Мальчик и революция. Одиссея Александра Винтера

«Наше счастье юное так зыбко в этот зимний, в этот тихий час, словно Диккенс с грустною улыбкой у камина рассказал о нас», – это строки из стихотворения Семена Кесельмана. Наверное, и вправду всё было прекрасно, мило и… зыбко. Детство и юность имеют один недостаток – они быстро заканчиваются. А детство и юность Александра Винтера длились меньше, чем у многих других и прошли по сокращенной программе. В гимназии было восемь классов, а он закончил только три. Тут такие события начались… не до гимназий.

II

Мы красные кавалеристы…

Когда в России победил «исторический материализм», Шуре было 13 лет. В Одессе ему, всем родственникам, да и всему населению хлебнуть пришлось немало. О том, что творилось в Одессе с началом революции, написал Яков Бельский – писатель, журналист, художник и чекист, судьба которого удивительным образом напоминает судьбу Александра Винтера[1 - Я. М. Бельского тоже воодушевляли революционные перемены. Он тоже был разведчиком в Одесской ЧК, оставался работать в подполье. Потом, как и Винтер, сменил род деятельности, сделавшись литератором и журналистом. И был расстрелян в 1937 году.]:

Начало октября 17-го года. Власти в городе нет. Бродят по улицам стайки бежавшего с фронта офицерства. Где-то заседает никому не нужная демократическая дума. За вокзалом шатаются пьяные гайдамаки (так именовали боевиков украинской Центральной Рады, а позже части петлюровцев – А. Ю.)… На Пересыпи идут митинги. Б?хают одиночные выстрелы. Испуганный обыватель носа не кажет. Движутся одиночные красногвардейцы – на Торговую № 4 – там штаб. Искоса поглядывают друг на друга прохожие, друг друга боятся, никому не верят… В двери Одессы стучится Красный Октябрь.

Когда Красный Октябрь достучался и двери открыли, положение не улучшилось, скорее, наоборот. Власть в городе с завидной регулярностью переходила из рук в руки.

«В переворотах не принимал участия в связи с молодостью», с сожалением констатировал Александр Винтер в автобиографии. На самом деле, не совсем так. Революцию мальчишка ждал с нетерпением, как и многие его сверстники, которых будоражили пламенные идеи. Участвовать не участвовал, но дома не отсиживался. Такое было совершенно невозможно.

Сразу после октября 1917-го город попытались захватить прибывшие из Киева эмиссары Украинской народной республики (УНР). Против них выступили части Красной гвардии под командованием большевиков. Первые серьезные стычки произошли уже в декабре, когда самостийники (так называли приверженцев самостийной Украины) на Екатерининской площади расстреляли ехавшего в открытом автомобиле начальника штаба красногвардейцев Моисея Кангуна. Потом стороны договорились о перемирии и даже совместном городском управлении, но ненадолго. В январе 1918-го Центральная Рада официально включила Одессу в УНР и тогда большевики подняли восстание. Ожесточенные бои велись между красногвардейцами, с одной стороны, и гайдамаками – с другой. Самостийников поддержали офицерские добровольческие части и все-таки победу тогда одержали красные.

Шура в тех боях не участвовал, но родители не смогли удержать парня дома. Вместе с приятелями он вырывался на улицы, наблюдая за происходящим. И в дневнике появилась такая запись:

29 января

Ох и влетело мне. Отец драл ремнем, и я кричал сильнее, чтобы он не бил еще сильнее. Хорошо еще что через штаны. Я с утра удрал с Юзеком и Митькой (очевидно, друзья или одноклассники – А. Ю.), с кухни, через окно вылез, а они тоже своих обманули. Мы выскочили на Пушкинскую, потом на Ришельевскую. Прятались в подворотнях и подъездах, потому что отовсюду жахали из винтарей и пулеметов. Треск стоял повсюду. На Полицейской лежали первые мертвые. А еще труп лошади. Пули свистели, а татары с нее прямо там шкуру сдирали. Мясо срезали, в сумки пихали. Торопились. Будут колбасу делать. Вообще, было страшно, но здорово. Мы за красных. В гимназии Миркун (по всей видимости, один из преподавателей – А. Ю.) сказал, что при Центральной Раде все будут учить украинский. А мы древнегреческим и латынью сыты по горло. Еще чего. Когда уже домой бежали, напоролись на желто-синих. Они пьяные были, смеялись и все спрашивали, не жидята ли мы. Юзек поляк, Митька грек, а я сказал, что тоже грек. Ну и они не стали связываться. Обложили матюками и сказали, чтобы домой шпарили.

В январском восстании красные взяли верх, но меньше чем через месяц пришли немцы и австрийцы, а за ними вслед снова украинцы. Одесса вошла в УНР, которую вскоре после переворота в конце апреля 1918-го сменила «Украинская держава» гетмана Павла Скоропадского. С уходом оккупантов гетман сбежал, и Одесса попала под власть петлюровской Директории. Затем началась сплошная чехарда. Власть захватили военный губернатор Алексей Гришин-Алмазов, добровольческие части и французские интервенты, которых потом опять-таки вышибли красные. Однако и красные долго в городе не оставались, потому что подоспел Деникин. Впрочем, и белые удержаться не смогли – красные, поднакопив силенок, вернулись и теперь – уже на годы.

На фоне всей этой военной и политической кутерьмы процветали уголовники и бандиты. Мишка Япончик ловил кайф, а Григорьев, Тютюнник и прочие атаманы становились калифами на час. Жизнь кипела, и люди странным образом как-то выживали.

Зарисовки тогдашней колоритной, но от это не менее ужасной и тяжелой одесской жизни, оставили известные писатели, очевидцы происходившего. Слово Константину Паустовскому:

…После каждого прорыва на фронте Одесса заполнялась дезертирами. Кабаки гремели до утра. Там визжали женщины, звенела разбитая посуда и гремели выстрелы, – побежденные сводили счеты между собой, стараясь выяснить, кто из них предал и погубил Россию. Белые черепа на рукавах у офицеров из «батальонов смерти» пожелтели от грязи и жира и в таком виде уже никого не пугали.

Город жил на авось. Запасы продуктов и угля, по подсчетам, должны были уже окончиться. Но каким-то чудом они не иссякали. Электричество горело только в центре, да и то тускло и боязливо. Белым властям никто не повиновался, даже сами белые.

Три тысячи бандитов с Молдаванки во главе с Мишей Япончиком грабили лениво, вразвалку, неохотно. Бандиты были пресыщены прошлыми баснословными грабежами. Им хотелось отдохнуть от своего хлопотливого дела. Они больше острили, чем грабили, кутили по ресторанам, пели, плача, душераздирающую песенку о смерти Веры Холодной…

А теперь обратимся к «Зеленому фургону» Александра Козачинского:

Так три с лишним года жила Одесса. Пока большевики были за линией фронта, пока они пробивались к Одессе, городом владели армии австро-германские, армии держав Антанты, белые армии Деникина, жовто-блакитная армия Петлюры и Скоропадского, зеленая армия Григорьева, воровская армия Мишки Япончика.

Одесситы расходились в определении числа властей, побывавших в городе за три года. Одни считали Мишку Япончика, польских легионеров, атамана Григорьева и галичан за отдельную власть, другие – нет. Кроме того, бывали периоды, когда в Одессе было по две власти одновременно, и это тоже путало счет.

…

Половиной города владело войско украинской Директории и половиной – Добровольческая армия генерала Деникина.

Границей добровольческой зоны была Ланжероновская улица, границей петлюровской – параллельная ей Дерибасовская. Рубежи враждующих государственных образований были обозначены шпагатом, протянутым поперек улиц.

Квартал между Ланжероновской и Дерибасовской, живший меж двух натянутых шпагатов, назывался нейтральной зоной и не имел государственного строя.

За веревочками стояли пулеметы и трехдюймовки, направленные друг на друга прямой наводкой.

Чтобы перейти из зоны в зону, одесситы, продолжавшие жить мирной гражданской жизнью, задирали ноги и переступали через веревочки, стараясь лишь не попадать под дула орудий, которые могли начать стрелять в любую минуту.

Написано легко, с отличным юмором, но людям, которым пришлось испытать все это на собственной шкуре, конечно, было не до смеха. Для воров и бандитов – раздолье, сил правопорядка, которые могли им противостоять, толком не было. Ни у белых, ни у французов, ни у красных. Грабили и убивали, невзирая на пол и статус жертв. В июле 1919-го обобрали до нитки китайских дипломатов. В архиве МИД России сохранилась их телеграмма в Центральный исполком Китайского союза в Москве (организации, занимавшейся коммунистической агитацией и пропагандой среди китайских иммигрантов и формировавшей из них отряды для участия в гражданской войне на стороне красных) и заведующему Отделом Востока Народного комиссариата по иностранным делам Арсению Вознесенскому:

В четыре часа ночи со второго на третье июля в помещении, предоставленном нам одесским исполкомом, шесть человек подверглись дерзкому ограблению. Забраны свыше двух миллионов казенных денег, документы, вещи. Сидим в одном белье. Настаиваем на самом строгом и срочном следствии и розысках. Ждем ваше срочное распоряжение. Китайский консул Тсу-Шау-Ян, председатель Московского китайского исполкома Чжен-Юн-Куи.

Налетчиков не нашли.

Всякая новая власть начинала с того, что ловила тех, кого считала своими врагами, брала заложников, расстреливала или убивала иными, весьма затейливыми способами. Параллельно, как всегда случается в пору смуты, насиловали, грабили и пускали по миру добропорядочных обывателей. Особенно доставалось евреям, это само собой разумелось.

Фактов много, они известны, но всякий раз оторопь берет, когда перечитываешь документы, которые относятся к тому периоду. Видный большевик и советский деятель Христиан Раковский – он руководил тогда правительством Украинской советской социалистической республики (УССР) и одновременно занимал должность народного комиссара по иностранным делам этой же республики – 14 марта 1919 года адресовал официальную ноту французскому министерству иностранных дел. Именно французское военное командование от имени Антанты на том историческом этапе контролировало юг России, включая Одессу, Херсон и Николаев. Причем, наводя порядок, гуманизмом не страдало, равно как и угрызениями совести.

Вот, что отмечалось в ноте (здесь и далее при цитировании документов орфография, пунктуация и стилистика оригиналов по возможности сохранены):

27 февраля в Одессе расстреляно четверо рабочих, членов профессионального союза строителей. Расстрел произведен конвоем, который их вел, и был совершен среди бела дня на виду прохожих.

…В ночь с субботы на воскресенье 2-го марта в дом № 34, кв. 13 по Пушкинской улице вооруженным отрядом прибывшим на грузовике, было забрано одиннадцать человек, 5 женщин и 5 мужчин, откуда они были увезены к второму еврейскому кладбищу и в двух приемах расстреляны. В числе расстрелянных находится целая семья Лейфман, а именно, старуха мать и две ее дочери, Вера и Геся. Среди расстрелянных женщин несколько принадлежало к профессиональному союзу работниц иглой. Их трупы были привезены в морг, но на другой день во избежание грандиозной демонстрации, имевшей место по случаю похорон четырех убитых раньше строительных рабочих, военные власти тайком их похоронили.

…на улицах Одессы постоянно происходят подобные дикие расправы…

…в ходе зверского акта, совершенного в Херсоне французским командованием, по приказанию которого была собрана беднота из окраин города, стариков детей и женщин заперли в амбаре на пристани и большинство их было сожжено и расстреляно в упор зажигательными снарядами.

…в зоне военных действий союзных войск совершаются ужасы, напоминающие самую мрачную эпоху завоевания Алжира и… приемы Балканской войны.

…Вот что сегодня нам было сообщено официальным представителем Комиссариата иностранных дел Украины, товарищем его и атаманом Григорьевым[2 - На короткое время атаман Н. А. Григорьев перешел на сторону Красной армии.]из освобожденного города Херсона… Командующий Григорьев сообщает… “В последние дни греки и французы под командой французских офицеров учинили невероятные зверства. В общем расстреляно до 300 человек, заподозренных в большевизме. Они были загнаны на пристань в амбары, которые были впоследствии облиты горючими материалами и сожжены вместе с людьми. Кроме того, я лично видел шесть трупов рабочих, замученных греками, у одного из них вырезаны губы, язык и глаза, у трех рабочих вырезаны глаза и язык”.

Для полного освещения роли французского командования на Юге Украины нужно упомянуть о действиях союзных ему петлюровских отрядов, устраивавших на пути своего отступления еврейские погромы, из которых самый грандиозный был организован в Проскурове. О характере этого погрома можно судить по напечатанным в одесских газетах письмам о судьбе, постигшей семью Шварцера, где зарезаны жена Шварцера и трое детей, восьми и шести лет и четырех месяцев, две сестры Шварцер и мать их тяжело ранены, отец с дочерью отсутствовали, благодаря чему спаслись от гибели.

Убиты общественный деятель Шильман, учитель Тенебаум Киврик с сыном… женщина юрист Трахтенберг и много других. Убит также Базилийский раввин[3 - То есть из Базилийского уезда на Украине.]и его два малолетних внука. В течение только 18 февраля были похоронены сотни трупов. После прекращения убийств начались грабежи. Аналогичные погромы в меньших размерах происходили в Ананьеве, Галтве, Житомире, Кременчуге, Полтаве, Озруче, убито 80 человек и в других местностях во время занятия их войсками Директории[4 - Украинское правительство, во главе которого находился Симон Петлюра.]. Что же касается насилия и погромов, которые ведет в Бессарабии пользующаяся также исключительным покровительством Франции румынская олигархия, то они уже достаточно известны из ноты, посланной Украинским Советским правительством в начале февраля.

17 сентября 1919 года Раковский радиограммой отправил еще одну ноту – в министерства иностранных дел Великобритании и Франции. Там, в частности, было сказано:

Еврейские погромы, совершаемые бандами Деникина и Петлюры в местностях, захваченных их войсками, уже известны всему миру. Но мы должны отметить, что печальная слава, которая создалась вокруг этих героев Антанты, ничуть не уменьшила их антисемитский пыл. Взятие Киева было ознаменовано двухнедельным погромом, во время которого под предлогом истребления коммунистов и советских служащих, были расстреляны и убиты сотни людей, среди которых целые семьи еврейского происхождения. Особенно пострадали предместья Киева. Даже издающиеся в Киеве газеты не могли скрыть этого, и их страницы заполнены траурными объявлениями.

О том, что белогвардейцы ничем не отличались от других погромщиков, писал Яков Бельский:

И отряды Добровольческой армии катились кроваво-пьяной гурьбой через деревни. Аналогично – “волчата” Шкуро[5 - «Волчья сотня», созданная еще во время Первой мировой войны А. Г. Шкуро – особая кавалерийская часть со с знаменем, на котором была изображена волчья голова.]громили еврейские лавки и всех подряд убивали при любой попытке неповиновения.

Кесельманы во всех этих передрягах уцелели, хотя приходилось им несладко, как почти всем одесситам. В дневнике Александра Винтера об этом говорится в более поздних записях, датированных 1936 годом. Не исключено, что он собирался написать обо всем этом подробно, но не успел и остались лишь отрывочные заметки:

…жестокости на наш век хватит. С лихвой. Все началось еще тогда, в революцию и гражданскую, когда убивали без разбору. Каждый прожитый день был как подарок. Самое ужасное, что люди привыкли и перестали удивляться при виде смерти и крови.

Важно подчеркнуть, что Шура не просто выживал, затаившись дома и не высовывая носа на улицу. Немного повзрослев, вместе с другими мальчишками и девчонками, создал организацию юных интернационалистов. Так он именовал ее в дневниковых записях. Не исключено, что это была та самая организация, о которой рассказывала в своих воспоминаниях Надежда Улановская[6 - Судьба Н. М. Улановской в чем-то схожа с судьбой Александра Винтера. Тоже работала в разведке, а потом была репрессирована. Правда, в отличие от Винтера, не расстреляна, а отправлена в лагерь.] (как и Шура, одесситка, старше его всего на год) и называла ее – Молодой революционный интернационал, или МОРЕВИНТ. Улановская писала:

Всё прекрасное было связано с революцией. Это про таких, как я, говорилось: «Кто был никем, тот станет всем». Единственное, что меня сокрушало – что не удастся погибнуть за революцию, потому что она уже совершилась. И когда в Октябре оказалось, что за неё ещё надо бороться, я приободрилась.

Такие чувства были характерны и для Шуры Кесельмана.

Улановская рассказывала, как ребята доставали оружие и патроны, как тренировались в стрельбе. А вот что об этом было написано в дневнике Шуры: