Конец денег

Стоит отметить, что подобные эксперименты характерны в основном для художественной речи, реже для науки, хотя каждый субъект в определенной степени внедряет собственные слова в речь, но это лишь малая часть его речи, в лучшем случае два-три десятка слов. Полноценно применить такой язык в обществе практически невозможно, потому как язык принадлежит одновременно всем (носителям) и каждому в отдельности, тогда как деньгами можно обладать только как потенциалом (возможность приобрести товар, услугу), в остальном они также принадлежат всем субъектам (например, белорусский рубль). К примеру, если валюта не котируется, то есть ее не признает определенная банковская система, как и не понимают язык, на котором разговаривают в определенном закрытом сообществе, она «умирает» (такой же процесс происходит и с языком), потому как не является общепризнанной. Данный процесс происходит вне зависимости от субъекта, который владеет языком, и которому принадлежат деньги, это слом в развитии валюты и языка, когда в их поля вмешивается власть, политика и экономика, что приводит в необратимым последствиям. Подобная схема реализуется и в репрессивной модели глобализации, способствующей исчезновению целых этносов (на грани исчезновения находятся каро в Африке, калам в Папуа-Новой Гвинее, гороко в Индонезии и др.). В некоторых случаях политическая и экономическая элита пользуется своим положением и присваивает язык, определенную валюту, либо создает новую. Например, глаголица вместо кириллицы как тайнопись[53 - Сперанский М. Н. Тайнопись в юго-славянских и русских памятниках письма // Энциклопедия славянской филологии. Л.: Наука, 1929. Вып. 4.2. 165 с.], валюты банкиров Италии XIII века, которые позднее вошли в обращение. Но в целом это касается лишь отдельно взятых языков и валют. Однако поле языка, как и поле денег, по-прежнему остается влиятельным, масштабы их распространения и роль остаются определяющими в жизни субъекта. И если носителем языка является лишь один человек, он исчезает, если валюта не ликвидна, она также выходит из оборота. Впрочем, с деньгами ситуация несколько отличается. Допустим, что товарообмена не существует, – необходимость в деньгах пропадает. В этом случае не важно, кто обладает деньгами (потенциалом), каким объемом. Подобная ситуация маловероятна, особенно в текущих условиях информационного взаимодействия между субъектами и государствами, зато она показательна.

Помимо схожих функций, деньги и язык обладают и определенными производными функциями, которые легко соотносятся друг с другом. Их можно обозначить как свойства, которые отвечают за то, как реализуются те или иные задачи в условиях конкретных экономических, политических и социальных процессов. Одной из главных производных функций денег является информационная функция. Она полностью реализуется в рамках экономического поля и действует на уровне банковской системы. Речь идет о центробанках, которые контролируют количество денег и пытаются влиять на скорость их обращения. По сути дела эта производная функция денег позволяет осуществлять в определенных пределах контроль над механизмом их распространения и распределения, однако сам механизм является частью поля денег, которые давно вышли из-под контроля институций (технология и изобретатель, ч. I, гл. II), и причина не в том, что количество инстанций численно увеличивается или улучшается их работа, дело в том, что деньги, будучи искусственным явлением человеческого интеллекта, его изобретением, постепенно начинают автономно развиваться, точно так же, как это происходит и с языком, который имманентен, а большинство языковых реформ, сводов правил, выпускаемых Академией Наук, являются лишь средством, влияющим в незначительной степени на язык и скорее зависящим от него, но не наоборот. В качестве примера можно привести архаизмы, тенденцию большинства языков к аналитизму и со временем меняющиеся грамматические правила. Язык наделен схожей производной функцией – функцией регулятора. В основном она направлена на осуществление контакта, на побуждение и запрет к действию, установление оппозиции власть-подчинение. Эта функция регулирует взаимодействие между носителями языка, позволяет определить роли в диалоге. Во многом она является основой социального дискурса, потому как способствует распределению ролей между субъектами (к примеру, национальный язык способствует формированию социума, в том числе в среде эмигрантов). Обе функции основаны на попытке регулировать развитие действительности, будь то языковая или финансовая реальность. Производительная функция денег влияет прежде всего на обращение денег и задействует их серьезное преимущество – ликвидность (учитывая, что возможно и накопление). Деньги не требуют серьезных ресурсов и снижают число оценочных операций, как средство накопления максимально ликвидны. К тому же деньги – общая счетная единица. С точки зрения производных функций языка с ней коррелирует номинативная функция. Эта функция является означающим, она соотносит вещи со словами (предметы называются словами), способствует накоплению субъективных знаний об объективном мире, которые в свою очередь со временем становятся объективными, после того как получают подтверждение в сообществе субъектов. Можно сказать, что данный актив также весьма ликвиден, но естественным образом уступает деньгам в этом компоненте. Данная функция, иными словами, способствует производству смыслов и их распространению. Означающее становится масштабнее означаемого. Эта языковая функция напрямую соотносится с регулирующей функцией денег, в рамках которой, к примеру, реализуется бюджетно-налоговая политика государства или денежно-кредитная (монетаризм). Сеньоражная производная функция денег стоит особняком, поскольку деньги изначально требуют монополизации производства, сами по себе являясь монополией центробанка, в то время как язык – это монополия коммуникации (в данном случае речь идет о глобальном понимании языка – язык программирования, язык символов и т. д.). Две производные функции языка в том числе находятся в стороне: экспрессивная функция отображает субъективное представление субъекта об окружающей действительности, следствием чего является художественная речь (индивидуализация языка); эмотивная функция языка позволяет говорящему или пишущему выражать отношение к тому, что он говорит, пишет (интеллект и воля). Данные функции сложно сопоставить с деньгами, потому как они репрезентируют индивидуальные проявления субъекта, а деньги приобретают индивидуальность лишь тогда, когда становятся потенциалом в руках того же субъекта. Тем не менее существует еще одна важная параллель между производными функциями языка и денег – институциональная функция. В языковом плане она связана с национальными государствами, этническими группами внутри этих государств, объединенными между собой языком. Он не столько объединяет этнос по формальным признакам (языковое, территориальное, экономическое единство; к примеру, на языке могут говорить и другие народности, как в случае с испанским или английским языком), сколько формирует национальное самосознание. В отношении денег данная функция в свою очередь способствует объединению жителей тех или иных стран (национальные валюты), в том числе отражает политическую и экономическую ситуацию в регионе (формирование и развитие денежного обращения, сыгравшего важную роль в становлении демократии в Древней Греции, когда гражданин получил высокий уровень свободы выбора; выпуск государственных монет в Древней Греции). И в результате схожих закономерностей функционирования рождается совершенно новый язык – язык денег, которому Борис Гройс посвятил статью с одноименным названием[54 - Гройс Б. Язык денег [Электронный ресурс] / Б. Гройс // Художественный журнал. М., 2003. N 47. Художественный журнал. URL: http://xz.gif.ru/numbers/47/yazyk-deneg/ (дата обращения: 30.11.2012)]. Деньги, согласно Гройсу, обеспечивают внутреннее единство современного мира, заменяя собой в определенном смысле религию. Все это становится возможным благодаря одной из функций денег – меры стоимости.

«Человек всегда стремился приблизиться к высшему и всеобщему и обрести внутреннее – пусть символическое – единство с абсолютом. Этот абсолют, определяющий каждой вещи ее настоящее, „объективное“ место в мире – ее истинную цену – по ту сторону всех культурно обусловленных мнений, ценностей и позиций, выступает сегодня в виде интернационального рынка финансов»[55 - Там же].

Важно понять, каким образом язык денег – новое пространство – завоевывает все большую территорию в человеческой экзистенции и по каким каналам проникает в другие поля. В первую очередь, это происходит посредством культуры, о чем пишет Гройс:

«Деньги требуют скореенекоего чутья, некоего ощущения, некоей чувствительности, которую невозможно передать обычным языком. Поэтому язык денег становится самым главным ультимативным языком нашей культуры. Идеалом этой культуры является уже не сохранение своих традиций, но и не революционная ликвидация этих традиций, а скорее их деконструкция в форме потенциально бесконечного варьирования и комбинирования»[56 - Там же].

Именно культура превращается в жертву, быстро подстраиваясь под новый язык символов и знаков, которые моментально проникают в повседневность и превращаются в неотъемлемую часть бытия субъекта.

«Это странное, загадочное чувство – внутреннее ощущение скрытого присутствия денег во всех вещах – заставляет нас снова и снова непроизвольно спрашивать себя: как я ощущаю себя в присутствии предметов, оцениваемых в ту или иную сумму? Подобный вопрос мы задаем себе и другим, когда попадаем в чужой дом: сколько, по-твоему, стоит этот дом? Этот вопрос вовсе не имеет целью выяснить степень достатка домовладельца или цены на недвижимость в данном регионе. Скорее мы чувствуем себя в этом доме, говорим мы, как в доме, который стоит миллион (в сущности, безразлично, в какой валюте). И мы хотим знать, не обманывает ли нас это чувство»[57 - Там же].

Таким образом формируются ценности (кстати, ценность и цена однокоренные слова, происходящие от прасл. cena[58 - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4-х т.: пер. с нем. Т. 4. М.: Прогресс, 1973. С. 804.]), реализованные в поле экономики и политики.

Потенциал интеллекта, творчества находит определенное поле для реализации, где материализуются основные способности субъекта. И нельзя сказать, что экономика оказывает сверхсильное давление, скорее она является почвой, из которой произрастают новые явления. Именно так она и проникает в новые пространства, меняя при этом коды и дискурсы. Но будучи почвой, из которой появляется нечто, имеющее корень, но абсолютно децентрированное, экономика становится проводником постмодернизма. В одной из своих ключевых работ («Ризома»[59 - см. введение: Делез Ж., Гваттари Ф. [Deleuze G., Guattari P.-F.] Тысяча плато: Капитализм и шизофрения / пер. с франц. Я. И. Свирского. М.: Астрель, 2010. С. 6—45] (ризома — запутанная корневая система растения без центра, начала и конца)) Жиль Делез и Феликс Гваттари исследуют нелинейное развитие систем, которые склонны к самоорганизации и способны объединять неоднородные тела. В контексте денег и экономики подобный анализ особенно актуален. Основным принципом ризомы является принцип соединения и неоднородности:

«Любая точка ризомы – может и должна быть – присоединена к любой другой ее точке. Это весьма отличается от дерева или корня, фиксирующих некую точку и некий порядок. Лингвистическое древо, на манер дерева Хомского, начинается еще в точке S и производится благодаря дихотомии. В ризоме, напротив, каждая черта не отсылает с необходимостью к лингвистической черте: семиотические звенья любой природы соединяются здесь с крайне различными способами кодирования – биологическими, политическими, экономическими и т. д., запускающими в игру не только разные режимы знаков, но также и статусы состояния вещей»[60 - Там же, с. 12].

Как раз деньги способны «запускать в игру» не разные знаковые режимы, а вызывать определенные состояния вещей. Главным образом речь идет о том, как деньги объединяют неоднородные вещи (при помощи стоимости), формируют меновую стоимость. Кроме того определенные знаковые системы находятся в полном подчинении денег, к примеру, социальные страты, определяемые достатком (знаки принадлежности к высшему обществу: места досуга, географическое расположение недвижимости, марки машин, одежды и т. д., потому что они обусловлены стоимостью). Статусы состояния также регулируются потоком денег, благодаря тому, что, будучи всеобщим эквивалентом и наделяя вещи ценой, деньги определяют состояние вещи (ликвидность, длительность, качество (в том числе изношенность – след времени), потенциал (обмен посредством денег)). Принцип множественности, характеризующий ризому, заключается в том, что

«у множества нет ни субъекта, ни объекта, есть только определения, величины, измерения, способные расти лишь тогда, когда множество меняет свою природу»[61 - Там же, с. 14].

И несмотря на то что число в пространстве денег уже не является «универсальным концептом», соизмеряющим элементы согласно их месту в каком-либо измерении, деньги по-прежнему являются множеством, которое состоит из подвижных величин, измерений (даже определений, имманентных по своей природе). Они проецируются на власть, личное время, большинство сфер жизнедеятельности субъекта, не говоря уже о политике и экономике.

«Нити марионетки – как ризомы или множества – отсылают не к предполагаемой воле актера или кукловода, а к множеству нервных волокон, образующему, в свою очередь, другую марионетку, следуя иным измерениям, соединенным с первыми…»[62 - Там же, с. 14]

Деньги действуют по такому принципу, обнаруживая в любой сфере, в любом пространстве и поле схожие со своими множества, а затем, соединяясь с ними, постепенно захватывают власть в новых пространствах. В данном случае можно утверждать, что вероятно появление единства, но

«лишь тогда, когда в множестве власть захватывает означаемое или когда в ней производится некий процесс, соответствующий субъективации – итак, либо единство стержень, фундирующее совокупность двуоднозначных отношений между элементами или объективными точками, либо же Одно, которое делится, следуя закону бинарной логики дифференциации в субъекте»[63 - Там же, с. 15].

Деньги чаще всего не позволяют означаемому захватить власть, потому как в этом случае им придется отойти на второй план, слиться в единстве с новым множеством. Власть денег окончательно устанавливается благодаря главенствующему началу означающего. Ризома обладает еще одним немаловажным принципом – принципом означающего разрыва:

«Ризома может быть разбита, разрушена в каком-либо месте, но она возобновляется, следуя той или иной своей линии, а также следуя другим линиям. На муравьях все не заканчивается, ибо они образуют животную ризому, большая часть которой может быть уничтожена, но при этом она не перестает самовосстанавливаться. Любая ризома включает в себя линии сегментарности, согласно которым она стратифицирована, территоризована, организована, означена, атрибутирована и т. д.; но также и линии детерриторизации, по которым она непрестанно ускользает. В ризоме каждый раз образуется разрыв, когда линии сегментарности взрываются на линии ускользания, но и линия ускользания является частью ризомы. Такие линии без конца отсылают одни к другим. Вот почему мы никогда не можем отдаться дуализму или дихотомии, даже в рудиментарной форме хорошего или дурного»[64 - Там же, с. 16]

Так разрыв, по которому проходит линия ускользания, всегда содержит организацию и образования, передающие власть означающему, которое способствует восстановлению субъекта. Деньги, имеющие свою линию ускользания, – инфляцию или дефляцию, при помощи центробанков возвращают власть означающему, то есть восстанавливают собственную множественность. В этом смысле деньги можно сравнить с растениями, которые наделены природной мудростью,

«даже когда они существуют в корнях; всегда есть внешнее, где они создают ризому с чем-то еще – с ветром, с животным, с человеком (а также аспект, благодаря которому животные сами создают ризому, и люди тоже, и т. д.)»[65 - Там же, с. 19].

Деньги постоянно взаимодействуют с разнообразными пространствами, создавая ризомы, однако, в отличие от деревьев, они постепенно захватывают территорию в них. И линия ускользания всегда защищена определенными институциями и организациями, отвечающими за производство, оборот и распределение денег. Принцип картографии и декалькомании, присущий ризоме, объединяет некоторые процессы, происходящие в поле денег:

«Ризома не ответственна ни за структурную, ни за порождающую модель. Ей чужда любая идея генетической оси как глубинной структуры… она может быть разорвана, перевернута, может приспособиться к любому монтажу, может закладываться индивидом, группой или общественной формацией. Ее можно нарисовать на стене, воспринять как Произведение искусства, ее можно построить как политическое действие или как медитацию. Это, возможно, одна из важнейших характеристик ризомы – всегда выступать множественно… карта обладает множественными входами в противоположность кальке, всегда отсылающей к «тому же самому»[66 - Там же, с. 20].

Итак, деньги, обладая множественностью, являются картой, но не калькой, несмотря на тиражирование (банкноты). Дело в том, что деньги отсылают не к «самим себе», а всегда к потенциальному множеству, которым они могут стать (обмен деньги/товар). И даже в тех случаях, когда деньги производят себя, если рассматривать, к примеру, банковский депозит или биржевые торги, то они всегда содержат в себе этот потенциал, множественный вход и выход для реализации, хотя на стадии производства они на некоторое время подвержены калькированию (депозит в банке), как и в техническом плане, когда включается станок и начинается печать купюр. Безусловно, данный тезис применим и к электронным деньгам, и к специфическим дополнительным валютам (например, полетные мили). А денежный поток (поток капитала) создает огромный канал, по которому можно определить вектор направления власти и ее количественное соотношение. Каждый из участников процесса, тех, в чью сторону направлен этот поток, получает по своим моделям выгоду от прохождения данного потока. И теперь можно сделать вывод, что деньги являются ризомой, в противоположность центрированным системам, состоящим из иерархических связей между частями предопределенной коммуникации. Деньги – это система без центра, президента или генерала, без центрального аппарата, определяющего их состояние, поток и последующую циркуляцию.

Понимание природы денег важно для того, чтобы определить уровень индивидуальности, который не сопоставим с языком и личным временем. Нет сомнений, что язык, как и личное время, индивидуален скорее фиктивно, тогда как деньги априори не имеют данного свойства. Оно появляется лишь на стадии реализации потенциала (то, как субъект может их потратить, до момента обмена индивидуальности не существует).

Возвращаясь к индивидуальному времени, стоит разобрать его функции и свойства, определить, насколько они коррелируют с функциями языка и денег. Начать стоит с однонаправленности. Это свойство напрямую связано с действительностью, однако необязательно с событиями и происшествиями. Вполне возможно, что не будет происходить никаких событий, как в глубокой медитации йогина, но время продолжает действовать (идти), направление его не меняется, оно устремлено вперед. Близким по сути свойством личного времени является и необратимость. Время двигается линейно, не отклоняясь в сторону, не говоря о возможности развернуть его на 180 градусов. Необратимость – это постоянная динамика, движущая сила, мотивирующая субъекта действовать, вместе с тем рождающая в нем страх оказаться за ее пределами, «выпасть из времени». Ее можно соотнести с делезовской «желающей машиной», функционирующей как производство (и управление им), где желание выступает не только как производство, но и как его продукт. Из необратимости проистекает еще одно важнейшее свойство времени – непрерывность. Непрерывность подразумевает постоянное действие, лишенное противодействия, то есть, в рамках времени невозможна оппозиция (то же относится и к однонаправленности, необратимости). Этот факт подчеркивает структурность времени, незыблемость законов, по которым оно функционирует (не говоря о счете и математике, подстроившейся под данную структуру). Постоянство течения времени является еще одним близким по смыслу свойством времени, которое выражается в равномерной скорости (речь о повседневности, а не о физической величине) его движения, в точности, позволяющей создать фундамент для некоторых функций времени, но об этом чуть позже. Это свойство особенно характерно для личного времени, потому как оно является восприятием общего времени, поддается индивидуальному чувственному опыту, который структурирован. В таком смысле можно говорить о рефлексии, способности различать, как делится данный опыт на внутренний и внешний мир. И еще один важный момент – объективное становление этих миров. Каким образом ни воспринималось бы время в зависимости от состояния субъекта, факт оценки и перцепции течения времени как феномена действительности (внешней реальности) является установленным. Личное время дает возможность замедлить или ускорить течение общего времени, фиксируя при этом безостановочное равномерное течение общего времени. Спорное свойство времени – вечность – дает понять, что оно всегда существовало и, по всей видимости, не имеет ни начала, ни конца. В данном контексте на ум снова приходит понятие «ризома», отстраняющее основу и аннулирующее начало и конец. Во многом это межбытийное свойство, находящееся не в центре, а где-то посередине между центром и периферией, не влияющее, а лишь отличающее время от других полей. Тем не менее свойства личного времени – это свойства концептуального времени, зависящие от воли человека, имеющие числовую связь с объективной, реальной основой, которой занимается физика. Возвращаясь к функциями времени, стоит отметить, что по существу они не столь явно отличаются от свойств, как это случается в физике или, скажем, в лингвистике, тем не менее функции времени выделяются на фоне свойств и имеют важнейшее онтологическое значение (в том числе в повседневности). Итак, простейшая функция времени – системность – необходима для ведения отсчета. Данная функция позволяет упорядочивать действительность, структурировать различные дискурсы. Бытие без отсчета времени – это некий хаос, в котором нет общности. Взаимодействие между полями максимально затруднено, как и коммуникация между субъектами. Счет времени, математический конструкт ума, как и само понятие «время», позволяет работать с ним, то есть применять его в материальном мире, нашей повседневности, науке (в теории и на практике), опираясь при этом на абстрактное поле чисел. Именно возможность применить в реальности абстракцию, позволяющую объединить максимальное количество дискурсов, полей и пространств, наполняющих или, вернее, фрагментирующих жизнь субъекта, является следствием данной функции, которая по своей сути фундаментальна.

Объективность времени, которая делает его всеобщим эквивалентом, – одна из его важнейших функций. В конечном итоге, все процессы, которыми наполнена экзистенция субъекта и бытия всего сущего, протекают во времени – за исключением самого времени. Исходя из того, что общее время является устойчивым, не подлежащим контролю феноменом (за исключением возможности его систематизировать, посчитать и разбить на отдельные отрезки, циклы, не прерывая при этом его течения), можно охарактеризовать его как универсальное, объективное явление, способное выступить и уже выступающее в роли всеобщего эквивалента, связующего звена между пространствами и полями, удерживающего при этом собственную территорию, не подлежащую контролю извне. Длительность времени – это полуфункция или полусвойство, потому как, с одной стороны, время можно установить и зафиксировать посредством числовых значений, выражающихся в его длительности (в этом смысле общее время – это свойство), с другой стороны, время проецирует на объекты, будь то вещь, человек, здание и т. д. эту длительность, заставляет процессы не просто происходить, но длиться, рассматриваться во времени. Так функция длительности общего времени заключается в том, что время переносит собственное свойство в другие измерения (процессы, предметы, абстракции, такие как деньги, например), оно делает вещи длящимися, но до тех пор, пока они существуют. После их исчезновения в пространстве их длительность переходит в прошлое, то есть она уже является ставшим, но никак не становлением, а это означает, что длительность сохраняется лишь в памяти, но не в объективной реальности (к примеру, если речь идет о процессе, то, закончившись, он может послужить началом для нового процесса, который уже является объективной реальностью и длится в настоящий момент, не в будущем, так как тогда бы он был потенцией или фантазмом). Таким образом, соотнося уровень влияния и проникновения на территорию других пространств, можно сделать вывод, что общее время является наиболее фундаментальным и объективным феноменом по сравнению с языком и деньгами. Однако при рассмотрении пространства денег, языка и денег (как личного, так и общего), возникают значительные нюансы в свя?зи между ними и уровнем взаимного влияния.

Постепенное сужение проблемы автономности пространства времени и денег, наложение этих пространств и вторжение со стороны денег позволит яснее представить, что происходит в данный момент и каковы перспективы развития. В статье «Язык и время», опубликованной в журнале «Топос»[67 - Фриауф В. Язык и время [Электронный ресурс] / В. Фриауф // Топос, 28.03.2004. Литературно-философский журнал Топос. URL: http://www.topos.ru/article/2191 (дата обращения: 25.02.2013)], Василий Фриауф рассматривает проблему конвертации языка и времени (онтологическую конвертацию). Речь идет о том, что время смещается от символа к знаку и обратно, в отличие от языка:

«В онтологии символа нет привычного нам течения времени, ибо симметрия темпоральных потенциалов в сумме дает эффект вечного Настоящего – такого, в котором имплицитно свернуты как прошлое, так возможное будущее. Культурологическим аналогом является ставшая аксиомой идея, согласно которой „миф есть машина для уничтожения времени“ (К. Леви-Строс) – вот почему миф противопоставляется времени-как-истории»[68 - Там же].

В смысле знаковой системы время обратимо, хотя оно не может быть представлено самим собой[69 - Гийом Г. [Guillaume G.] Принципы теоретической лингвистики. М.: Культура, 1992. С. 9.], а заимствует свое представление у пространственных средств, в том числе и в языке:

«…Универсум времени выражается в глаголах, универсум пространства – в именах»[70 - Фриауф В. Язык и время [Электронный ресурс] / В. Фриауф // Топос, 28.03.2004. Литературно-философский журнал Топос. URL: http://www.topos.ru/article/2191 (дата обращения: 25.02.2013)].

В сущности, язык допускает проникновение в себя общего времени, но не через символы, а посредством грамматических конструкций, потому как символ, отражая определенное временное значение, объединяет в себе прошлое, настоящее и будущее, являясь в некотором смысле универсумом. Язык выступает в роли пространственного средства по отношению к общему времени, тогда как время используется им для формирования знаковой (языковой) реальности.

С точки зрения экономики язык, время и деньги являются активами, и единственная разница между ними – это характер подобного актива. Язык – актив нематериальный, потому как субъект получает его бесплатно (речь идет о родном языке, а не об иностранном, которому обучаются в школе и в университете). С временем ситуация значительно сложнее, так как общее время является безусловным нематериальным активом, но личное – это пространство, в которое давным-давно помещены и деньги, и власть, а значит – оно отчасти материально. Деньги, само собой, актив материальный ввиду того, что являются ликвидным потенциалом, который может быть реализован максимально быстро. И не столь важно, что приобретает субъект взамен – это может быть эстетическое удовольствие от «Симфонии №2» Сергея Рахманинова или недвижимость в престижном районе, физическое удовлетворение или банковский процент (деньги, производящие другие деньги). Другое дело, что язык, не имея материальной основы, не в состоянии заменить деньги, в отличие от личного времени, несущего в себе атрибуты общего времени.

Общее время превращается в представление, пронизанное пространством, и с этого момента оно становится личным временем. Именно личное время, в отличие от общего времени, имеет различия, сформированные чувственным восприятием. Оно может меняться, его темп, пропорция, размеры (и даже объем) вместе с положением крайне субъективны, отсюда и прямая аналогия с деньгами, которые в той же степени субъективны с точки зрения восприятия, числового значения, как и объективны (как и общее время) с позиции эквивалентности. И важно отметить, что восприятие субъекта – это нечто, оставшееся после того, как было вычеркнуто все, что его не интересует. Исходя из этого тезиса, можно определить не только природу восприятия/познания, но и установить факторы, от которых зависит процесс сближения личного времени и денег. Все дело в том, что помимо ряда функций языка, времени и денег, которые коррелируют между собой, существуют и оценочные категории, мифы и культурные стереотипы, повседневность, диктующая свои условия. К примеру, три функции денег (деньги как мера стоимости, как средство обращения, платежа) соотносятся с тремя функциями языка (основной элемент мышления, коммуникация и средство передачи информации соответственно) и одной основной функцией времени – системностью счета, а функция мировых денег и мирового языка в широком смысле полностью соответствует функции, объективирующей общее время. В случае с личным временем, ко всему прочему, прибавляется еще и комплекс тех самых факторов перцепции, указанных выше.

Восприятие формирует представление о мире, который существует априори; сложнейший механизм окружающего мира, подверженный восприятию, превращается в другой, уже совершенно иной мир благодаря сознанию субъекта. Восприятие поэтапно формирует картину нового времени, и естественным образом в ней занимают определенное место и деньги, и личное время. Свойства восприятия, будучи универсальными, раскрывают интерпретацию и осмысленное представление о тех или иных объектах, помогая при этом выявить субъективность или ее отсутствие в этом процессе. В первую очередь стоит обратить внимание на предметность восприятия. Смысл данного свойства заключается в том, что объекты воспринимаются не как определенный набор ощущений, а как образы, по которым составляется представление о конкретных предметах. Деньги – это набор образов, в которых спрятан их потенциал (возможность обменять на предмет, услугу, другие деньги и т. д.). Их особенность заключается в том, что они способны вместить в себя бесконечное количество образов, потому как рост производства и количества услуг перманентно увеличивает численность образов, но все они становятся составной частью пространства денег, потому что их возможно купить/обменять (товар/деньги, деньги/товар) при помощи денег. Личное время имеет несколько другую особенность восприятия, поскольку оно состоит из общего времени и субъективности его восприятия, следовательно, образы предметов связаны не только с будущим, как в случае с деньгами, которые являются потенциалом (вещь можно поменять на деньги и наоборот), но и с прошлым, хотя, как и деньги, личное время на уровне восприятия соотносится с числами (количество денег, времени). По этой причине личное время обладает еще бо?льшим набором образов (прошлых, настоящих и будущих), однако они соотносятся между собой по-другому, так как деньги – это реальный инструмент для реализации потенциала (обратимого), тогда как личное время – инструмент, который в некотором смысле включает в себя реализацию и беспредметного, безденежного потенциала, состоящего из иррационального восприятия действительности. Структурность восприятия – это положение, при котором предмет воспринимается сознанием в качестве абстрагированной от ощущений модели (структурированной). Если речь идет о деньгах, то они воспринимаются структурно в числовом порядке (счет, количество) до тех пор, пока не наступает время обмена – реализации потенциала, которая напрямую связана с образностью предметов. Образ зарождается прежде, чем потенциал будет реализован. Личное время так же структурировано, однако в нем заложена еще одна особенность – цикличность. Помимо того что личное время «обнуляется», оно структурно соотносится с общим временем, поэтому, условно говоря, если завтра может не быть денег, то общее время будет в любом случае: его структура более точная и менее абстрактная в отличие от денег, которые теряют свои числовые значения, подвержены инфляции (уничтожение прежней структуры и рождение новой, основанной на плавающих значениях). Апперцептивность восприятия – проекция психики субъекта на объект и само восприятие[71 - Маклаков А. Г. Общая психология. СПб.: Питер, 2001. С. 209—210]. Как раз данное свойство делает индивидуальным как личное время, так и деньги, с той лишь разницей, что деньги приобретают индивидуальность лишь во время действия, производимого с ними, да и то она является по большей части фиктивной, о чем говорилось выше, тогда как личное время отделяется от объективного общего времени. Как раз оно и является результатом работы нашей психики, отдельной субъективной единицей, пытающейся сохранить индивидуальность, но чаще всего теряющую ее. Константность восприятия характеризуется тем, что один и тот же дистальный объект постоянно воспринимается, несмотря на изменение проксимального стимула. Другими словами, сам объект является дистальным, тогда как сигналы, исходящие от него, являются проксимальным стимулом. К примеру, когда человек смотрит на другого человека, тот является дистальным стимулом, а сигналы, исходящие от наблюдаемого человека (речь, мимика, запах и пр.), – это проксимальный стимул[72 - Там же, с. 208]. Получается, что константность – это наблюдение за объектом, который посылает разнообразные сигналы, скрытые, как и образы в их потенциале. Но проблема в том, что они таким образом захватывают пространство других объектов, обозначают объекты посредством себя, отчего восприятие искажается, потому что становится денежным. Как раз об этом рассуждает в приведенной выше статье Борис Гройс. Константность восприятия личного времени имеет схожую основу, но в отличие от денег, будучи дистальным объектом, личное время содержит в себе неограниченное количество проксимальных стимулов, влияющих на ощущение длительности, нехватки и избытка времени. По большому счету, от личного времени (как дистального объекта) можно отказаться лишь частично, скажем, подарив его другому человеку (к примеру, оказывая безвозмездную услугу, тратя время на потребности другого человека), а деньги можно подарить или, скажем, уничтожить, но на их месте не появятся новые деньги (материальный актив) без определенного воздействия, усилий, а личное время вновь появится, его восстановит цикличность и связь с общим временем. Стало быть, личное время является константным восприятием, а деньги на данном этапе активно стремятся завладеть этим свойством восприятия, чтобы сделать собственное пространство универсальным. Очередным свойством восприятия является избирательность, суть которой заключается в следующем: одни объекты преимущественно выделяются по сравнению с другими[73 - Там же, с. 211]. Подобная особенность восприятия легко применима как к деньгам, так и к личному времени. Но и в данном случае существуют определенные нюансы, запутывающие ситуацию. Дело в том, что избирательность не всегда идет от потребностей, она легко может быть навязана (если речь не идет о физиологии) извне, кроме того доминантное восприятие одного предмета на фоне других вызвано обусловленными желаниями («желающая машина» по Ж. Делезу), которые и формируют избирательность восприятия. В плане денег это свойство восприятия срабатывает на 100%, так как деньги открывают пространство многих объектов, которые можно получить благодаря потенциалу денег. С личным временем дело обстоит несколько иначе: оно, с одной стороны, как и деньги, позволяет получить доступ к новым пространствам (например, в повседневности поле работы, тех же денег, статус и т. д.), с другой стороны, личное время существует априори до тех пор, пока не вмешиваются другие пространства и социум, оно тесно связано с общим временем – наиболее объективной категорией, которая находится вне свойства избирательности, потому как выделение личного времени из общего времени и есть избирательность восприятия. Свойство осмысленности[74 - Там же, с. 210] – один из наиболее наглядных примеров того, как воспринимается личное время и деньги. При осмысленной перцепции предмет сознательно выделяется, связывается с категорией и относится к определенному классу. Осмысленная перцепция состоит из селекции (выделение объекта восприятия), организации (идентификация объектов по признакам) и категоризации (причисление объекту свойств объектов того же класса). Что касается денег, то на стадии селекции и организации видимых противоречий не возникает, однако на стадии категоризации появляются первые проблемы: дело в том, что деньги обладают определенным набором свойств по умолчанию (об этом шла речь в начале главы), но учитывая их агрессивную позицию, они отвоевывают все бо?льшую территорию у других пространств, а значит, присваивают частично и их функции и свойства, что затрудняет их выделение на фоне денег. Так частью дискурса денег становятся другие, не связанные с ними, на первый взгляд, категории и разновидности социального взаимодействия – категория оценки феноменов, событий, субъектов, приобретаемый социальный статус (достигаемый вид статуса), роль критерия при выборе чего-либо и пр. Личное время в подобной ситуации оказывается в ином положении: оно проходит стадию селекции – выделяется из общего, затем и стадию организации – идентифицируется по признаку счета и цикличности, далее оказывается на стадии категоризации. Последняя стадия наиболее интересна, поскольку личное время и общее время являются объектами одного класса, значит, им приписываются свойства этого класса, хотя на самом деле личное время универсально. Будучи безусловно связанным с общим временем, имея подобные функции и свойства, оно выходит за пределы данной категории, подчиняясь субъективной оценке и восприятию.

Для полной характеристики восприятия денег и личного времени необходимо рассмотреть принципы восприятия. Фундаментальный принцип состоит в том, что восприятие выделяет фигуру из фона[75 - Там же, с. 231]. Это означает, что с деньгами данный принцип не срабатывает, так как они уже осуществили захват многих пространств, в том числе одного из главных – повседневности, которая могла бы выступить в качестве фона. Получается, что фон, будучи захваченным, сливается с фигурой. Личное время все еще выделяется как фигура на фоне, соотносится с общим временем, следовательно, имеет собственное обособленное пространство (правда, оно постоянно подвергается попыткам захвата со стороны пространства денег). Принцип константности, когда объекты долго воспринимаются одинаково, применим к деньгам и к личному времени в равной степени, потому что в обоих случаях границы с другими объектами достаточно размыты. И если последствия не так ощутимы в поле личного времени, поскольку за ним всегда есть незыблемое общее время, то с деньгами ситуация иная. Они являются имманентной системой с неточными значениями, тяготеют к расширению сфер влияния через другие пространства и территории, что сводит восприятие действительности субъектом к сугубо денежной интерпретации, потому как остальные объекты, находящиеся в разных категориях (статус, власть, потребление), воспринимаются одинаково благодаря смещению пространства денег, захвативших чужую территорию. Принцип группировки делится на несколько составляющих, позволяющих определить, по каким критериям происходит восприятие объекта. Фактор близости означает, что находящиеся рядом объекты воспринимаются как один, что ярко демонстрируют поле денег и поле личного времени. Именно сближение дискурсов приводит к тому, что субъект начинает видеть в них единое целое, один объект, хотя на самом деле их должно быть гораздо больше (статус, деньги, власть и др.). Принцип подобия[76 - Общая и социальная психология: Практикум / под редакцией Н. Д. Твороговой. М.: МИА, 1997. С. 222] заключается в том, что схожие объекты по каким-либо признакам воспринимаются как единое целое. К примеру, при покупке машины вам дарят телевизор, и он отныне воспринимается как часть машины, хотя по факту эти объекты не имеют других объединяющих признаков. Их связывает поле денег: точно так же, как поле времени соединяет или разъединяет происходящие (-ившие) события, которые соотносятся по признаку времени (на этом основании говорят об эпохах, исторических периодах). Принцип замкнутости[77 - Там же, с. 222] крайне свойственен субъекту, который склонен заполнять пробелы в фигуре. Речь не столько о визуальных эффектах, рекламе, сколько о дискурсах, мифах, которые «дорисовывает» сознание субъекта. По данному принципу построен потенциал денег, направленный непременно на будущее, даже если речь идет о предмете, который будет обменен на деньги, когда субъект уже видит результат (фантазм), которого в действительности еще нет. Аналогично развивается ситуация и с личным временем с той лишь разницей, что меняется восприятие (оно может быть более или менее длительным, ярким и т. д.). Принцип целостности[78 - Там же, с. 222] характеризуется тем, что субъект видит непрерывные формы, а не разъединенные сложные комбинации. По этой причине возможно существование современной экономической и денежной системы, больше похожей на броуновское движение. Особенность времени с точки зрения данного принципа состоит в том, что субъект воспринимает непрерывные формы (общее время), хотя для удобства в коммуникации намеренно разделяет их (общее время, ставшее цикличным), и ко всему прочему добавляются еще и нюансы личного, субъективного восприятия времени. Принцип смежности[79 - Маклаков А. Г. Общая психология. СПб.: Питер, 2001. С. 230] – это восприятие близкого во времени и пространстве как общего, единого. Личное время во многом построено на данном принципе, в том числе и память человека. С точки зрения денег данный принцип двойственен, потому что деньги, оказываясь в физическом пространстве и в пространстве времени, объединяют и события, и предметы, поскольку переводят их значимость в денежный эквивалент, то есть, в абстракцию счета. В конечном итоге, они являются дополнением к данному принципу. Принцип общей зоны[80 - Вертгеймер М. [Wertheimer M.] Продуктивное мышление / пер. с англ. С.Ф.Горбова, В. П. Зинченко. М.: Прогресс, 1987. С. 112] основывается на стимулах, выявленных в одной зоне; они воспринимаются как группа. Так деньги, проникая на территорию других пространств, создают единую зону денег, в которой группируются остальные объекты и соответствующим образом воспринимаются. Личное время выявляется в зоне общего времени – единой зоне для всех.

Таким образом, стоит отметить, что восприятие субъектом денег и личного времени за исключением ряда нюансов (к примеру, количественный признак) основывается на одних и тех же принципах, несмотря на то, что такие проявления жизнедеятельности субъекта находятся в разных категориях (взаимосвязь их велика). Кроме того особого внимания в контексте денег и личного времени заслуживает триада Жака Лакана – воображаемое/символическое/реальное. И если воображаемое связано прежде всего с другим субъектом, его действиями (психика, защищаясь, формирует через другого собственное «я»), а символическое – это сам по себе субъект, то как раз реальное предполагает, что сам субъект воспринимает события и другие объекты, создавая собственную реальность. Реальный объект, который можно увидеть в зеркале, утрачивает свою реальность, становится воображаемым. Деньги в качестве субъекта лишены реальности, потому как их реальность заключена в возможности, в потенциале, который должен быть реализован, в противном случае они теряют свою стоимость, перестают цениться. Деньги и воображаемое гораздо ближе, поскольку посредством денег, их потенциала формируются фантазмы – основа собственного «я». Именно с этими элементами связана реклама и экономические мифы, поглощенные воображаемым. Что касается символического, то деньги выступают как часть культуры (по К. Леви-Строссу – совокупность символических систем[81 - Леви-Стросс К. [Lеvi-Strauss C.] Первобытное мышление / пер. с франц. А. Б. Островского. М.: Республика, 1994. 384 с.]), которая остается неотъемлемой составляющей субъективного восприятия. На деле это нечто среднее, промежуточное между фантазмом воображаемого и субъективной реальностью реального. Дискурс денег как части культуры формируется в качестве сплава воображаемого, символического и реального. Личное время все больше подчиняется символическому (подробнее об этом далее), если оказаться, к примеру, в Африке, а затем попасть в Германию, ощущение личного времени меняется как раз из-за культурных особенностей, разницы дискурсов. Воображаемое соотносится с личным временем как индикатор возможностей, которыми располагает субъект. Здесь речь не о денежном потенциале (обязательный обмен и его реализация), а о более масштабном понимании реализации – например, в искусстве или в практике духовных учений, где итогом является самоутверждение, но необязательно выраженное материально. Реальное и личное время – это результат взаимодействия субъекта с общепринятым эквивалентом – общим временем (в том числе с языком (языковой реальностью)). В итоге появляется субъективная временна?я реальность.

В сущности время присутствует в языке для того чтобы распределять события, в деньгах есть время (их подвижность, обращение, длительность, да и стоимость, связанная со временем), в самом же пространстве времени нет ни языка (вместо него цифровые обозначения), ни денег, значит, оно максимально автономно. Именно по этой причине время – единственная альтернатива господству денег.

Глава II. Длительность и виртуальность

Пауль Клее «Черный маг», 1920

Виртуальность – объект или состояние, которые реально не существуют, но могут возникнуть при определенных условиях…[82 - Рузавин Г. И. Виртуальность [Электронный ресурс] / Г. И. Рузавин// Ин-т философии РАН: Новая философская энциклопедия. 2-е изд., испр. и допол. М.: Мысль, 2010. 2816 с. URL: http://iph.ras.ru/elib/0628.html (дата обращения: 06.10.2013)]

    Г. И. Рузавин

Среда денег, времени, возможностей, которые заключены в эти понятия, не исчерпывается исключительно потреблением, распределением единиц – денежных и временны?х. Речь не идет о своеобразной манере поведения, складе ума, идеологии или даже философской мысли. Все дело в том, что эти изобретенные единицы, полученные из условных знаков-чисел, перестали подчиняться тем, кто их изобрел, и тем, кто активно использует их систему. Господство изобретателя над изобретением осталось в далеком прошлом, там, где структурированное общество подчиняло себе всё новые и новые пространства неизученной действительности, опираясь на природу явлений и понятий (XV – XVIII веков). Сейчас господство изобретателя является чистейшим архаизмом: посредством отчуждения от изобретателя (прежде всего, идеологически – в теории, затем на практике) изобретение начинает автономное развитие, в котором больше нет центра в виде одного или группы субъектов, приложивших усилия для его создания и развития. Этим центром становятся массы людей, запускающих необходимые процессы, контролируя их не индивидуально, а массово, что означает формальное личное участие, в действительности, фиктивное, поскольку желания и потребности также становятся массовыми (к примеру, гонка за новой моделью смартфона). Субъекты хаотично влияют на работу изобретения, покупая его, но нельзя сказать, что управляют им, потому как постепенно перестают замечать, что оно существует, – повседневность уничтожает тонкую грань между желаниями, идущими изнутри и извне, а изобретение становится ее неотъемлемой частью (радио, интернет, мобильный телефон и т. д.). Усовершенствованное изобретение не может стать таким же, каким было предыдущее, то есть, оно не может стать современнее по сравнению с ним, зато вполне может потерять статус совершенной технологии (системы управления, модели и т. д.) ввиду появления нового поколения изобретений. В обоих случаях встречается необратимость, но в первом она направлена в прошлое, во втором – в будущее. Более того изобретатель, как и изобретение, обязан встраиваться в уже созданную цепочку импульсов – от одного изобретения к идее, затем от нее к другому изобретению, однако, в конечном итоге, изобретатель теряет свой статус первооткрывателя, он превращается в разработчика, субъекта, либо группу субъектов, которая находится в плену рынка, требующего обновления параметров, показателей, даже если в этом нет необходимости (например, планируемое системное устаревание – искусственное развитие операционных систем, когда крупные корпорации вынуждают покупать новое оборудование для решения старых задач). Формально разработчик остается изобретателем, однако по факту он все больше приближается к изобретению, которое ему предстоит освоить, потому как он выполняет волю потребителей, все более требовательно относящихся к тому, что было изобретено, и тому, что только ждет своей очереди. В данном случае не существует возможности изобретать, существует необходимость. И в условиях необходимости разработчик перестает быть абсолютом, от которого зависит судьба его изобретения[83 - Любопытно, что и в правовом поле существуют некоторые нюансы: даже являясь объектом права авторства (личного неимущественного права), изобретение не может быть объектом авторских прав; создание автором изобретения, которое относится к служебным, может быть основанием для перехода исключительных прав от автора к другому лицу – работодателю], вместо этого он полностью находится во власти запроса потребителей – рынка, который, в свою очередь, зависит от изобретения, одновременно форсируя его появление. Таким образом, привычный центр – изобретатель, от которого начинает распространяться продукт его интеллекта – изобретение, смещается от изобретателя к изобретению, то есть, изобретение порождает самое себя, а изобретатель (он же разработчик) является лишь механическим средством, выполняющим определенную работу при условии запроса от рынка, который в том числе является зависимым, а значит, не может быть центром. Стало быть, каждый субъект – в определенном смысле центр. В итоге отношения изобретатель (разработчик) -изобретение-рынок-потребитель строятся на взаимной зависимости, децентрализации власти, потому как каждый из участников процесса управляет другим, но и зависит от него. Однако существует фактор, влияющий одновременно на каждое звено в цепи – это деньги, которые на 100% независимы в данной ситуации, являясь пусковым механизмом на каждом этапе и для каждого участника (для многих они представляются мотивацией). Средство обмена становится импульсом, действующим в равной степени на участников процесса, но вместе с тем и взаимодействующим со временем. Время фиксирует соотношение и хронологию процесса, тогда как деньги находятся в самом процессе, являются его участником (позиция инсайдера). Благодаря сжатию и концентрации личного времени

(«Относительное, кажущееся или обыденное время есть или точная, или изменчивая, постигаемая чувствами внешняя, совершаемая при посредстве какого-либо движения мера продолжительности, употребляемая в обыденной жизни вместо истинного математического времени…»[84 - Пивоев В. М. Философия и методология науки. 2-е изд. М.: Директ-Медиа, 2013. С. 64]),

денежный оборот увеличивается или уменьшается. Благодаря изменению оборота пропорция взаимной зависимости участников процесса находится в динамичном состоянии, и деньги направляются в те зоны, где динамика снижается, а это первый признак того, что деньги воспроизводятся, превращаются в чистую зависимость, тогда как по определению они должны избавлять от нее (в качестве прибыли). Из этого следует, что длящиеся во времени деньги способны оказывать различное влияние на данный процесс (велика разница в природе денег, полученных в кредит, и денег в качестве депозита в банке, инвестиционных денег, которые усиливают динамику, поскольку длительность этих денег отличается не столько во временном показателе (периоде, диапазоне), сколько в отношении потенции, реализации, которая напрямую зависит от концентрации временного потока, не разделенного на отрезки, от настоящего момента, в котором деньги переживаются субъектом). Личное время в этом случае максимально приближается к деньгам, которые длятся именно в нем, а не в общем временном потоке. Оно, как и деньги, принадлежит субъекту (хотя и постоянно подвержено давлению извне), но не может создать в отсутствие денег – эквивалента и средства обмена – такую ситуацию, в которой будет задействован весь процесс (изобретение/формирование цены/покупка-потребление/использование). Личное время является необходимым дополнением, выраженным в числовых показателях, равно как и деньги, чтобы процесс развивался, так как взаимодействие его участников ведется именно в поле чисел – абстракции, объединяющей возможности и ускоряющей их реализацию, ликвидирующей нехватку. Именно эта абстракция позволяет производить практические операции, выраженные в условной форме (обратное влияние практики на теорию характерно для поля экономики). Экономические модели, которые исследуют те или иные процессы при помощи уравнений, строятся на базе абстракции; консалтинг, планирование бизнеса исходят из временной и денежной длительности (сроки получения прибыли), ее реализации, а скорость обращения денег рассчитывается, основываясь на денежной массе и времени.