Волей ветра

В моменты, когда я вспоминал про свою маму, в горле у меня вставал ком, сильное потаенное чувство охватывало сознание. К глазам подступали слезы, но я повторял себе, что я – мужчина и не должен плакать, хотя очень хотелось. Прийти в себя помогала дыхательная гимнастика, которой научила меня тетя.

– Если помнишь, это она показала госпоже Гарре ваш дом. Моя тетя долгое время жила одна, потому у нее тоже все по строгому порядку, и она не доверяет незнакомым людям.

– Да, Эльза очень сильно возмущалась и назвала твою тетю невежей.

Клаус немного помолчал, затем встал с кровати, подошел к полке с инструментами и нагнулся, чтобы что-то найти.

– А папа у меня классный, самый лучший. Раньше он служил в армии, в инженерных войсках. Там он с другими солдатами занимался всякими умными штуками, а теперь он учит меня.

– Чему же он тебя учит?

Кряхтя, Клаус вытащил с нижней полки какой-то черный предмет, очевидно тяжелый. Я подошел ближе, чтобы разглядеть, что это такое.

– Этот аппарат называется диапроектор! Мы с папой собрали его сами.

– Ого, а что может этот дипрактор?

– Диапроектор! Он нужен, чтобы смотреть фильмы. Ты когда-нибудь видел фильмы?

Я раньше никогда не видел фильмов, у тети Элизы дома стояло только радио, которое она включала по вечерам и слушала старинные песни. В эти моменты ее обычно напряженное лицо становилось каким-то другим: спокойным, безмятежным; она закрывала глаза, морщины разглаживались на ее лбу. Казалось, что когда она слушала эти песни, она куда-то мысленно улетала.

– Нет, я никогда не видел фильмов. Покажешь, как он работает?

– Ну…, пока не могу, мы с папой еще не закончили работу над ним. Нам оставалось раздобыть всего несколько деталей, чтобы он заработал, а тут этот переезд. Но как только мы его доделаем, я обязательно покажу тебе фильм, у меня есть один самый любимый. Про большую обезьяну. Он очень интересный!

При этом Клаус выпрямился, поднял согнутые руки вверх, словно хотел продемонстрировать свои бицепсы, и скорчил лицо, показав свои зубы. Я засмеялся.

– А почему вы сюда переехали? И где вы раньше жили?

Клаус подошел к столу и начал что-то искать среди груды бумаг. Он перекладывал тетради с места на место, брал книги и тряс их над столом. Затем взял в руки журнал «Motor» и начал пролистывать страницу за страницей. Наконец, он остановился и достал какую-то карточку.

– Вот, я приехал от сюда.

Клаус подал мне карточку, чтобы я смог ее рассмотреть. На ней был изображен крошечный городок на фоне заснеженных гор, а сверху по центру красовалась надпись: «Сердечный привет из Остилии», на обратной стороне красивым почерком было написано: «Инден, 1935. Мы запомним его таким». Горы, которые были изображены на карточке, я когда-то видел, правда, видел я их, когда был в Бариле – самом большом городе Гитерии. Моя мама ездила туда в больницу и пару раз брала меня с собой. Я помню из тех поездок совсем не многое, но горы я запомнил хорошо.

– Ты жил в Остилии, верно? Я слышал, что у вас произошло извержение вулкана и людям пришлось уезжать?

– У нас началась война.

Клаус сел на кровать и опустил глаза в пол.

– Мы приехали из остильского города Инден, что находится недалеко от границы с Гитерией. Это был красивый город возле высокой горы. Мы жили с папой и Эльзой в большом доме на улице Баутцнер, это недалеко от центра города. У меня была своя собственная комната на втором этаже. Возле дома у нас был сад с цветами, Эльза очень любит цветы. Иногда мы играли в этом саду, но Эльза ругалась, если что-то случалось с растениями. А им иногда доставалось, надо сказать. В доме у нас работало много людей. Был садовник Патрик, дворецкий Ганс, Матильда – она убирала в доме. С ней было очень весело, когда дома никого не было, мы вместе играли в салки. Она всегда мне проигрывала. Габриэль в доме не работал, но бывал у нас очень часто, он помогал моему отцу и Эльзе во всех делах. Мы вместе с ним несколько раз ходили в поход в горы. Он часто рассказывал мне про свою далекую родину, где всегда очень тепло и красивые лошади. Как-то раз мы завтракали на открытой террасе, в начале весны еще было прохладно, но если светило солнце, то на улице было очень хорошо. Мы услышали какой-то шум и голоса, много голосов. Потом мимо нашего дома прошло очень много солдат с оружием, ехали военные грузовики и даже танки. С тех пор наша жизнь изменилась. Везде в городе поставили пропускные пункты со шлагбаумами. Чтобы добраться до школы, нас с папой проверяли десять раз! Требовали пропуск, а если его не было, то разворачивали обратно. Прошло еще немного времени, стали закрывать магазины, некоторые из них сгорели. Я видел из окна своей комнаты, как люди бегали с ведрами, пытались что-то тушить. По вечерам нам запрещали выходить из дома, что очень не нравилось Эльзе. Она руководила огромным предприятием, там шили много разной одежды, и зачастую оставалась на работе допоздна. Несколько раз папе приходилось ездить в полицейский участок, чтобы забрать Эльзу домой. В те дни она приезжала жутко злой, громко ругалась. Тогда я старался не попадать ей на глаза.

– Ты знаешь, она вообще меня довольно часто ругает, по всяким пустякам: не прибрал у себя в комнате – ругает, запачкал рубашку – ругает. Не дает мне спокойно жить, честное слово.

– Однажды ночью я проснулся от громкого звука сирены. Было страшно, я соскочил с кровати и подбежал к окну. Сквозь темноту я ничего не увидел, только луч света что-то искал в небе. Я вышел из комнаты и увидел папу и Эльзу, они стояли в центре гостиной на первом этаже. Папа держал в руках карту и что-то показывал Эльзе, а она кивала ему в ответ. Я побежал вниз по ступенькам: «Папа, что происходит? Почему так громко воет сирена?». «Сынок, одевайся скорее, нам нужно ехать!». Я не понимал, что происходит. Эльза и папа стали быстро собираться, складывали какие-то бумаги, деньги. Габриэль, стал выносить из разных комнат сумки, чемоданы, и складывать их возле дверей. Эльза схватила меня за руку и повела за собой наверх так быстро, что я перешагивал аж через две ступеньки. «Клаус, милый, нам срочно надо ехать». Она достала из шкафа мою одежду и стала меня одевать. Мне было так страшно, что я расплакался.

Тут он поднял глаза и, посмотрев мне прямо в лицо, сказал:

– Не рассказывай никому, что я плакал, хорошо?

Я нахмурился и молча утвердительно покачал головой. Клаус снова взял в руки фигурку динозавра и начал то вынимать его из подставочки, то вставлять обратно.

– Эльза присела передо мной, взяла мои руки и с серьезным лицом сказала: «Клаус Гарре, ты сильный молодой человек! Возьми себя в руки, скорее одевайся и спускайся вниз. Мы с папой начнем грузить вещи в машину». Тогда я впервые увидел слезы на ее глазах. Эльза встала, глубоко вдохнув, поправила подол платья и пошла вниз. Я понял, что страшно не только мне одному. Посидев немного на стуле, я оделся. После того я стал складывать свои вещи, ведь про них никто не вспомнил! Достав из-под кровати свой рюкзак, я положил в него игрушки, которые сделал мне папа. Мои журналы, которые лежат на столе и фотографию мамы.

Клаус пошарил рукой под подушкой и достал фотографию.

– Смотри, это моя мама.

Я подошел к нему ближе и взглянул на фотографию. На ней была изображена высокая молодая женщина со светлыми волосами. На фотографии она улыбалась. «Хм, она очень похожа на Эльзу», подумал я.

– У тебя очень красивая мама, Клаус.

– Даа. Эту фотографию мне отдал папа. Он сказал, что когда он был солдатом, то всегда брал ее с собой. Таким образом, мама присматривала за ним, пока он был на службе. А теперь она присматривает за мной.

Клаус печально взглянул на фотографию, тихонько погладил большим пальцем изображение и спрятал ее обратно под подушку. Я видел, что вспоминать эту историю ему тяжело: он редко поднимал глаза, глубоко вздыхал, его голос был тихим и грустным. Но мне было очень интересно, что же случилось. Мы оба немного помолчали, после чего я спросил:

– А что было дальше, как вы выбрались из города?

Клаус немного оживился, поднял ноги на кровать и обнял колени руками.

– Я спустился вниз, когда все уже было готово. Мой папа о чем-то громко ругался по телефону. Он бросил трубку и сказал Габриэлю «Они не дают разрешения, придется прорываться». (Клаус попытался сказать эту фразу голосом своего отца, что было довольно забавно). Габриэль хитро улыбнулся, что я увидел его белоснежные зубы, и подмигнул мне «Ничего малой, прорвемся!». Папа взял меня на руки и вынес на улицу, где нас ждала наша машина и грузовик, кузов которого был доверху наполнен разными чемоданами. Больше домой мы не возвращались. Эльза уже сидела в машине, папа открыл мне дверь, и я запрыгнул на заднее сиденье к Эльзе, сам он сел спереди. Габриэль что-то крикнул другим рабочим, они общались на иностранном языке между собой, и сел за руль. Мы потихоньку начали движение. Ехать не получалось быстро, через окно я видел, что на улице очень много людей: все куда-то бегали; кто-то так же, как и мы грузили вещи в свои автомобили; мужчины и женщины сновали вперед и назад с какими-то телегами. Это напоминало мне муравейник, который я однажды встретил в лесу. Я воткнул в него палочку, и целая куча муравьев стала бегать вокруг. Я думаю, они тоже не понимали, что происходит. В машине все молчали, только Габриэль изредка ругался, когда какой-то прохожий выскакивал перед автомобилем.

Когда мы проезжали мимо площади я увидел здоровенные фонари, лучи света были направлены в небо. Вокруг них было много солдат. Сирены продолжали выть, но при этом никто никуда не стрелял. Габриэль ловко объехал перевернутую машину, на нее для чего-то взобрались люди, и свернул в переулок, стараясь объезжать места, где были заторы. На краю города нашу машину остановили военные на пропускном пункте. Один солдат с фонарем светил внутрь на наши с Эльзой лица, а второй подошел к Габриэлю и попросил какие-то документы. Мой отец выскочил из машины, но солдат с фонарем вскинул ружье, и с криком «Стоять!» нацелился на него. Я помню, очень сильно испугался тогда и прижался к Эльзе. Отец поднял руки вверх и громко сказал: «Моя фамилия Гарре! Кто у вас тут старший?». Солдат с фонарем подошел к отцу и толкнул его в спину: «Шагай». Их не было где-то минут десять, все это время второй солдат стоял рядом с нашей машиной и держал свое ружье наготове. Тут из будки выскочил папа, подбежал к машине, открыл дверь и сказал Эльзе: «Сто тысяч». Эльза спешно начала что-то искать в своей сумочке, мгновение спустя она достала толстый конверт и передала его папе. Отец хлопнул дверью и снова убежал в будку. На этот раз его не было минуты три, так мне запомнилось. Вдруг сзади машины вдалеке что-то застрекотало. Я обернулся к заднему стеклу и увидел, вспышки в небе. К вою сирены добавился гул. Отец подбежал к солдату, что стоял возле машины и передал ему какую-то бумагу. Солдат закинул ружье на плечо и побежал к шлагбауму. Как только шлагбаум открылся, мы тронулись с места. В этот момент из-за будки выбежало много солдат, они пробежали мимо нас, словно не замечая машины, в сторону центра города, откуда мы приехали. Сзади стали раздаваться громкие взрывы. Над нами стало что-то гудеть. Я помню, как отец кричал Габриэлю, чтобы тот «жал на газ», а потом раздался резкий хлопок. Больше я ничего не помню. Я потерял сознание и очнулся только в госпитале, уже здесь, в Бариле.

– Ничего себе! Дак выходит, что в вас попала бомба! И ты умудрился выжить?

С удивлением громко, чуть ли не крича, сказал я. Клаус встал с кровати и начал ходить из стороны в сторону мимо меня.

– Не только я. Мы все живые. Когда я очнулся в палате, у моей койки сидела Эльза, она читала какую-то газету. Папа стоял у окна и что-то в нем высматривал. Они оба очень обрадовались, когда я зашевелился. Папа сразу подбежал к кровати, что даже чуть не сбил медсестру, которая поправляла мне капельницу. Эльза отложила в сторону газету и обняла меня за шею. Шея кстати, очень сильно болела.

С этим словами Клаус потер себя за шею, словно она болит до сих пор.

– Папа присел напротив меня и сказал: « Ну что, здоровяк! Теперь все будет хорошо!». И он засмеялся, и все засмеялись: и я, и Эльза, и даже медсестра. И мы долго смеялись, пока в палату не зашел врач. «О, я вижу у вас все в порядке!». Медсестра сразу взяла папку с бумагами и передала ее врачу. Он надел очки, мельком взглянул, полистал. «Ну-с, молодой человек, давайте посмотрим, что тут у вас». (При этом Клаус опять попытался поменять голос). Врач на вид был добрым старичком. У него были короткие седые волосы и толстенные очки. Из-за них его глаза казались очень маленькими. Он присел рядом со мной и стал ощупывать мне шею. Он постоянно издавал такой звук «Угу-угу», от его рук сильно пахло лекарствами. Затем он оголил мне ноги и стал водить по ним железным молоточком. Мне стало щекотно, а мои ноги стали сами дергаться. Врач сказал, что все в порядке и велел папе и Эльзе зайти к нему в кабинет.

Меня оставили в этой палате примерно на неделю, как мне сказала Эльза: «Доктору нужно понаблюдать за твоим состоянием, чтобы мы могли продолжить наше путешествие». Я тогда еще не знал, куда мы едем. Папа и Эльза навещали меня ежедневно, пока я был в госпитале, они остановились в отеле. Папа рассказывал мне про Барилу, какой это красивый город, и что когда меня выпишут, мы обязательно все вместе будем гулять, сходим в зоопарк и съедим мороженое. Я представлял себе, как мы втроем ходим смотреть на львов и медведей, покупаем воздушные шары и едим вкусное мороженое. Больше всего мне хотелось посмотреть обезьян, как в фильме.

Иногда ко мне приходила медсестра, спрашивала мое самочувствие и давала лекарства, что-то записывала в папку, которая лежала в ящичке у моей кровати, и уходила. В некоторые дни ко мне приходил тот седой врач, мы мило с ним болтали. Он был очень добрым. Однажды он пришел со своим коллегой. Это был мужчина, возрастом примерно, как мой папа, с черными усами. Очень спокойным голосом он спрашивал меня про то, как и где мы жили, как я учился в школе, с кем дружил, с кем не ладил. Я думаю, это была проверка моей памяти.

А память у меня хорошая, я видишь вон, все помню!

Тут Клаус остановился и поднял указательный палец вверх.

– Я видел, как этот второй доктор разговаривал в коридоре с Эльзой и папой. Эльза почему-то закрывала лицо руками.

Через неделю меня перевели в другую палату. Еда тут была отвратительной. Кормили в основном вареными бобами. Бобы на завтрак, обед и ужин. Терпеть их не могу!

Клаус бухнулся на кровать и снова взял в руки своего любимого динозавра.