практической неприменимости. К примеру, не требуется интенциональный анализ, поскольку он необходим для установления мотивационно-целевой структуры текста, а также оценочно-экспрессивный анализ (для модальности выраженного в тексте отношения к предмету речи)[174] и т. п. Эти методы требуются при анализе не текста закона, а текста как предмета преступных деяний (предмета доказывания и обстоятельства, имеющего уголовно-правовое значение), что нужно иметь в виду при их юридической оценке на первой стадии применения уголовно-правовых норм и на стадии принятия решения по существу (комбинации стадий)[175]. В третьих, признание языкового (лингвистического) анализа текста в качестве единого приема (метода) толкования без вычленения отдельных его компонентов усложняет определение законности и обоснованности использования отдельного из них. Толкование уголовного закона как стадия его применения должно базироваться на уголовно-правовых принципах, поэтому важно владеть информацией об особенностях использования каждого отдельного приема соответствующего анализа.

С учетом этого, следует иметь в виду, что языковой (лингвистический) анализ текста уголовного закона осуществляется с помощью следующих приемов (методов):

– лексико-семантического;

– логико-грамматического;

– контекстуального (контекстологического);

– функционально-стилистического.

Не все из них одинаково применимы в процессе толкования, поскольку, во-первых, при достаточности первого из них последующие могут не потребоваться, а во-вторых, при противоречии результатов их использования системному анализу как второму этапу толкования их применение недопустимо в силу необходимости установления системного смысла уголовного закона, а не просто лингвистического значения текста.

Лексико-семантический прием выступает основным[176] и обязательным средством языкового анализа текста, поскольку без установления лексического значения (значений) слов[177] и их сочетаний невозможен переход к установлению системного смысла уголовного закона (второму этапу толкования). Игнорирование этого правила привело научное сообщество к дискуссии о (не)допустимости так называемого ограничительного и расширительного толкования и постулированию достаточности[178] следования лишь буквальному смыслу текста.

Методологическая порочность этого спора налицо, поскольку с позиций теории толкования (а значит, только de lege lata) важно установить системный (действительный, истинный) смысл закона. Если законодатель при его описании использует полисемичные, синонимичные и др. термины (что отнюдь не редкость, а данность), понять их буквально при всем желании никак не получится. Можно сколько угодно твердить о необходимости установления именно «буквы» закона, понимании его содержания в строгом соответствии с его текстом[179] и т. п., но все это ни больше ни меньше как претензия законодателю (вопрос de lege ferenda). Правоприменителю приходится работать с текстом, который есть, а не который хотелось бы видеть представителям научного сообщества, поэтому единственное, чем можно ему помочь, – предложить методику его анализа. Тем более уже давно не оспаривается необходимость толкования любого (как «ясного», так и «неясного») закона[180], а учитывая, что постулат о его букве восходит к идеям гуманистов эпохи Просвещения (Ч. Беккариа и др.) о «зле» и отрицании толкования[181] как такового, никакого отношения к теории толковании этот постулат вообще не имеет.

В юридической литературе отмечается, что из всех возможных лексических значений используемых в законе слов субъект толкования должен установить единственно верное из них[182]. Излишняя категоричность такого заявления обязывает сделать некоторые уточнения.

Во-первых, требование определения единственно верного значения текста может привести к правоприменительным ошибкам, связанным с (де)криминализацией деяний. Так, П. А. Филиппов указывает на парадоксальность толкования термина «подложный» в двух разных значениях применительно к одной группе преступлений в гл. 32 УК РФ[183]. Пленум Верховного Суда РФ отмечает, что в ст. 326 УК РФ к заведомо подложному относится государственный регистрационный знак, изготовленный в установленном порядке, но выданный на другое транспортное средство, в то время как в ч. 5 ст. 327 УК РФ к числу подложных документов не относится принадлежащий другому лицу подлинный документ[184]. Игнорирование подобной полисемии приводит правоприменителя к квалификационным ошибкам.

Кроме того, в ч. 3 ст. 327 УК РФ законодатель указал на заведомо поддельный, а в ч. 5 этой же статьи – подложный документ, что демонстрирует пример допущенной в законе синонимии, которую также важно учитывать при уяснении его содержания.

Не вызывает особых сложностей лингвистический анализ омонимичных слов: как лексической (например, «дача взятки» в ст. 290 УК РФ и «дача показаний» в ст. 308 УК РФ), так и грамматической омонимии (например, термин «сбор», обозначающий предмет преступления в ст. 198 УК РФ, в ст. 2601 УК РФ использован при описании альтернативных действий).

<<1...3 4 5 6 7 9 >>

На страницу:

Перейти

5 из 9