За дорогой

Можно оправдывать деревенских тем, что это не они такие жестокие, а жизнь такая, но как тогда относится к тому, что они сожгли здоровую, большую иву? Ведь она росла задолго до их рождения, и до рождения их родителей, и возможно даже еще до появления на свет их дедушек и бабушек. Ветла росла на гребле, отделявшей Старый пруд от Нижнего, в диаметре она была метра три, я её еще застал в здравии, но потом ее стали потихоньку убивать, выжигать ствол, и под конец полностью сожгли. Обидно было, что я не чем не мог ей помочь, она долго цеплялась за жизнь, но не смогла победить человеческую страсть к разрушению. Не далеко от того места был родник и через него был перекинут железный мостик, их тоже постигла не завидная участь. Родник заилился и туда стали сваливать мусор, мост распилили на металл. Старый пруд не стал исключением, в него ушлые товарищи стали спускать содержимое своих говновозок. А потом тут же купались их дети и внуки, ловили рыбу, обычно сетью, а потом упивались на берегу до невменяемого состояния и делали себе подобных, в адском угаре, тем самым замыкая круг страданий. Кармическое колесо в действии, и так до вырождения, а там уже на уровень ниже.

Зима перед школой выдалась напряженной. Перед новым годом к нам во двор зашел пьяный электрик и разбил окно, что-то орал и требовал на водку, я конечно испугался, но виду не подал, а запустил в него кочергой. Бабушка сильно перенервничала и после нового года, у неё случился инсульт. Когда у вас появляется больной родственник, обычно бабушка, потому что дедушки в наших условиях не доживают до пенсии, то вы сразу можете увидеть истинное лицо своих родственников, теть, дядь, братьев, сестер. Одни становятся такими хорошими, обещают помогать давать деньги, откупаются, лишь бы не брать к себе, а по факту кидают как последние мошенники. Другие сразу забывают адрес и номер телефона, делая вид, что они детдомовские. И те и другие без зазрения совести могут заявить, что взять на время больную мать они не могут, потому что у них распадется семья. Я таких людей никогда не понимал. Все на этом свете зависит от выбора, и если человек решил не быть человеком я уважаю такое решение, каждое решение надобно бытию для разнообразия.

Был обычный зимний день, утром мама уехала на работу и поставила на медленный огонь вариться большую кастрюлю горохового супа, бабушка управлялась по хозяйству, я на софе читал книгу про трех братьев. Ничего не предвещало беды, но около обеда бабушка залезла на стул, чтобы найти что-то на шкафу и потеряла сознание и упала, я конечно был в шоке, но не растерялся и начал звонить маме на работу, она не могла приехать и позвонила тетушке, та отказалась прийти на помощь к своей матери сославшись на урок. А бабушка все это время лежала на полу в луже крови, я побежал к соседке Федоровой она помогла привести в чувства бабушку и поднять ее, к тому времени приехала скорая, но время было упущено, это был инсульт. Но все обошлось ее не парализовало, только память стала пропадать, и ее уже нельзя было оставлять одну, и в конце августа мы забрали бабушку в город. Тетушка могла приехать, но не сделала этого, сославшись на уроки в школе, от которой до дома было десять минут ходьбы.

Как-то раз на летних каникулах мы в июле по обыкновению были на даче, и там было не то, чтобы смертельно скучно, но и не особо весело. Вечером я поливал огород, утром ходил на рынок за хлебом, а днем лежал в прохладной хате, и перечитывал «Робинзона Крузо». Рассматривая иллюстрации в голову, неожиданно пришла мысль построить лодку и вдохновившись рисунком из книги, приступил к воплощению идеи. Для начала просмотрел все книги и журналы на предмет чертежа лодки или подробного рисунка, потратив на это день, на второй стало понятно её устройство – сначала киль, потом шпангоуты, и обшивка. В сараях нашел более-менее пригодные доски для киля, и шести шпангоутов, в итоге получился угловатый скелет зубила. Правда на этом все и закончилось, потому что не было приличного материала для обшивки, все доски были старые, а до пленки и клеенки я не додумался, да и не было ее в таком количестве. Но мореходный зуд не проходил, и однажды увидел, как парни с той стороны пруда соорудили плот и плавают на нем. Идея пришла сразу же, я решил угнать его, но для этого нужно было не попасться. Взяв старый бинокль, я пошел на мельничную плотину, забрался на старую иву, и соорудил там импровизированный наблюдательный пункт. Близкое соседство с свалкой меня не сильно смущало, не смотря на убийственный аромат, все внимание было сосредоточенно плоту. Выяснив распорядок его пользования, я со спокойной душой через выждав несколько дней пошел на дело. Когда на плоту плавали парни, он мне не казался таким хлипким, каким он был в действительности. Поэтому вместо угона, получился перегон плавсредства из точки А в точку В. По колено в воде я брел по пруду и впереди себя толкал плот, потому что он был настолько хлипким, что я не решился на него залезть. Подогнав плот к ивам, я пришвартовал его и с чувством завершенной миссии пошел домой. Вечером владельцы плота попытались его забрать, но потерпели фиаско, так как я подрезал веревки, так что когда они на него влезли то он само распустился, потом еще долго одинокие бревна и доски плавали по пруду.

Место, где находилась дача имело название и историю. В царское время место было слободой и называлась она Никольская по церкви святого Николая Чудотворца, как множество таких же мест по стране. Где находилась церковь никто не знает, после революции ее снесли, а тех, кто еще что-нибудь помнил, давным-давно уже нет. В слободе жили свободные люди в основном рабочие, строившие железную дорогу и работавших на ней же. От того периода в архитектуре селения мало чего осталось, так от мельницы остался пруд возле моего дома и кирпичное основание в виде круга на гребле. Здание старой школы наполовину разрушенное, раньше было постоялым двором, водонапорная башня для заправки паровозов, кирпичные амбары, да полуразвалившийся дом. Да еще старое кладбище, заросшее терном, где от некоторых могил остались одни холмики, а на других уже не возможно ничего прочитать. Отец вероники, когда они переехали в новый дом, зачем-то притащил с кладбище надгробие и поставил неподалеку возле ворот, камень был старый, с дореволюционный, текст с ятями, все как полагается. Зачем он это сделал, непонятно, да и сам он не мог внятно ответить. Бабки говорили, что не к добру это, но он их не слушал. Связаны ли дальнейшие события с украденным надгробием или нет, неизвестно, но как вариант возможно. Брак у отца Вероники с ее матерью был уже второй, от первого у него был сын. Через некоторое время мать Вероники стала болеть и к девятому классу развелась, забрала дочь и уехала к себе домой. Отец нашел женщину, и они взяли под опеку несколько сирот, потом еще несколько, а потом еще, как раз в это время поднялись выплаты опекунам и многие стали оформлять опеку. С одной стороны, конечно, корысть двигала большинством опекунов, но и какая никакая польза для детей тоже была, вместо того чтобы гнить в детдоме они хотя бы были в семье и были приучены хоть к чему-то. Через некоторое время у отца Вероники оказалось, то ли онкология то ли рак, было ли это связано с надгробием возле дома или нет неизвестно. Но мораль сей басни такова, что то, что принадлежит мертвым, не должно попадать в мир живых, каким бы оно красивым не казалось.

Во время войны местных сильно потрепало, внушительный список навернувшихся сельчан, и не меньший воинов, освобождавших слободу в сорок третьем у основания памятника, дает ясное представление, какой ценой досталась свобода. В советское время Никольская стала поселком городского типа, появились заводы, кинотеатр, больница, новый элеватор, школа, детский сад, нефтебаза. В наше время от былого величия осталась школа, элеватор, больница и около тысячи жителей.

До конца школы я так и продолжал с мамой по субботам ездить на дачу, после поступления в университет на летних каникулах я пару недель проводил в Никольской, все так же приводя усадьбу в порядок, позже уже работая пару дней, а после псевдоэпидемии пару раз. Местный мир сильно изменился, не стало бабок соседок, ни тети Нади, ни дяди Паши, умерли бабушка и дедушка Мери и Антона, последними в мир иной ушли дядя Ваня и тетя Нина и оба от онкологии.

Это была странная семья, он был местным, на улице жила еще его одинокая тетушка, которую все считали ведьмой. Дядя Ваня занимался тем, что чинил холодильники и стиральные машины, у него единственного был двухэтажный дом на улице. В детстве я его донимал вопросами, «а что это такое? а как оно работает? а вот это что?», сначала он мне терпелива отвечал, а потом стал прятаться от меня. Тетя Нина была еврейкой, по специальности – торговый работник, но подрабатывала швеей, выращивала облепиху, клубнику и боярышник, которые потом продавала. Жили они как кошка с собакой он круглый года спал на веранде, она же жила в зале на втором этаже. Он питался отдельно, она отдельно. Такое поведение было обусловлено тем, что она считала, что он гуляет, так как раз в местной газете увидела поздравление дяди Васи от какой-то женщины. Изменял ли он ей? Да! А как от такой жизни не загулять, когда его постоянно она подозревала в изменах. Потом у дяди Васи обнаружились проблемы с простатой, но женушка уже окончательно поехала и остановилась только тогда, когда померла. Потому как даже после его смерти все вспоминала, как он от нее гулял. Пару раз он пытался ее сдать в дурдом, но спасли соседи. У них было две дочки, старшая тоже стала швеей, долгое время жила в Москве, первый ее сожитель умер от рака, она жила у его матери, потом нашла хохла алкаша и приехала к родителям в Никольскую. Пока был жив дядя Ваня она с сожителем вела себя подобающе, а как только он преставился, так сразу же и развернулись. У матери забирала пенсию и пропивала, а если она не отдавала, то била ее пока не отдаст. Пили дочка крепко, да так что на карачках ползла домой ни один раз. Сожитель тоже не отставал, воровал метал, сдавал, на полученные деньги покупал пол литра водки залпом опустошал ее, ни разу его трезвым не видел. В магазинах его даже отказывались обслуживать, так как он не платил по долгам. После смерти тети Нины от онкологии, приехала младшая дочка, выгнала их, закрыла дом, поставила сигнализацию и камеры и уехала. Куда делась младшая с сожителем никто не знает. Младшая тоже была швеей, жила где-то под Южным, вышла за муж за контрактника, родила мальчика, о дальнейшей судьбе ее ничего неизвестно.

У бабушки была подруга учительница начальных классов Любовь Михайловна. Жила она через дорогу в маленьком доме на две семьи. Жилье представляло из себя коридор, печку и комнату, из всей мебели было две панцирных кровати, шкаф стол и стулья. Вместе с Любовь Михайловной жила ее старшая сестра, больная от рождения. Перед домом росла громадная акация, по среди двора стоял в форме кургана погреб, рядом росла большая груша, было еще парочку сараев и огород. Любовь Михайловна была активной старушкой и боролась за чистоту, постоянно организовывала соседей на субботник и нанимала машину за свои деньги, чтобы вывезти мусор со стихийной свалки за греблей пруда. На некоторое время это помогало, но потом с новой силой люди выкидывали всякий хлам, от дохлых собак и кошек, до старых ватников. Сначала выкидывали за пруд, а потом стали уже в него кидать мусор. Старушка боролась с этим до своей кончины.

Когда я вместе с бабушкой приходил к ней в гости, то он всегда угощала меня или пряниками или печеньем. Пряники были покупные и такие старые и черствые, что их можно было использовать вместо камней. Овсяное печение Любовь Михайловна пекла сама, но оно имело сильный запах комнаты, оно было им пропитано, и хотя я был сладкоежкой, но ее угощения я не ел. Посуду она мыла в мыльной воде, оставшейся от стирки. Дети жили где-то далеко и на лето присылали внуков. После смерти Любовь Михайловны дом продали пьющей медсестре, груша засохла, акацию спилили.

Постепенно уходил привычный для меня мир, я об этом в то время особо не задумывался, просто отмечая для себя, что умерла бабушка Мери, разграбили и разрушили молокозавод, где директором был мой дедушка, а обрушившийся подвал, где хранили сыр засыпали мусором. Все изменения были связаны только с разрухой и смертью. Но это происходило постепенно, примерно такой же эффект при чтении учебника по истории или исторических исследований, у тебя абзац, а в той реальности годы, здесь страница, а там десятилетия, столетия, тысячелетия. Шапликов советует не возвращаться в прежние места и это правильно, того, что было, уже нет, как и тебя, жившим в то время, ты умер вместе с тем мгновением, которое осталось яркой картиной в твоем сознании.

Дом периодически обворовывали местные алкаши, воровали металл, инструменты, тряпки старые, древние закрутки из подвала. Вид разоренной усадьбы угнетал, своими разбитыми стеклами, спиленными замками, раскрытыми на распашку дверьми, было ощущение, что убили живой организм. Даже замок не смогли спилить ножовкой по металлу, а просто вырвали дверь, разобрали печку, вытащили старый шкаф и стол, разбили старый телевизор, и магнитофон, вытащили газовую печку. Выкопали саженцы нового сада, а что не выкопали сломали, спилили несколько старых яблонь, сняли крышу с летней кухни, украли забор, причем два раза. Калейдоскоп воровства в природе. Неприятно это конечно, но такова жизнь. Наверно, нужно быть, как Будда, готовым потерять все, не просто понимая, а принимая и осознавая, что ничто и никто в этом мире тебе не принадлежит, но это трудно, особенно когда вспоминаешь срубленную виноградную лозу и разгромленный дом. Гневаться на это не имеет смысла, даже если поймать и наказать воришек, они как собаки, которые не понимают за что их наказывают, с их позиции куча дерьма на кровати это нормально. Так и здесь злись не злись, а толку нет, деньги, вырученные за воровство, давным-давно уже пропили и забыли. Неустроенность порождает ненависть к жизни, и проявляет себя в людях обычно в желании все срубить, спилить, скосить все под корень или убить.

Последние соседи разворовали все, что не было украдено до них. Их дети им же под стать. Так старшая дочка соседа вместе со своим хахалем, разбили окно и предавалась плотским утехам в нашем доме. Хорошо, пусть будет так. Но зачем, где спишь гадить? Раскидывать использованные презервативы, окурки, трусы, лифчики? Так даже животные не делают! А сам ее батенька лох лохом и алкаш в придачу, тряпка и рогоносец, жена его старше на десять лет и крупнее, женила на себе, после того как он пришел с армии, по-быстрому родила, и сидела с детьми дома. Утром отведет старшую в школу, а младших в детский сад, а потом целый день по подружкам или принимает всяких кумов и чаёвничает с ними.

Другие соседи не чем не лучше, мать семейства без передних зубов, но лицом и фигуркой была ни чё так, и это после пятя родов, но пила и гуляла так, что с вахты приезжал муж раньше времени, успокаивать разгулявшуюся шальную императрицу. Сосед сам был мужик нормальный несмотря на то, что мать и младший брат были уголовниками и алкоголиками. Но ему не повезло, выпал из окна где-то в Подмосковье.

С другой стороны, не уподобляясь русской интеллигенции стоит сказать, что воровство и пьянство не от хорошей жизни и там, где мудрое слово и доброе дело могли бы помочь человеку, который не видит будущего, они несут бред, это не попытка оправдать одних или обвинить других, и те и другие это единое целое. Человек представляет, что перед ним непреодолимая стена, которая на самом деле иллюзия, но, когда сам не можешь этого понять и никто из твоего круга ни “властители дум” не могут тебе в этом помочь, потому что сами пребывают в полной уверенности, что это реальная преграда, и верят в это, и остается у человека один единственный выход, прожить весело и умереть молодым. Но что говорить о ком-то, когда ближние хуже врага. Семья, родственники, если они вменяемые не дадут нам упасть, но и не дадут стать собой, если нет, то они помогут нам упасть и не позволят подняться. Взрослые люди играют в детей, которые играют во взрослых думая, что они самые умные, самые хитрые, самые-самые, а когда к ним относятся зеркально, вопят, что их обидели, что у них нет родни и прочий бред. Если раньше Никольская была для меня каторгой на выходных и концлагерем на летних каникулах, но и первой любви, то теперь это место грусти и печали, никому не нужной заброшенной усадьбы. Оставаясь оптимистом, можно сказать, все что не делается, все к лучшему.

Глава 3

Никогда, никогда ни о чем не жалейте —

Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.

Пусть другой гениально играет на флейте,

Но еще гениальнее слушали вы.

Андрей Дементьев

В город я снова попал перед школой, ничего примечательного и интересного за это время не произошло. Ну разве, что одним вечером я подрался и получил синяк под глаз, и вроде бы ничего такого, со всеми бывает, но на следующий день мне предстояло идти первый раз в первый класс. Вместе со мной в школу пошел и мой старый приятель Миша. Познакомились мы на стройки соседского гаража, где играли в отсутствие хозяина. Миша родился морячком, по жизни его штормило так, что удивительно, как он до сих пор не пошел ко дну, видимо большой запас прочности ему достался от его деда. Почему от деда? да потому что дед был хулиганом и алкоголиком и прожил девяносто пять лет и помер во сне. Интересно доживет ли Михаил до таких годов, да и самому было бы хорошо дожить до без пяти минут сто, в светлом уме, крепкой памяти и на своих двоих, а там как повезет.

Мишина мать Валентина Васильевна, была учительницей и работала в школе возле дома, в которую он должен был пойти. Мы оба не хотели идти в школу, но если я ее воспринимал спокойно, как неизбежность, которую надо как-то пережить, то он сопротивлялся до последнего и проиграл. Домашняя работа его победила, я как мог, так и делал, писал криво, косо, с ошибками, но тетради переписывал редко, в основном листы вырывал и по новой, на меня тоже некоторое время пытались кричать и проводить другие методы психического давления. Эти методы заключались в повышении тона и крике, на что я ответил, что не понимаю слов, когда на меня кричат и попросил не повышать на меня голос, обосновывая это тем, что источник крика сам училась в школе, и еще не известно как.

Моя хуцпа удалась, а его ломали через колено. Наши мамы были учителями и, естественно, лучше всех знали как надо, но чему подвергался он было просто сущим кошмаром. Мишу заставляли переписывать тетради даже из-за одной ошибки, там, где я соскребал ошибку лезвием бритвы, он переписывал весь лист, его наказывали и не отпускали гулять, и даже иногда были ремнем, и таки своего добились, первый класс он закончил на отлично. У Виктора Франкла есть удивительно точное замечание, что человеку кроме его тела и разума больше ничего не принадлежит. Мишина мать, когда его наказывала, например забирала приставку, то на его крик возмущения «Это мое!», часто говорила, «твоя грязь под ногтями», и она была права, только и у взрослого человека тоже нет ничего, кроме грязи под ногтями. Такие чрезвычайные меры по достижению высоких показателей успеваемости в школе дали положительный эффект – с пятого класса Миша прекратил совсем учиться, а в девятом с трудом сдал выпускные экзамены. Учились мы по программе один-три, то есть перескакивали четвертый класс и из третьего сразу же попадали в пятый. Через некоторое время ввели один-четыре, и школьники стали тянуть одиннадцатилетний срок.

Миша часто на ровном месте попадал во всякие курьезные случаи, и началось это у него с первых летних каникул. Моя мать определила меня в лагерь при школе, где он учился так как она была рядом с домом, и работала его мама. Мне там нравилось, так как в обед угощали пирожным “картошка”, но не только, мы играли в настольный теннис, в футбол, ходили в музей, кино. Школа была очень старая и туалет был на улице, старшеклассники подсаживали Максима на чердак, чтобы он подсматривал за девочками и пугал их по сигналу. Девчата быстро просекли ситуацию и контратаковали, закрыли Мишу на чердаке и дверь мужского туалета на замок и пошли за учителями чтобы сдать хулиганов с поличным, так как парни еще и курили в туалете. Миша испугался и как заревел словно железнодорожная серена, все страшно перепугались, сбежались учителя и директор, думали – в дырку провалился. Кричат ему: «Миша ты где?», – а он воет и не может ничего внятно сказать. Позвали завхоза, он принес лестницу, а Миша все это время ревел, как вол, все суетились, не дай бог утонет в нечистотах, посадят всех, но потом поняли, где он, открыли дверцу чердака, и он вылез. После лагеря мы разъехались, он к бабушке в деревню, я в Никольскую.

В школе окна всех начальных классов выходили на юг, я же сидел на первой парте, первого ряда, напротив учительского стола, и вся неумолимая мощь солнца обрушивалась на меня, правда в таких случаях Татьяна Васильевна, так звали нашу учительницу, опускала шторы и в классе становилось не так жарко и ярко, но все равно душно. На перемене я обычно дрался, а потом стоял в углу или возле стены в зоне видимости учительницы, а в исключительных случаях, когда первые два метода не срабатывали возле учительницы. При входе в класс справа был шкаф для мальчиков, слева для девочек, все свои вещи хранили в партах, ходили строем в столовую, на прививки в спортзал. Одна девочка из класса ушла, мама ее перевела в школу, где учился Миша. Звали одноклассницу Оля, в средней школе она выпивала с двумя парнями и видимо у них что-то было, а может и не было, но она их обвинила в изнасиловании и их посадили. Мать потом у нее умерла, она попала в детдом и получила квартиру в нашем районе как сирота. Закатывала оргии, весь дом ходил ходуном, но вроде больше никого не посадила, потом вроде как остепенилась и родила сына. Каждый раз, когда я вижу Олю на улице, я резко меняю маршрут, лишь бы с ней не пересечься, и при этом думаю “отведи Господи от встречи с ней”.

Когда началась вторая чеченская мы еще учились в начальной школе и не парились по поводу происходящего. В городе была танковая часть, военный городок, за городом военный аэродром, мы были надежно защищены. По новостям иногда показывали военные сюжеты, а с балкона в бинокль было видно, как идут на юг эшелоны с техникой в цвете хаки и танками, иногда еще по городу проезжали танки из части. И вот однажды к нам в класс пришла новенькая звали ее Мадина, и она была чеченкой Татьяна Васильевна представила ее и сказала, что она теперь будет учится у нас в классе. Потом мы узнали, что мать Мадины погибла, а она с отцом и старшей сестрой бежали, в пятом классе они снова уехали, что стало с ней, как сложилась ее жизнь – неизвестно, думаю, что все хорошо. Больше никаких событий классе не происходило, так мы закончили начальную школу, и перешли в среднюю.

Первый наш классный руководительв средней школе был мужчина Александр Витальевич, по образованию историк и дурак. Пытался дисциплину насаживать драконовскими методами и заставлял стоять в жарком и душном классе после уроков до тех пор, пока не выдадим хулигана. Мы, конечно, не были связаны омертой, но и своих не сдавали, а предпочитали с ними разбираться своими силами. За городской баней был вытрезвитель, под ним протекала речка и на пологом берегу, как раз под окнами вытрезвителя была поляна, на которой мы выясняли отношения. Драки были не шуточные, но без жестокости и членовредительства, правда одному однокласснику одноклассница клок волос вырвала, за то, что он ей не давал прохода и шлепал по заднице, но это был единичный случай. Лютовал Александр Витальевич не долго и ушел в бизнес, торговал на рынке, прогорел и пошел на заправку на трассе работать, потому как там больше платили. Но пока он был нашим классным, то пытался приучить нас играть в лапту и даже пару раз собрал нас на городском стадионе, и мы потренировались, но то ли нам было не интересно, то ли он как тренер был никудышный, но лапта не зашла. Я склонен считать, что тренер был так себе. Наш класс опять находился на солнечной стороне и когда нам дали нового классного, точнее классную, то и кабинет мы поменяли, с третьего этажа переехали на первый, на западной стороне, от прямого солнца спасали каштаны, отчего правда было в кабинете холоднее, чем в целом по школе.

Как-то раз в сентябре, я зашел к Мише вечером, чтобы пойти погулять. Он сидел и делал домашнюю работу под контролем отца, а потом как плюнет в тетрадь, дядя Виктор выругался, вырвал лист и заставил писать все сначала, Миша начал реветь, тут же прибежала тетя Валя и дала ему подзатыльник, он стал пуще прежнего вопить, но судьба была непреклонна, и он начал все сначала. Мне надоел этот цирк, и я ушел. В выходные Миша с матерью и младшим братом ходили пешком в деревню, к бабушке. Мне тоже не приходилось скучать, в субботу ездил на дачу с мамой, а в воскресение делал уроки, и готовился к школе. Отсюда у меня такая нелюбовь к воскресению, ибо оно предвестник рабочей недели, со временем я стал поспокойнее воспринимать этот день, но осадочек остался.

С девочками Мише всегда везло, как-то раз он играл с Олей из соседнего дома, они дружили с детского сада, она правда была младше на один год, и только собиралась пойти в школу, но уже обладала демоническим характером и отменным сквернословием. В то время я с ней не дружил, мы подрались, и Оля нажаловалась своему отцу, и мне пришлось уходить через гаражи, поэтому я на всякий случай обходил ее дом. Мишаня как герой анекдотов постоянно попадал в истории, вот и с Олей он играл, а потом она ему по голове бутылкой из-под шампанского отоварила, да так, что возили в больницу зашивать.

Прям какое-то проклятие начальной школы, я тоже отличился перед первым сентября, врезался лбом в стену, занесло на повороте, когда убегал от Оли, и пошел в школу с перебинтованной головой, со стороны я представлял себя, как солдата на иллюстрации к «Бородино». Но уже в третий класс я шел без травм. На вторых летних каникулах Миша отдыхал летом у бабушки в деревни и там он умудрился попасть в ситуацию, которая чуть не стоила ему жизни. Купаясь с друзьями в пруду, он, как и все прыгал с мостика, но в отличие от остальных умудрился прыгнуть так, что напоролся на штырь, находившийся под водой, и пробил легкое. На его счастье, в селе был еще медпункт с машиной скорой помощи и его быстро доставили в городскую больницу. «Зажило как на собаке», – сказал врач, когда через неделю снимал швы с Миши. Доктор был прав, Миша вырос редким псом. А про то, как он нычки с сигаретами потрошил некоторое время ходили легенды. Где не спрячешь везде он находил, и как на зло доказательств не было, что это он, не пойманный не вор, но все знали и понимали, а он этим пользовался, после неудачных попыток, спрятать сигареты на улице, все просто стали носить их на свой страх и риск домой и сразу же кражи прекратились. Но он не унывал и просто стал стрелять, у того оду штучку у другого и так с миру по нитке и полная пачка, поэтому сигареты у него всегда были, он просто крысятничал.

Наши пути с ним стали расходится где-то к седьмому классу если не раньше, но окончательно разошлись одной ранней весной. Как-то раз я и несколько отважных товарищей, Иван, Толя, Паша и Кирилл отправились на железнодорожный мост, считать вагоны, записывать номера поездов и типы локомотивов, все было нормально мы и раньше этим занимались, но без Кирилла. Погода была сырая и шел мелкий дождь, но так как других вариантов чем заняться никто не предложил то пошли на железнодорожный мост. С поездами было не густо прошел один товарняк на юг, который тянула сцепка из четырех ВЛ-80 с рулонами железа, и танками, один пассажирский ЧС 200 пошел на север, и проскочила парочка ЧМЭ3.

Кирилл не разделял нашего интереса к наблюдению за поездами и стал кидать камни с моста, а когда с юга показался товарняк, то предложил привязать к веревки кирпич и разбить лобовое стекло, мы были против такой затеи, но он нас не послушал, и стал искать материалы для своей затей, а состав медленно, но верно приближался к мосту. Вскоре он нашел большой кусок стального сердечника от алюминиевого провода и с помощью изоленты присобачил к нему камень и стал ждать поезда. Мы его отговаривали от этой затеи аргументируя это тем, что по проводам течет ток в тридцать тысяч вольт и ничего хорошего из этой затеи не выйдет, он нас не послушал, сказав, что уже так делал, ну мы решили посмотреть, чем же все закончится. Вспышка была такой силы, что ее видели у моего дома, и хотя все находились рядом с Кириллом никто не тронул его но шапки и куртки обгорели, бездыханное тело нашего товарища нас испугало и мы пустились на утек со всех ног, уде достаточно отбежав мы повернулись посмотреть и увидели, что остановилась какая-то машина, отчего мы тут же побежали еще быстрее, и договорились дома ничего не говорить о случившимся. Естественно, по пришествию домой мы все рассказали своим родителям, и нужно сказать, что все ужасно перепугались, нас конечно отругали, но не так как мы это себе представляли.

Миши с нами на мосту не было, но он в этой истории сыграл не последнюю роль, от чего и стал персоной нон грата. В понедельник о происшедшем случае знали уже в школе и всех инструктировали чтобы никто не ходил на железную дорогу и не кидал в поезда камни. Случай постепенно стал забываться, в один прекрасный апрельский день тетя Валя, мама Миши сказала, что нас ждут в прокуратуре, все напряглись, вместе с родителями мы пошли на допрос. Следователь расспрашивал о случившемся и все мы сказали одно и тоже, но он попытался нас запутать и стал рассказывать, что товарищи дали другие показания, что было естественно неправдой. Но поняв, что его попытки запутать и сбить с толку не увенчались успехом, он прекратил дело, этому еще и поспособствовали моя мама, бабушка Ивана, отец Паши, и мама Толи, которые пресекли провокации. Быстро сопоставив сведения, мы спросили с Миши откуда он узнал, что там были мы, тем более его в тот день наказали и он не знал, чем мы занимаемся. С его слов выходило, что он сидел дома на окне и скучал и вдруг увидел сильную вспышку в районе моста, а когда приходил участковый и опрашивал о том, где кто был Миша предположил, что там были мы. После этого отношение к Миши изменилось, нет мы его не били, не унижали, просто стали меньше общаться и обращать на него внимание. Столкнувшись с таким отношение он и сам стал постепенно отдаляться от нас, связался с какими-то хмырями и тусил с ними. А мы продолжали еще некоторое время наблюдать за поездами. Только потом через много лет я узнал, то, чем мы занимались называлось трейнспоттингом, как раз от Ирвина Уэлша, но в романе оно имело несколько иное значение. Это хобби появилось совершенно случайно, у меня было бинокль и с моего балкона открывался чудесный вид на долину реки и кусок железной дороги проходивший про крутому ее берегу, то когда меня не пускали гулять, я рассматривал в бинокль проходившие поезда, потом летом сидя на недостроенном общежитии с друзьями мы считали сколько в составах вагонов и так постепенно нас это затянуло, точно также мы устраивали наблюдения за дорогой и подсчитывали сколько машин и какой марки проехало за определенное время.

Смена компании не прошла бесследно для Миши, он “начал играть в орлянку”, связался с неудачниками и покатился. Когда нужно было сдавать в девятом классе экзамен по математики он проспал и его искали моя мама и его брат и не нашли, потом пришла Валентина Васильевна и откопала его в его же старом диване в куче тряпок, в десятый класс он пошел уже в другой школе, так как еще была жива надежда, что он окончит одиннадцать классов и поступит в университет. Но мечте не суждено было сбыться. Новая школа Миши была в центре, и я с ним часто проходил большую часть пути, а потом наши дороги расходились. Через некоторое время выяснилось, что он прогуливает занятия, и когда его спросили, где он шатается в учебное время, он в ответ обвинил меня, что это все из-за меня, после такого наглого поклепа пришлось ему набить морду. Я не сторонник физических расправ над оппонентами, но иногда крепкое слово и хорошо отрихтованная физиономия приводит в чувства не в меру брехливых людей.

Десятый класс Михаил не закончил, после второй четверти Валентина Васильевна забрала документы и перевела его в профессиональное училище, на системного администратора. В народе ПТУ называлось бурса или бурситет, и славилось, как отстойник для дураков, но и там Миша умудрился отличится, чуть не вылететь за прогулы и неуспеваемость. Кое-как окончив бурситет он начал подрабатывать в парке у диджея и пить, по правде говоря пить то он начал намного раньше, но именно пить, там же подцепил мутную деваху, которой на все свои не пропитые деньги дарил золотые колечки и цепочки, в надежде на ответные чувства, а в ответ она его послала, но стоит признать, что подарки оно ему вернула, швырнув их в его заплаканную рожу. После этого Миша запил уже как настоящий мужик в трудной ситуации, и в пьяном угаре залез в чужую машину, припаркованную возле авторемонта, и вытащил магнитофон, все это безобразие сняла камера, установленная владельцем автомастерской. Что бы Миша не сел, Валентина Васильевна отправила его в армию, где он тут же попался и платить пришлось уже начальнику части. Прокололся Миша на воровстве сгущенки и носков, а служил, между прочим, в армейской разведке. Возвратившись из армии, работал в фирме по перевозке грузов, помощником механика, где угнал машину, и за ним полчаса гонялись гаишники, но он отделался легким испугом и пятнадцатью сутками. Следующим местом работы его была птицефабрика, там он пил с мужиками в гараже за что был выгнан по собственному желанию. После шабашил на стройках, но через некоторое время он и с ними завязал, и пошел батрачить на одного поца за рюмку водки и тарелку борща, но потом и от него ушел.

Еще учась в школе, Миша связался с одним Макаром полумолдаванином, и попал под его влияние. Макар был редкостной скотиной, например, умудрился осчастливить одну несовершеннолетнюю барышню и не сесть. Девочка не стала делать аборт и писать заявление в милицию и родила. Училась молодая мама на тот момент в восьмом классе, а воспитывала её бабушка. Родила, окончила школу, затем техникум, университет и вышла замуж, а все это время Макар пил водку по гаражам и совращал малолеток. Отношения у меня с ним были натянутые, мы друг друга на дух не переносил. Вражда шла у нас со школы, он был старше меня и как-то раз развел меня, я, конечно, обиды на него не держал, потому что сам виноват, но запомнил. Макар любил рассказывать, что он был в Чечне, но все знали, что он брешет, так как в это время еще учился в школе, но на некоторых это производило впечатление. Макар Мишу постоянно разводил на деньги и на пустую хату, когда не было дома родителей, сам Макар забавлялся с девчонками, а этот смотрел. О таком поведении Миши мне рассказал его брат Костя, а потом и сам Миша подтвердил, при том, что ничего зазорного он в таком поведении не видел.

Глава 4

В первом классе я посещал школу несколько раз в месяц, потому что постоянно болел, то температура, то кашель, то насморк, который мама считала за гайморит. Дома я не скучал, смотрел «Диалоги о животных», и «Зов Джунглей». Когда надоедал телек читал книги про животных, «Энциклопедический словарь юного натуралиста», и «Энциклопедический словарь юного земледельца», а также детскую иллюстрированную Библию. Когда же все надоедало или была сильная температура я просто лежал и думал, “что находится за пределами солнечной системы и за пределами предела и есть ли он, этот предел?” Такие размышления помогали преодолеть неприятные мысли о конечности всего сущего и моей смерти, а это очень неприятно. Мир матрешка или нет? Кто создал Бога? А Создателя Бога, а Создателя Бога Богов? Непреодолимая дурная бесконечность затягивала меня в свою воронку, и я засыпал. С дурной бесконечностью древние греки разобрались просто, они ввели пределы, а вслед за ними и я. Потом узнал, мучившие меня вопросы в дзен буддизме называется коаноми и не могут быть решены через цепочку рассуждений. Но тогда я этого всего не знал и пытался логически проследовать в глубины мироздания снова и снова попадая в дурную бесконечность. Было интересно наблюдать за попыткой мысли понять бесконечность и пустоту, за этим занятием время проходила не так тоскливо и болезнь отступала и настроение улучшалось.

Всю жизнь мама считала, что у меня гайморит и водила по всяким врачам и применяла против меня разнообразные народные средства. Как-то раз мы пошли к одному старому врачу, который начал вставлять в мой нос какие-то железные спицы, у меня пошла кровь, я запротестовал, на что он сказал: «Будем пробивать!», – но мое возмущение было настолько сильным, что решили, придумать, что ни будь пока, а там видно будет. Перспектива сверлением кости меня совсем не радовала, я приготовился стоять до конца, ведь как говорил отчаянный кот Васька, из любой ситуации есть выход, “нет безвыходных ситуаций”. И как оказалось кот было прав, страшная процедура прошла меня стороной, маме кто-то подсказал, что в военном госпитале есть какая-то система «Кукушка». Птицу я себе представлял совершенно отчетливо, что за прибор понятия не имел, но пробивать кость там не требовалось, что уже радовало. Принцип «Кукушки» был прост, в нос вставляется две трубки, через одну подают солевой раствор, через другую выкачивают его вместе с гноем. Принудительное промывание носа, наподобие йоговского, только по старой доброй русской традиции добровольно принудительное.

Так как меня некому было забирать из школы, то я обычно сидел на последней парте и делал домашнюю работу, пока в классе шли уроки у второй смены. Мне это не нравилось, все мои друзья одноклассники давным-давно уже сидели дома, я же сидел на задней парте и смотрел в окно, на деревья, на школьный стадион, зачем-то закатанный в асфальт, на трубу школьной кочегарки, на людей проходивших мимо школы, на серое небо, на старшие классы, занимавшиеся физкультурой и все это проходило мимо меня. Однажды в погожий зимний день я решил сбежать. Все прошло гладко, и я считай добежал до администрации, где работала мама, но меня поймал сын классной руководительницы.

Меня стыдили, совестили, говорили, что так делать нельзя и, что я позорю свою маму, и прочую ерунду. Под психическим прессом я попросил прощение, но внутри виновным себя не считал, потому что знал, что “мама бить не станет, поорет и престанет”, так и в этом случае, нужно напустить показательное раскаяние и переждать пока все успокоятся, главное притворится. Иногда у меня спрашивают с упреком, «где твоя совесть?», на что я отвечаю, что осталась на школьном дворе, спрашивающий не понимает, но задающий такой вопрос обычно туп беспросветно и эгоистичен до безобразия, у него самого нет ее и грамма. Призывы к совесть последние пристанище лицемеров, последний оплот их гнилой сущности. Я вот бессовестный человек, и прекрасно себя чувствую, вру, обманываю, потому что считаю, что честным нужно быть только с самим собой. А как иначе? Если с детства тебя вынуждают лицемерить: «Извинись перед Татьяной Владимировной!», – «Извините Татьяна Владимировна, я больше не буду», – сказал я с кислой рожей, но внутренне я был не согласен, и очень зол, но поделать ничего не мог, пришлось притвориться.