Вокруг денег (сборник)

– Конечно, если только ты не против, – потупив очи, Катя повернулась к Сергею, словно покорная рабыня к своему господину.

– Ну что ты, – улыбнулся Сергей, хотя в его интонации и не звучало чрезмерного рвения. Мне даже показалось, что он подавил зевоту.

Мы крикнули официанта, принесли дополнительный стул и еще дюжину устриц. Катя расположилась за нашим столиком с естественной грацией пантеры. Она была исключительно предупредительна, любезна и обаятельна. И уже совсем скоро я поймал себя на мысли, что не чувствую никакого стеснения, хотя в подобных ситуациях, увы, такое со мной случается: я частенько тушуюсь в обществе малознакомых красивых женщин. Что до беседы, то Катя, казалось, могла без труда говорить обо всем на свете. Однако особый энтузиазм пробудился в ней, когда она заговорила об увлечениях моего друга.

– На прошлой неделе в Париже я случайно забрела на выставку Анри Руссо.

– Где же? – оживился Сергей.

– В музее д’Орсе, конечно.

– Вам нравится наивное искусство? – продемонстрировал я свою осведомленность, хотя в живописи не большой знаток.

– Мне – да. Я без ума от него. А вам?

– Я, вообще-то, больше поклонник традиционной школы.

– Что вы под этим подразумеваете? Маньеризм, классицизм, барокко?

– Ну, – смешался я, – мне больше по душе Репин, Васнецов. Я бы особенно выделил Куинджи.

– Куинджи – да. Пожалуй, соглашусь, гений. А Репин, Васнецов, Серов – это все повторение того, что было создано до них в Европе. Поэтому-то русская живопись девятнадцатого века так дешево стоит.

– Где? – ляпнул я и тут же подумал, что снова оплошал.

– Ну, прежде всего, на аукционах, конечно. Хотя я, в целом, понимаю вашу иронию, – непринужденно журчала Катя, – дело не в цене. Из того, что Малевич стоит дороже Вермеера, вряд ли можно сделать вывод, что один лучше другого. Что до авангарда, то любовь к нему неминуемо возникает, если долго увлекаешься, как вы выразились, традиционной живописью. С этого обычно все начинают. Но все развивается и требует новых форм выражения. Появляются сначала импрессионисты, им на смену идут пуантилисты, – как вам, кстати, Сёра? Нравится? – потом супрематисты, кубисты. И так далее, все большее усложнение формы. Понимаете, о чем я?

Я заметил, как в голосе прекрасной дамы зазвучала страсть, а она между тем продолжала: – В музыке, между прочим, та же история. Нельзя же слушать всю дорогу одного Моцарта с Бетховеном! Им на смену неизбежно придет романтизм Рахманинова и импрессионизм Равеля с Дебюсси. А там уже и до Берга с его экспрессией рукой подать. Все развивается. Но везде есть свои параллели. Ведь как похожи «Крик» Мунка и концерт для скрипки с оркестром 1935 Альбана Берга? Что скажете?

Отвечать мне не было никакого резона, так как я чувствовал, что вся эта экспрессия направлена отнюдь не в мою сторону.

– А помните картину Мунка «Три возраста женщины»? Разве это не чудо! – глаза Кати горели дьявольским огнем.

– Смотри только, моя дорогая, как бы усложнение формы самым парадоксальным образом не привело тебя к ее упрощению. Вспомни о всем известных символах эпохи, – шутливо заметил Сергей.

– Ты имеешь в виду какого-нибудь Энди Уорхола с его банками кока-колы? Нечего сказать – символ эпохи! – ухмыльнулась Катя.

Сергей в ответ весело рассмеялся. Беседа нравилась ему все больше и больше. Он жил этими категориями, ценил авангард в самых разных его проявлениях и, как и его знакомая, не считал произведения Энди Уорхола искусством.

– Но вернемся к примитивизму. Когда я бродила по выставке Анри Руссо, то невольно вспомнила о том, что сама знакома с выдающимся, но малоизвестным художником нашей современности, – при этих словах мой товарищ слегка зарделся. А Катя тем временем плела свою паутину.

– Мысли мои были не случайны. Анри Руссо тоже не был профессиональным художником, но лишь простым таможенником. Он даже никогда не бывал в джунглях Африки, которые столь живо изображены на его полотнах. И вот, прошли десятилетия после его смерти – он стал всемирно известен! И ты, Сергей, как и Руссо, не профессиональный, но талантливый художник. А талант – это главное. Этому нельзя научить в школе. Ты будешь известен, я уверена. За тебя и твое творчество! – и она торжественно подняла бокал.

– Спасибо, – несколько смутился мой друг.

– Просто тебе надо заняться продвижением своего творчества. Тот сайт, который у тебя есть – этого явно недостаточно. Нужно раскручиваться. И все придет. Вот увидишь.

– Будем надеяться.

– Надо не надеяться, а действовать. Кстати, одна моя знакомая держит художественный салон в Латинском квартале. Маленький, конечно, но с чего-то надо начинать. Я могла бы поговорить с ней.

– Был бы признателен.

– Договорились. Позвоню ей сегодня после обеда.

– А вы тоже художница? – спросил я.

– К сожалению, нет. Пыталась когда-то, но безуспешно. Бог не дал мне таланта творить, как Сергею. Так что мне остается лишь созерцать и ценить то, что создают другие. Печально, но ничего не поделаешь!

Впрочем, как заметил когда-то Марк Аврелий, если ты палец, а не смотрящий глаз, ведущий за собой весь организм, то должен довольствоваться и этим. Любой жребий, даже самый тяжелый, должно принимать с достоинством и смирением – при этих словах мой взгляд невольно упал на крупный брильянт, небрежно болтавшийся на Катином безымянном пальце, а она тем временем увлеченно продолжала:

– Потому, что в едином организме все востребовано и все подчинено высшему провидению, или, как скажут некоторые, божественному замыслу. И если мне предначертано лишь созерцать, что ж с того? И тут есть своя польза. Ведь кому-то в этом мире надо быть в состоянии оценивать величие других, – театрально потупила глаза Катя.

– К черту этих зануд стоиков! К чему они нам, здоровым эпикурейцам – любителям жизни, – со смехом поднял бокал сияющий от удовольствия Сергей.

– Carpe diem[1 - Лови момент, живи настоящим (лат.).], – добавила Катя.

А я подумал: «Интеллектуальный дуэт, да и только!»

Подали омары, подоспела бутылочка Шабли.

– Расскажи, ты по-прежнему летаешь на самолетах?

– Это будет громко сказано, – замялся польщенный Сергей.

– Нет, нет. Не скромничай! Я все знаю от наших общих знакомых. Ах, как это должно быть прекрасно: парить над землей, как птица. Мне недавно предложили попробовать вертолет. Что ты думаешь на эту тему?

– На мой взгляд, вертолет очень капризная машина. Я пробовал однажды, но решил на том и остановиться.

– Мне то же самое говорили. Теперь, получив профессиональный совет, я окончательно уверилась: вертолет – это не для меня. Но на самолете я все-таки думаю поучиться летать. Может быть, дашь мне несколько уроков?

– Лучше будет, если ты возьмешь профессионала.

– Я убеждена, что ты и есть профессионал!

Перед десертом Катя, сославшись на неотложные дела, неожиданно засобиралась и, бросив томный взгляд на Сергея, упорхнула, едва со мной попрощавшись. Впрочем, предварительно заручившись его обещанием перезвонить этим же вечером.

Какое-то время мы хранили молчание. Подали кофе.

– Как тебе Катя? – поинтересовался мой друг.

– Очаровательная особа, энергичная. И к тебе не равнодушна.

– Думаешь?

– По-моему, это очевидно.

– Да?