Заклятые в любви

«Что за черт?» – подумал Эван. Его пронзило неприятное чувство, будто сердце покрывается ледяной коркой. – «На вступительные экзамены Беллстрида опаздывать категорически нельзя! Но по какой-то причине ей разрешили войти. Ох, не нравится мне это! Наверняка, чья-то золотая дочка. Может, даже ректора».

Предчувствуя неладное, Эван пристально изучал ее, выискивая подтверждение своей догадке. Однако мисс Вуд выглядела так, будто стащила случайные чужие шмотки из химчистки. Коричневый полосатый свитер в оранжевую полоску, бордовые вельветовые штаны явно не по размеру, потертая старомодная сумка, перекинутая через плечо. Даже в Нью-Фолле так не ходили. Или это какая-то столичная хипстерская мода?

Мисс Вуд, в отличие от всех собравшихся здесь, никого не оценивала. Она даже не смотрела на других, пока пересекала аудиторию, петляя мимо чужих мольбертов и столиков с красками. И только на одно мгновение, пройдя мимо Эвана, они все же встретились короткими взглядами. На какую-то ничтожную долю секунды…

Его серые холодные глаза и ее – зеленые, ясные, яркие.

Этого хватило, чтобы в сердце Эвана что-то неприятно кольнуло.

Он сглотнул, пытаясь понять, что это было как раз тогда, когда прозвенел третий звонок. В ту же секунду девчонка уселась за свой мольберт и, поправив ужасный свитер, гордо задрала подбородок, как ни в чем не бывало.

«Чудачка какая-то» – заключил Эван про себя и брезгливо отвернулся.

– Итак. – Вкрадчиво начал профессор Верзяк, привлекая всеобщее внимание. – Тема вступительного экзамена: – он сделал театральную паузу, как в старых телешоу перед кульминационным моментом, – зима! Приступайте!

– Что? И всё? – Озадаченно протянул парень в зеленой рубашке справа от Эвана. – Просто зима?!

– Просто зима. – Подтвердил профессор, уткнувшись в книгу, всем своим видом показывая, что больше не стоит его отвлекать.

«Слишком просто» – подумал Эван, как будто где-то притаился подвох.

Он украдкой покосился на ребят за соседними мольбертами – они выглядели точно так же сбитыми с толку и, судя по всему, задавались тем же вопросом, что и он. Впрочем, не прошло и минуты, как они потянулись к блокнотам.

Взяв свой блокнот, Эван закрыл глаза и погрузился в фантазии о снежной поре, размышляя о будущей композиции. Тотчас комната наполнилась шаркающими звуками грифеля по бумаге, а затем, когда эскизы были готовы, карандаши заскользили и по холсту.

Спустя час напряженной работы на еще недавно белых бездушных полотнах уже просматривались промежуточные результаты. Кто-то писал красивый лесной пейзаж, кто-то изображал зимнюю городскую ночь, кто-то плел кружево морозного инея на замерзших ветвях, а кто-то решил отойти от холодных оттенков и старательно выводил сочными оранжевыми тонами уютный рождественский интерьер во главе с нарядной елью.

В голове Эвана зима ассоциировалась со счастливыми, беззаботными зимними играми, когда в семье все было хорошо, а отец еще был жив и имел работу. Как только выпадал снег, они всей семьей выходили во двор и бросались друг в друга снежками, лепили уродливых снеговиков или несколько дней подряд возводили из снега корявенький иглу.

А уж какие снежные войны устраивались по выходным, когда собирались все соседские мальчишки! То были битвы не на жизнь, а на смерть, после которых следовали красные щеки, надорванный от смеха живот и непременно горячий какао на ночь.

Может, если бы завод продолжил работать, судьба города и его жителей сложилась совсем по-другому. Грустно улыбнувшись воспоминаниям, Эван продолжил наносить цвет на композицию, повествующую о былых славных временах.

Его работы всегда отличались какой-то особой душевной меланхолией. Он словно бы пропускал эти сюжеты через себя и свое сердце, проживая ту маленькую жизнь, пока писал картину. А еще в них всегда было удивительно много воздуха. Это отмечали все, кто разбирался в живописи.

Эван всегда творил вдохновенно, но сегодня это особенно ощущалось. Попутно он посматривал на соседние работы, убеждаясь в своих догадках – ему нет здесь равных.

«Простаки» – вот, что он думал, оценивая уровень соперников. – «Стипендия будет моей!»

– О-ох! – Жалобно протянул златовласый кудрявый парень в зеленой рубашке, сидевший ближе всех к Эвану. Схватившись за голову, он прошептал себе под нос: – что я здесь делаю?!

Вообще-то у него не так уж и плохо получалось.

Эвану искренне захотелось его поддержать, и он тихо произнес так, чтобы услышал только кудрявый:

– Ты поступаешь в лучшую Школу Искусств в мире.

Парень обернулся. Его лицо, обрамленное соломенными кудрями с золотым отливом, выражало удивление, но спустя секунду он благодарно улыбнулся:

– Ха, надеюсь, что так и есть. – Он распрямился и почесал рукояткой от кисточки себе между лопаток. – Надеюсь, что и правда поступлю! И тебе тоже удачи! Хотя… – Он смерил полотно Эвана оценивающим взглядом, – у тебя и так все классно. Тебе и удача не нужна.

Эван тоже улыбнулся, про себя отметив, что кудрявый абсолютно прав: ему не нужна удача. За годы взросления он сделал всё, чтобы на нее не полагаться.

– Не знаю на счет вас, парни, а вот она уже точно поступила. – Протянул кто-то позади них.

Оба парня одновременно обернулись, не сразу поняв, что происходит. Вокруг опоздавшей девчонки столпилась половина абитуриентов. Все, как один, восторженно смотрели на то, как она пишет. Вернее, на то, что она пишет.

Разумеется, такой выпад никак нельзя было игнорировать. Не справившись с любопытством, Эван встал и тоже подошел к опоздавшей, и как только он увидел ее работу, его сердце ухнуло. Он никогда не видел, чтобы так рисовали…

Девчонка была гением.

Он проиграл.

Глава 3. Особый случай

До начала перерыва Эван не хотел даже смотреть на свою картину. Он машинально продолжал работу, мучительно сознавая, что переделывать уже поздно. Кисточка дрожала в руке, а краска ложилась не так, как надо.

В нарастающей панике Эвану казалось, что в легких перестало хватать воздуха. Иногда он тряс головой, чтобы проснуться, но не просыпался. Потому что худший кошмар, который он так боялся даже допускать – сбылся.

«Я проиграл» – Раз за разом вертелось у него в голове. – «Проиграл… Как же так?»

В то время, как работы остальных, и самого Эвана, оставались наполовину незавершенными, ее картина казалась уже законченной. Но она продолжала что-то выводить, явно наслаждаясь процессом, с легкой улыбкой на устах.

Как она только додумалась изобразить зиму летящей белоснежной птицей, умещающей на себе всё и вся? По ее крыльям, хохоча, люди скатывались с саней. По ее голове гребнем стелился заснеженный лес, а над головой горели снежинки-звезды. По ее гладкому ледяному хвосту скользили румяные дети и взрослые в ярких шапках и варежках.

Как и Эван, она тоже изобразила игры в снежки и лепку снеговиков. И новогоднюю елку в огнях, и салюты в небе, и метель, и морозные узоры на стекле, но вот КАК она это сделала… О, это был особенный взгляд. Именно такой взгляд и должен называться искусством. Истинным творчеством.

Когда Эван увидел ее волшебную зимнюю птицу, он ощутил тот самый детский восторг, о котором недавно с упоением ностальгировал. Он собственными ушами услышал вьюгу, вдохнул колкий мороз, почувствовал вкус имбирного пряника с обжигающим глинтвейном, от которого валит пар.

Ее превосходная картина буквально зарядила ему снежком в лицо, когда он того меньше всего ожидал. И теперь он никак не мог очухаться. Наверное, она продала душу, чтобы творить что-то настолько потрясающее.

И только сейчас Эван понял, что тема экзамена на самом деле не была простой. От абитуриентов ждали чего-то подобного. Особенного. Не банального. От них ждали такой сюжет, который просто так не приходит в голову. От них ждали необычайной зимней сказки, но никто больше не справился с поставленной задачей, кроме нее.

Мисс Вуд…

Вот уж точно «особый случай».

А затем Эвана захлестнула паника. Ведь если он не получит двойную стипендию, его жизнь полетит под откос. Придется искать подработку, чтобы выжить и суметь помочь матери. Даже не одну, а несколько подработок! Но тогда будет риск не справиться с нагрузкой, скатиться в учебе или вовсе вылететь из Беллстрида. Из Университета его мечты!

С другой стороны, если он за оставшееся время не успеет завершить свою работу, вылетать будет неоткуда. Он попросту провалит экзамен. И тогда – вновь здравствуй Нью-Фолл. Эван вполне мог бы стать его первым самым настоящим, лишенным всякой жизни в глазах, зомби.

Спохватившись, он силой отогнал мрачные мысли и продолжил придавать картине цвет. Настроение всегда отражается в искусстве, хочет того художник или нет. Так, лишившись уверенности, обуянный страхом, Эван никак не мог подобрать нужный оттенок, и картина начала утрачивать задуманную легкость.

Ему срочно следовало остудить голову.

Звонок на перерыв прозвенел как раз тогда, когда Эван начал опасаться, что прямо сейчас его голова закипит или даже взорвется. Перерыв пришелся как нельзя кстати.

– У вас полчаса. – Напомнил профессор Верзяк вслед выходящим из аудитории абитуриентам, добрая часть которых сразу повалила в столовую.