Вся жизнь – в искусстве

Утром в консерватории. Занятия в субботу в 4 часа, во вторник утром в 330. Днем был на собрании в театре. Выступал бледно. В 7 ч. – на заседании Горисполкома. Всех ругали. Очень удивило и насмешило положение драмтеатра, который заработал за 1950 год полмильона, и у которого их … списали! Теперь же они не могут ни починить обваливающийся потолок, ни ломаные стулья! Вспоминаю Исайю [ветхозаветный пророк]: «Не завязывай рот волу молотящему». Теперь они работают «не надрываясь», т.к. от своих заработков все равно ничего не получат. Смешно и грустно! Очень хорошо (но безрезультатно) выступал Витальев [главный режиссер Горьковского театра юного зрителя]. В общем, «пустой разговор в казенном доме». Я благополучно отмолчался. (…)

16 мая 1951 г.

Утром полчаса репетировал 1 эпизод из пролога (затмение) [«Князь Игорь»], получилось хорошо, но полчаса ушло на это. Пришел к убеждению, что все мы имеем чересчур мало репетиций. В иных условиях все могло бы быть иначе. Повидимому, я не способен видеть ясно всю картину до начала работы, мое «видение» созревает к тому времени, когда в Горьковской опере работа уже кончена. Получил в филарми 1000 за март. Итак, за март я в расчете. Купил девчонкам посудку в подарок. Вечером репетировал с Сухановым, Моисеевым, Чиненковой и тремя Владимирами.

22 мая 1951 г.

Днем в консерватории записал 4 часа и взял журнал домой. Получил в конс. 223 р. Получил от Дейча 146 руб. за 19 мая. Играл с Верой 40 минут и, повидимому, сделал большие успехи! Очевидно, как говорит Костя Барабанов, жир помогает играть! Галюшка [дочь Марка Марковича Агния] сегодня получила табель; по письм. русскому, арифметике и французскому – четверки, остальные пятерки, по физкультуре не аттестована, отлынивает и небрежничает. Вечером был на концерте местных композиторов. Касьянов хорош, когда не кривляется, напр. в детских хорах. Нестеров чересчур многословен, но талантлив. Хорош романс Симанского. Владимиров – понравился. Аедоницкий – нестерпимо банален. Купил 49 чудесных репродукций с зап. классиков. За 62 р. 50 коп. Разорение!

[В июне 1951 г. Марк Маркович проводит три недели в Сочи: отпуск.]

12 июня 1951 г.

Все прежние жильцы уже сменились. Меня узнал один юристгорьковчанин, который приехал сюда так же, как и я. После завтрака ходил смотреть пляж и парк «Ривьера» – очень хорошо и, главное, все платное. (…) Днем хорошо выкупался на Ривьере, полежал на солнце. С аппетитом пообедал за 15 рублей, затем выспался и вечером пошел гулять, поднимался вверх, сидел у моря, поужинал одними фруктами. Здесь действительно чертовски красиво – и природа: растительность, море, светлячки, летающие по кустам и полянам, и чудесная архитектура. (…) Море оказывает на меня успокаивающее действие, но мне не достает тенниса и компании. В общем же, я доволен, что обошелся без санаториев и домов отдыха.

22 июня 1951 г.

Получил письма от девочек и легче вздохнул. Не сомневаюсь, что супруга изволит гневаться, но так как не знаю, за что, то решил не обращать внимания. Поехали с Игнатием в Хосту. Самшитовая роща – настоящий дантов ад: деревья, как мертвецы, бледные и все покрытые вековым мохом. Великолепны 700летние тисы и 150летние буки – прямо красавцы с чудесной свежей корой. Тащились полтора часа к древней крепости, от которой ничего уже не осталось, кроме обломка стены. Назад шли один час по горной тропе, над пропастями. В лесу необычайно душная, влажная атмосфера и запах гнили. Если таковы субтропики, то тропики – сущая преисподняя! Мы безумно вспотели и прямо задыхались в этой чудовищной чаще, среди древних скал и лабиринтов. Впечатление более мрачное, нежели от наших лесов, и это несмотря на то, что нет ни болот, ни трясин; все на высоких, крутых горах. Пообедали в ресторане, и выкупаться не успели. Ходил в душ.

[В июле 1951 г. Горьковский театр оперы и балета находился на гастролях в Иванове, август и начало сентября – в Ярославле.]

4 августа 1951 г.

[Ярославль]. Позавтракал в закусочной. Немного написал и пошел с балетом купаться на Которосль, шел по ул. Чайковского мимо какойто древней церкви, отданной под склад тары. На ул. Салт.Щедрина от церкви осталась только изумительная, пагодообразная колокольня, рядом с ней хлебозавод, она удивительно красива, но обречена! Пошли мне, Господь, побольше злости, чтобы преодолеть мою лень и написать в «Правду» об ярославских «Иванах, не помнящих родства»! Купался чудесно, два раза переплыл Которосль с Лидой Кузнецовой, немного трусил, т.к. ноги пошаливают. Вечером ходил на стадион, покидался и сыграл пару сетов в парной. Играю очень скверно.

13 августа 1951 г.

Бюро парторганизации. Крыли меня за то, что я «равнодушен». Лицемерные г…нюки! Все как один накинулись на меня, кроме Павла [дирижер театра Резников]. Получил суточные 160 р. Отправил с Толей Вере письмо и букварь Ксюшке [дочь Марка Марковича]. (…) После бюро купался в Которосли один; очень скучно.

17 августа 1951 г.

Отправился купаться в час дня и пробыл на пляже до 430 – было много наших. Дивно накупался и наплавался – лучше всякого Сочи! Забирались на мимопроходящий плот и прыгали оттуда. Отправил детям посылку в Саратов. Вечером провел концерт в саду железнод. После концерта, не заходя в театр, отправился домой и выкупался.

28 августа 1951 г.

(…) Мне понравилось одно выражение из письма Собинова о царском режиме: «Кащей не бессмертен».

1 сентября 1951 г.

Еще одно лето ушло в небытие, 48е лето моей жизни. Слушали певицу Гоццари, потом долго сидели у директрисы. Купил сегодня еще одну простыню, палку для мытья пола, машинку для штопки, штопку, пояс для Веры. Всего на 102 р. 80 коп., включая пышный обед. Вечером пил у Белы чай, читал Хаяма и Китса; потом был в театре. Вспомнил свое индейское стихотворение. Повидимому, я только в силу обстоятельств не стал поэтом.

3 сентября 1951 г.

В 10 утра – первая мизансценная, 3 к. с хором. Днем был в кино, смотрел «Странный брак» – очень понравилось: великолепный сюжет, остро антиклерикальный, превосходная постановка, яркие типы старой Венгрии, самодурбарон с разбойничьими замашками, докторякобинец, самоучкаизобретатель, но женщины феноменально некрасивы! Вот те и Венгрия!

Великолепна сцена похорон, черная процессия и белые дома, торжественно, мрачно и … смешно, т.к. знаешь, что в гробу лежит кукла. Крепкий удар по черной вороньей стае Ватикана! Картина жизни, поразительная по своей яркости. Жаль, что краски плохи, не только зеленый, но и красный никуда не годятся. Дело, повидимому, происходит в провинции (в Эстергоме?). Репетировал 2 часа «Фауста» с Элькиндом. Вечером пили чай у Белы и болтали о литературе.

6 сентября 1951 г.

Утром репетировал 3 картину и 6 карт. 3 идет очень неплохо. Пошел с Л. Кузнецовой в музей и наслаждался там превосходными вещами. Особенно мне понравились:

1) Мыльников – портреты купцов – это прямо русский Гольбейн! Куда до него Зарянке!

2) Брюллов – портрет МусинаПушкина – исключительно благородно по цвету, достойно лучшего места в Третьяк. галерее!

3) Боголюбов – марина с прозрачной бурной волной, без зализанности Айвазовского.

4) Левитан – на даче ночью – просто гениально по эффекту освещения, лампа – белый мазок и светится самым непонятным образом.

5) Шиндыков – виды Ярославля, ночные пейзажи набережной Волги.

Еще хорош женский портрет Крамского и дети Браза. Пейзаж Ендогурова – «Белый мох».

7 сентября 1951 г.

Купил скатерть за 113 руб. – очень милую. Был на «Травиате» – просто ужас что за оформление, боюсь, что ему уже ничего не нужно, кроме керосину и спичек. Репетиции не было. Вечером Чернышова грозно спросила, начал ли я репетиции и провел ли работу по разъяснению, – была удивлена моим спокойным – да! Ел виноград.

8 сентября 1951 г.

С утра выехал в Ростов [Ростов Великий]. Впечатление колоссальное. На первом месте: необычайно стильная узость дверей и всевозможных коридорчиков и проходов. Великолепен обход по стенам укреплений. Церкви, хотя и разорены, но поражают умением разрешать пространственные задачи и чудесными фресками в голубой, охристой и зеленоватой гамме. Богатство фантазии, композиционное искусство прямо поражает. Странное, непривычное впечатление производит в домовой Спасской церкви высоко поднятая солея и алтарь. Иконостасы – каменные (ростовская особенность). Интересен «каменный мешок» в княжьих палатах. Прекрасен Успенский собор с его могучим кубом и аркатурным фризом. К сожалению, заперт, и боковая паперть разрушена. Главная паперть с притвором – очередная безвкусица ХХ столетия. Звонница – чудо! Был на ней, смотрел гигантского «Сысоя» – 2500 пудов [речь идет о знаменитом колоколе]. Трогательное впечатление произвел маляр, с гордостью показывавший нам звонницу и колокола. Сделать бы от него прививку ярославским «Иванам, не помнящим родства»! Музей в отделе XVIII и XIX столетий поразил меня богатством и качеством экспонатов.

Два портрета из Шереметевского имения могли бы украсить Третьяковку, особенно дама в тюрбане. Интересен портрет св. Дмитрия работы Боровиковского. В худож. отделе – хорош дамский портрет и портрет ребенка в красном – Плешанова, этюд Поленова «Часовня у Оки» и антипоповская картина Неврева, изображающая, как монахи рассматривают порнографические карточки.

Озеро большое, но «неаппетитное», все в зарослях и в тине, странно, что нет купальни и не развит водный спорт. Древности производят отрадное впечатление своей сохранностью; люди, которые их охраняют, гордятся ими. С интересом прослушал звон ростовских колоколов, воспроизведенный на спец. приборе, в музее. Очень меня удивило, что Бела постоянно заказывает панихиды и подает поминание о своей няне; это очень своеобразно и трогательно. Вечером был в театре.

11 сентября 1951 г.

Собрался и выехал вместе со всеми в Горький. Трогательно прощался с Ек. Алекс., Ниночкой, Белой. Екат. Алекс. Плакала. Подарил ей на память фаянсовую масленку. Проезжая мимо [на пароходе], любовался на церкви в Коровниках, очень глупо сделал, что не осмотрел их вблизи. (…)

В салоне очень неплохо кормят, подали вкусный, сочный и недорогой бифштекс. Ночью проснулся от страшного шума в коридоре: пьяный Коля поссорился с Павлом; их разняли, но Николай во весь голос вопил: «Поц! Поц! Нет, ты скажи мне, что такое поц! Я на 16 лет старше его!» и т. п.

15 сентября 1951 г.

Видел директрису, сказала, что командировать может только с разрешения комитета.(…) Вечером был у Миши и Г.С. [Друг Марка Марковича горьковский искусствовед Михаил Петрович Званцев и его жена Галина Сергеевна]. Заходил к нему Ф. Сем. Богородский [известный советский художник, нижегородец по происхождению], лауреат и т. п. Очень своеобразный тип, весельчак, балагур, хвастун. Но деляга первой руки. Когдато был цирковым акробатом. Ему 57, но он, как огурчик, хотя ему недавно вырезали почку изза эхинококка.

26 сентября 1951 г.

На рассвете вбежала Ксаночка и со слезами сказала: «Папочка, наш Персик умер». Мне стало ужасно жаль милого ласкового зверька, к которому я очень привязался за это короткое время. Сегодня было очень похабное заседание худсовета. Я был «ангельски» кроток; пришлось узнать, что и Л. стоит Е., а Чернышова вполне оправдывает данную ей рекомендацию. «Лажали» меня вовсю вместе с Толей Гладковым. На «Фаусте» Струков вовсю ломался и капризничал изза оформления. Совершенно непереносим был свет на спектакле, надо его пересмотреть. Нужна мизансценная репетиция на пролог, сад и выход солдат. Боже мой, какое гно наш театр! Как в нем тошно служить! Обязали меня к 29 прочитать на худсовете экспозицию. Что это такое? Я себе смутно представляю, завтра посмотрю в книжку. (…) Выпил 5 ложек бессмертника.

4 октября 1951 г.

Безумный день! В 9 встал, в 10 – «Непокоренные» в кинопрокате. Фильм слаб, но Бучма – гений! [Известный украинский советский актер]. В 12 репетиция «Фауста» с Дарчуком. В 2 часа встреча с Владимировым в консерватории, в 3 часа – группа по философии, в 5 ч. урок с Победоносцевой и Кузнецовой. В 7 ч. в театр на «Черевички».

Спектакль шел гнусно. Хор ходил, как дохлые мухи. Накладка за накладкой по свету. Черт бы побрал мою специальность. Выпил 4 ложки бессмертника.

13 октября 1951 г.

В 11 – мизансценная с солистами. В 1330 с хором. В 15 в консерватории, в 17 – мизансценная с молодым хором, в 19 – с Кирой и Князевым. В 21 – лекция «Скрябин, Рахманинов» в Доме ученых. Дома застал Агнию на ногах, в пылу работы. Она мне заявила: «Я не люблю рисовать правдиво, а люблю с разными расфуфыреньями» (!?).