Мои воспоминания

В 1897 г. Джевецкий придумал особый тип миноносца, названного им водобронным, предложил его Морскому министерству на тех же условиях, как и проект подводной лодки, и опять пригласил меня работать у него в Париже, так что лето 1897 г. я провел у него, поселившись в chambre a M-r Kriloff.

Проект был Техническим комитетом принят, но предстояло испытать самый принцип стрельбою из орудий. По договору и заданию, испытание должно было производиться стрельбою 75-миллиметровыми снарядами, снаряженными пироксилином. Эти снаряды почти никакого вреда не приносили. Испытания затянулись на несколько лет. За это время была японская война, после нее было выработано применение, вместо пироксилина, увеличенных зарядов более сильного взрывчатого вещества – тола. В отмену первоначального задания стали испытывать действия 120-миллиметровых снарядов, снаряженных толом; затем перешли на шестидюймовые (152-миллиметровые), также снаряженные толом. Хотя водобронный миноносец и эти снаряды выдержал, – все отменили, ибо ход был признан недостаточным, а углубление и погруженная боковая площадь судна столь большими, что по нему можно было действовать торпедами Уайтхеда, и было решено судов этого типа не строить. В общем это дело тянулось более 10 лет.

В 1892 г. был самый разгар дела Дрейфуса. Джевецкого как-то не было дома, а я работал в чертежной. Докладывают мне, что пришел русский, спрашивает хозяина. Оказалось – Маврокордато, с которым я встречался у Джевецкого в Петербурге.

– Вы читали сегодняшние газеты? Арестован полковник Henry и заключен в крепость.

– Поверьте, завтра его не будет.

– Что вы, ведь здесь не Россия.

– Вот увидите.

Не дождавшись Джевецкого, Маврокордато ушел. На следующий день опять приехал. Джевецкий был дома.

– Знаете, Крылов мне вчера сказал, что Henry не будет, вот экстренный выпуск газеты, он покончил самоубийством.

– Что же тут удивительного, – ответил я, – про него писали, что у него четыре или пять детей мал мала меньше, что он нежный отец и пр., вдова и дети получат пенсию, ибо он был подследственный, а не осужденный.

Хорошо обстояло дело с минными аппаратами. Джевецкий систематически менял первоначальный проект, значительно упростил его и усовершенствовал так, что его аппараты были приняты в нашем и во французском флоте и давали ему хороший доход.

Около 1905 г. Джевецкий разработал оригинальную теорию гребных винтов. Для обыкновенных надводных судов гребные винты его системы не представляли особенных выгод и в практику не вошли, но приблизительно с этого времени началось и быстро развивалось строение самолетов, для которых винты системы Джевецкого оказались выгодными и нашли практическое применение, так что Джевецкий одно время, пока винты делались деревянными, основал небольшой завод, где и изготовлялись его винты.

Бывая довольно часто за время от 1909 до 1914 г. за границей, я всякий раз навещал в Париже Джевецкого. Последний раз я видался с ним за время с 1925 по 1927 г., когда я, будучи в длительной заграничной командировке, состоял главнонаблюдающим за постройкой во Франции громадных нефтеналивных судов «Нефтесиндикат» и «Советская нефть». Несмотря на свои 84 года, Джевецкий обладал вполне ясным умом, занимался кинетической теорией газов, и его сообщения не раз докладывались в Парижской академии наук и печатались в ее «Известиях» (Comptes Rendus). Долгое время Джевецкий был единственным из участников боя «Весты», и к этому дню я ему посылал или письмо, или приветственную телеграмму.

Скончался Джевецкий в апреле 1938 г., дожив до преклонного возраста – 95 лет. За несколько дней до его смерти Парижской академии наук было доложено последнее его научное сообщение.

Знакомства и встречи

Павел Дмитриевич Кузминский и сэр В. В. Захаров

С Павлом Дмитриевичем Кузминским я познакомился в 1886 г. в Техническом обществе, где он вел войну с секретарем В. И. Срезневским. Началась эта война с записи Кузминского в книге общества: «С. с[28 - Буквы с. с. означают «статский советник» (выноска П. Д. К.). – А. К.] Срезневский тогда-то учинил то-то…». Срезневский обиделся, книгу заявлений убрали; тогда Кузминский вновь вклеил свое заявление, добавив, что у него 50 штук готово, и он будет их вклеивать. Пришлось оставить. Затем вмешался в дело генерал Филиппенко, написавший фельетон под заглавием: «Где тайна, туда зови прокурора». В этом фельетоне рассказывались разные мелочные «художества» В. И. Срезневского, между прочим, такое, что Срезневский делает для одной фирмы фотопластинки и печатает: «Пластинки фирмы X, изготовляются под наблюдением магистра В. И. Срезневского». Филиппенко спрашивает, почему Срезневский не печатает своего полного ученого звания – «магистр русской словесности», а то могут подумать: магистр химии, магистр физики, магистр фармации, и отдать этим пластинкам предпочтение. Кузминский и этот фельетон вклеил в книгу заявлений.

Был некий полковник Козлов, придумал он «цифрарь диаграммометр» – аппарат для измерения и суммирования диаграмм. Срезневский что-то придрался к этому прибору, и «фуражка полковника Козлова коснулась лица с. с. Срезневского» в прихожей Соляного городка. Это Кузминский принял за начало счета времени и начинал свои заявления так: «В 187-й день после того, как фуражка полковника Козлова коснулась лица с. с. Срезневского…»

Затем последовал двухлетний промежуток, заявлений не было; оказалось, что Кузминский получил в Болгарии место главного механика болгарского флота и уехал в Болгарию, где и пробыл два года. Но вскоре император Александр III за что-то предложил болгарскому князю Александру Батенбергскому оставить престол в Софии. Болгария объявила себя республикой, и стал премьером или президентом Стамбулов, который предложил всем русским офицерам в трехдневный срок оставить Болгарию. На это Александр III объявил, что кто из русских в указанный срок не явится, тот будет лишен русского подданства.

Кузминский был в море – испытывал какой-то пароход. Радио тогда не было, состоявшихся повелений он не знал, и когда вернулся, то оказался лишенным и болгарского, и русского подданства. Тогда он объявил себя «самостоятельной державой», «Павлом Первым-единственным» и поселился на каком-то острове на Дунае.

Островок этот разделялся мелководным проливом на две части – одна болгарская, другая – румынская; ловит его болгарская полиция – он перебегает на румынскую часть; ловит румынская – он перебегает на болгарскую. Так же поступал он с хлебом, провизией, дровами и пр. Ночевал то у румын, то у болгар, и это продолжалось 8 месяцев; наконец, обратился к Александру III с прошением о принятии его вновь в русское подданство, что было ему разрешено. Вскоре после этого он был принят на службу на Балтийский завод библиотекарем.

После этого опять стали появляться его заявления в книге Технического общества.

Делал Кузминский и серьезные сообщения в Обществе, как например, о динамометре, которым измеряются упорное давление винта и скручивающий момент, причем автоматически исключается трение. Этот динамометр был на мощность до 10 л. с. при 200–300 оборотах и был случайно приобретен профессором Г. Е. Павленко для музея Ленинградского кораблестроительного института.

Кроме того, Кузминский делал сообщения: «О форме винта», «О турбине», «О газопароходе» и пр.; все эти сообщения были напечатаны или в «Морском сборнике», или же в «Записках Русского технического общества».

В 1896 г. скончался М. И. Кази. Это было в июле, в самый жар. Ковалевский и Кази были приглашены обедать к Баранову, бывшему тогда генерал-губернатором. Обед был с целью примирения первых двух сановников с генерал-губернатором. Баранов был болен, поэтому обед был сервирован в его спальне, он лежал в постели и почти ничего не ел.

После обеда у Ковалевского была сильнейшая рвота и понос, а Кази, как более слабый, помер в ту же ночь, причем ему были вспрыснуты всякого рода жидкости, предохраняющие от гниения.

Ладыженский, помощник Казн, рассказывал об этом товарищу министра финансов Романову при Кузминском, который решил, что Баранов отравил Кази.

У Кузминского дело не стояло, он тотчас же отправил телеграмму в Нижний: «Покайтесь, вы отравили Кази»; в день смерти Кази повторил ее. (Я имел затем на несколько дней весь архив Кузминского, там все эти телеграммы были с расписками; впоследствии этот архив был передан его брату, Г. Д. Кузминскому).

Баранов умер раньше Кузминского, чем бы все это кончилось – не известно.

После смерти Кази Кузминский был с Балтийского завода уволен и жил на Малом проспекте В. О., делая газопароход и паровую турбину на 1000 руб., ему для этой цели отпущенных, причем он этим деньгам вел отдельный счет, и их у него осталось около 300 руб. Жил же он на пенсию в 41 руб. в месяц. Из этих денег он ухитрялся благотворить, и его провожали в могилу тысячи человек, более бедных, нежели он.

Умер П. Д. Кузминский в мае 1900 г.

Если П. Д. Кузминский был в полном смысле бессеребренник, то сэр Базиль Захаров был одним из самых богатых людей в Европе. Судьба меня столкнула с ним впервые в 1905 г. при заказе ему крейсера «Рюрик».

Я заведывал тогда Опытовым бассейном. Как-то подкатил к бассейну роскошный автомобиль, вышли из него молодой человек, красавица-дама и пожилой человек. Это были супруги Виккерс и Б. Захаров, которые желали видеть бассейн и испытания модели проекта «Рюрик».

Показал я им испытание модели, опыт опрокидывания броненосца «Петропавловск» и весь бассейн, получил приглашение на завтрак, и они уехали.

Состоялся заказ крейсера, постройка его и, наконец, испытания, после которых опять появился Б. Захаров, отдавший распоряжение, чтобы мои требования исполнялись беспрекословно.

Тогда я стал собирать сведения, кто такой Базиль Захаров и как он нажил столько, что стал миллиардером.

Был в 40-х годах профессор астрономии в Московском университете Василий Захаров; уехал он в Турцию, там женился и стал «левантинцем», проживающим постоянно в Смирне. Его сын Василий Васильевич Захаров и есть то лицо, о котором идет речь.

Дал он своему сыну отличное образование во Франции, где тот окончил как среднюю школу, так и высшую Ecole centrale des Arts et des Metiers. Получил место на заводе Виккерса производителем работ в чертежной. Здесь заведующий чертежной обратил внимание, что Захаров – чертежник неважный, но коммерсант первостатейный, поэтому заведующий чертежной посоветовал отправить его в Америку, где и южане и северяне задолжали большие средства и не платили.

Базиль получил все полностью и с тех, и с других. Это обратило на него внимание главы фирмы.

В это время в Испании шла междоусобица между королевой Изабеллой и доном Карлосом. Базиль был послан в Испанию, но здесь он предварительно выговорил себе, что если он получит заказ, то со всех заказов на континенте 5 % будет причитаться ему.

В Испании в то время поезда ходили, вроде как у нас во время гражданской войны, то идет, то стоит неизвестно почему. Заметил Базиль весьма красивую молодую даму, оказал ей какую-то услугу или ряд услуг, так что, подъезжая к Мадриду, она его спросила, зачем он едет туда. Базиль сказал, что у него будут дела с военным министром. Дама дала ему свою карточку и сказала:

– Я маркиза Марчена, жена военного министра. Я его предупрежу, завтра приходите в военное министерство, он вас примет.

Пришел Базиль назавтра, и в один день все дело было сделано.

Стал он у Виккерса начальником коммерческой части. Тут началась франко-прусская война. Деньги полились Виккерсу рекой, а значит, и Базилю. К тому же маркиз Марчена сошел с ума и был заключен на излечение в какой-то замок, где и умер лет через сорок. С момента этого заключения Базиль вступил в открытую связь с маркизою Марчена, прижил с нею трех дочерей, а после смерти ее мужа на ней женился, но в браке они прожили недолго, – маркиза умерла.

После франко-прусской войны Базиль купил имение в департаменте Somme, лучшее во Франции (14 000 га), и с тех пор прикупал все, что прилегало к его границам, так что к 1910 г. у него было уже в одной меже 31 000 га. В этом имении был великолепный парк десятин в 100, в нем речка, загороженная сетками, с ручными карпами, большой замок и пр.

Я бывал в этом имении, так как Базиль взял с меня слово, что всякий раз, как я буду во Франции, я его навещу.

Это имение давало ему в год 3 млн франков дохода, ибо он с момента покупки и до мировой войны, когда все было разорено, держал одинаковую арендную плату по 105 фр. в год за гектар, поэтому года за два до срока арендаторы приходили в контору возобновлять аренду. Что было после мировой войны я не знаю, ибо Захаров купил какой-то замок на берегу Луары.

Вот некоторые из его коммерческих дел. Аргентина задолжала 268 млн фр. французским банкам по срочным векселям, по которым платежи должны были быть произведены золотом. Это золото было погружено на пароход и отправлено в Гавр, а с пароходом что-то случилось, и он зашел в Бордо. Выходило, что векселя будут опротестованы. Аргентина обратилась телеграммой к Базилю, чтобы он выручил из беды. Имея в своем распоряжении одно только утро, Базиль выручил, сколько взял – не говорил.

В 1910 г. была выставка в Брюсселе, на ней участвовал и Базиль, выставив золотой сервиз Людовика XIV, который он купил с аукциона, заплатив 7 млн фр. На ночь все убиралось в сейф. На выставке произошел большой пожар, дня три после того разбирали обломки. Сейф обгорел снаружи, но весь сервиз оказался цел.

В 1910 г. Базиль обратил внимание, что в центре Парижа, против дворца Тюильри, находятся развалины сожженных коммунарами зданий Cours de Comptes и Legion d'honneur. Послал своего секретаря узнать. Оказалось, принадлежит Министерству государственных имуществ (Ministere des Domaines), цена 15 млн. фр. Базиль велел купить. Через месяц продал Орлеанской дороге за 30 млн фр., так он по крайней мере рассказывал.