«Три кашалота». Антитеза дежавю. Книга 2

IV

– А теперь, мысль, веди к искомым сокровищам! Или драгоценностям, без разницы. Ими здесь никого не удивить, но тебе за них платят хорошее жалование. Будь добр отработать!

«…С поклоном к неведомым летописцам я должен просить у них прощения.

Я использовал весь доступный арсенал свитков и фактографии нашего героя для создания собственной версии его жизни.

Я узурпировал вольную трактовку тех или иных поступков героя, господина вселенной и работодателя.

Лишь тот исследователь, кто хоть однажды познал жизнь в состоянии, похожем на анабиоз – жизнь в небытии с неведомым завтрашним днем, способен отдаться писательскому труду и затем выложить его на стол искушенному ценителю любовных романов и приключений.

Да, такой ценитель ждет приготовленных яств, поданных на «золотом блюде», может даже, в уже разжеванном виде и наиболее удобоваримом для его искушенного желудка. Теперь ему требуется лишь сделать небольшое усилие и проглотить это кушанье.

И я уже сам – как Бог! Кроты роют норы в толщах старинных, сшитых вручную фолиантов или плотно упакованных архивных коробках, чтобы сжевать все, что связано с этим загадочным образом.

Ставя точку во вступительном слове, я с огромной грустью, по завершении своего труда… закрываю его… как и само жизнеописание. С тою последнею оговоркой, что все главное и важное в моей истории есть сущая правда. Хотя, описав ее, даже я не до конца уверовал, что правдив и сам первоисточник.

Но лишь в обработке беллетриста могла быть подана вся эта жизненная история широкому кругу читателей. И я позавидовал бы такому читателю, ибо он еще не узрел того, что теперь стало доступно моему восхищенному и одновременно печальному взору…

Перед глазами встают образы величайших гениев удачи, таких, например, как флорентийский мастер золотых дел Бенвенуто Челлини, который в безнадежной для себя ситуации противостоит большой группе смертельных врагов; вооруженные заговорщики окружают его, но он побеждает их.

Как представленный миру, хотя и вымышленный герой, тот самый граф де Монте-Кристо. Великий авантюрист и богач. Но все же не столь ловкий и не столь богатый, как тот, кто стал героем, господом удачи на неохватных просторах России – от Санкт-Петербурга до Урала и Зауралья, от Сибири и до края Камчатки.

Имя его – Иван Прович Протасов.

Еще его дед и отец, по воле Петра, простерли свое влияние за пределы Тихого океана, достигнув западных берегов американского континента. Для чего? Чтобы и там взять столько золота, сколько оказались способны сыскать моряки, и принять на борт их потрепанные бурями корабли.

Лишь одно дает объяснение его невероятной удачливости: это ангельская или же дьявольская сила, управляющая устремлениями и поступками людей. Но сопровождение ее постоянным успехом требует расплаты за грехи искушения быть выше законов и царей, царей и законов множества невидимых духов, где каждый есть часть всеобщего механизма творения и уничтожения сущего, а также и отражения его нашими органами чувств.

Поскольку события имеют место на реальной земле, то и наш гений удачи, несомненно, черпал силы в тех, кто постоянно сопровождал его, как ангел, и кто позволял использовать для воплощения великих замыслов и кровь, и плоть, и человеческие судьбы…»

Страдов почувствовал, что в эту минуту рядом с ним встал незримый дух. То ли умного железа, то ли умного незримого воздуха, из которого весь мог быть сотворен.

– Да, – произнес тот, – словно дыша рядом и заглядывая в монитор, на текст рукописи. – В моей власти – любая душа, которая хотя бы раз видела свое отражение в зеркале или в воде; даже любая рыба, которая смотрит со дна наверх, откуда поступает кислород, и видит вместо неба зеркальную границу атмосферы и тяжелой толщи воды…

Впрочем, это тоже почудилось дежавю. Но Страдов им не пренебрег, оставив в уме.

«…А теперь… о названии моего труда. Ни в одном герое – исторической личности или же романтической фигуре, описанными в мировой литературе, – не наблюдал я столь много противоречивых черт одновременно.

В нем – и человеческая, плотская слабина и большая, почти нечеловеческая сила.

В нем – смиренная доброта – мать всех благодетельных поступков и жестокая беспощадность.

В нем прекрасная щедрость – богиня бедняков и широта души, творящая мир.

Но в нем и строгая душевная рачительность, позволяющая всегда быть рядом с толпой, но не в ней; и холодный хозяйский расчет, чтобы этой толпой управлять.

Лишь великие мира сего могут позволить себе проявлять букет этих качеств одновременно.

И лишь помысла его достаточно, чтобы вдруг оказаться в царских покоях, даже соблазнить царственную особу. Или наградить принца или принцессу.

Нет, воистину, такое может совершать только избранник неба. Вот почему свой труд я хотел бы назвать «Избранник небес». Но я лишь исполнитель, получивший минимум прав. И все решит заказчик – Санкт-Петербургское издательство «Зеркало флота»…

– Несчастный! – воскликнул Страдов, ощутив прилив странной ревности. Ревности к любому, кто был способен, благодаря своей силе, соблазнить и одарить. Этого выкрика, однако, никто не услышал. – Кто ты есть?! Тот, кто, дав в руки старое жизнеописание золотобытчика Ивана Протасова, будто нарочно дразня любопытство, уже почти уведя в сказочный мир «Тысячи и одной ночи», с пещерами, полными золота для генерала Бреева, – да, да, я не забываю, кому служу! – вдруг возвращаешь всех на грешную землю?!..

– «Зеркало флота»… Проверим, существует ли такое издательство сейчас?..

Но вначале всю, обрушенную на него, информацию Страдов поспешил отправить другим операторам. Потом он подумал: труд этот, на авторство которого теперь желает претендовать и доктор наук историк Петрегин, прежде опубликован не был! Будь это иначе, мозг восточного портала в прошлое «Миассида» выложил бы на экран сведения о наличии такового труда. Однако, ни где он был издан, ни каким тиражом, ни сведений об авторе – ничего этого в его памяти не было.

Страдов подумал и об использовании полученных данных для создания доклада, проиллюстрировав его системой видео-реконструкции «Скиф», если таковой доклад от отдела «Опокриф» потребуется, как говорится, на стол главе ведомства аналитиков-аватаров генералу Брееву.

А чтобы такой доклад срочно востребовался, следовало еще доказать, что эти рукописи могли бы помочь обнаружить вначале нераскрытые тайники русского графа Монте-Кристо, или же самого кардинала Спада, а затем, что в этих тайниках – достаточное количество золотого металла, чтобы ради него начать разработку рудников или перейти портал в ХVIII век.

Впрочем, переход через портал осуществлялся в крайнем случае; обычно материалы помогали отыскать следы нетронутых и сохранившихся драгоценных кладов очень оперативно, а их местонахождение фиксировалось «кашалотами», как правило, уже к концу рабочего дня.

Антонида, на счастье, куда-то исчезла. И Страдов направился к полковнику Халтурину. Он давно свыкся с этим маршрутом, потому ноги и подсознание сами привели его куда надо. Возможно, именно подсознание и выложило все в лицо полковнику. Выслушав оператора, Халтурин просто и обрадовано сказал:

– Значит, начать надо с редакции «Зеркала флота»?.. Что ж, значит, пришло и твое время. Портал уже апробирован, результаты хорошие. Все целы, здоровехоньки! Иди, даю разрешение. «Аватар» откроют, сейчас распоряжусь…

Он так просто говорил о подключаемой к шлему системе искусственного сновидения, слишком уж буднично сравнив с аватаром фантастов Стругацких, что поневоле по спине скользнула большая холодная намыленная мочалка, как у порога в баню зимой, резко обдав и мягким снежком, и ледяной теркой морозца, саднящего кожу. Стало немного не по себе, будто на самом деле дорога выстилалась в другое измерение и в другое время, как в ленте об аватаре – попадающем на другую планету герое, чтобы спасти от происков жадных до сокровищ землян ее коренных обитателей – стройных голубокожих атлетов ростом с небольших великанов. Но здесь принцип был иным: только сформированный багаж задачи, понимание предмета, импульс к сновидческому путешествию и человеческая интуиция с подключением к железному мозгу системы. Затем пробуждение и сверка своего отчета с отчетом машины, пишущей все. С непрерывной передачей в мозг человека картинки всей известной к текущему моменту информации о месте появления в другом измерении и… в этом самом Адмиралтействе…

V

Страдов увидел себя в родном городе. Северная столица была тиха и, как всегда, подчеркнуто внимательна к прохожим. Словно сонник, который следовало открыть, чтобы найти причину любого сновидения проснувшегося человека, вспомнившего его содержание. Страдов, правда, уже не помнил, что попал сюда из московского офиса ведомства «кашалотов». Не должен был помнить. Система отключала тревогу и страх. Со всех сторон на него воззрились здания, хмурые и мудрые, как ведуньи и практики древних жрецов; протекавший канал, словно в нем текла не вода, а поток вещих снов; видневшиеся мосты, готовые разделиться надвое, чтобы на ночь стало два Санкт-Петербурга. Низкие поребрики тротуаров, некоторые из которых могли предсказать, когда кто-то споткнется о них, в задумчивости или в страхе спеша от убийцы. Граница дороги и реки с участком парапета, которую не стоило переступать. Страдов ощутил одновременно судьбоносность прогностического предсказателя и, словно тупик, необратимость, а также потерю тех воспоминаний, почему он здесь очутился. Проснувшееся знание его физической сущности увлекло через мириады зеркальных отражений, сквозь вены и сухожилия, спинной мозг и жгуты нервных волокон, к эпофизу и гипофизу головы и генным спиралям. Он увидел работающие, как автоматы, рибосомы, штампующие терсы – гены старения. Они делились надвое, чтобы затем одна из них отмерла. В месте их разрыва не было ран, а были два зеркальца, грустно мигнувшие друг другу на прощание, как мигает вдали приближающийся маяк, или как свет затухающего уголька готовится перейти в стадию угасающего мерцания.

– Тебе надо поторопиться! – подал кто-то сигнал. Он стоял в том месте, где более века назад молодой князь Юсупов тщетно топил в ледовой реке, вонзив в жертву нож, старца Распутина…

Найти адрес издательства «Зеркало флота» Страдову оказалось проще простого. Он оказался в путеводителе его головы. Однако по указанному адресу его уже не существовало. Прежде оно располагалось в здании НИИ флота, представлявшем собой, судя по фотографии, оказавшейся в руке, пятиэтажную железобетонную округлую башню с зеркальными окнами, чем-то напоминавшую башню маяка.

Рассматривая ее, Страдов выяснил у прохожих, что в настоящее время здание было занято арендаторами. Его полуподвальные помещения и два первых этажа занимала зеркальная фабрика, наверху башни сосредоточились вспомогательные службы располагавшейся неподалеку, в старом особняке с видом на Неву, частной фирмы-агента «Дипкорпус Скандинавии». Оказался здесь и музей жизнедеятельности изобретателя Олега Страдова.

В эти минуты Страдов-аватар не мог знать, что глава криминального отдела «Сократ» полковник Халтурин, получая от него все новые данные, мысленно посылал в «Опокриф», начальнику отдела Вержбицкой благодарность. Как и то, что она мысленно переадресовывала эту благодарность ему, Страдову. Поэтому пока он все переносил со спокойствием опытного следопыта. Вместе с машиной в нем разрабатывалась версия, что преступники засели не в посольстве Швеции, а в фирме «Дипкорпус Скандинавии», о регистрации которой во всей информационной системе не было ни звука. Это была липа. Здоровое бетонное древо башни пострадало от короедов и прочих паразитов, источивших его своими лабиринтами. В них, держа под контролем и в страхе тысячи людей, досаждая фальшивыми звонками, обманывая наивных абонентов, ядовито запудривая им мозги, работали остатки русских агентов и их одураченные наймиты, на деньги шведских или же натовских спецслужб. Кстати, Страдов при этом даже не представлял, где бы все это могло находиться. То есть, где находился он сам. Отправляя информацию в общий почтовый ящик, он сумел привязать к ней свою мысль, проследить ее путь и увидеть, как кто-то из операторов других служб тут же взялся за разработку новоиспеченной фирмы и отслеживание ее связей с фабрикой зеркал. Вскоре в голове возник адрес: «Протасовка…» Промелькнул какой-то номер, который, понадеялся он, могла успеть схватить в память машина. Увиделась табличка, указывающая будто бы на музей эзотерики и зовущая вступить с кем-то в какой-то контакт. Но его с чистой совестью тянуло вернуться к исторической рукописи о загадочном богаче всех времен и народов; позарез нужны были сведения о несметных сокровищах. Но, как и полагается во сне, интуиция вела к искомому результату сквозь череду своих лабиринтов. Что ж!.. Следуя принципу: подготовлен, значит, вооружен, Страдов решил проверить, обладает ли сверхспособностями, какие приписывались Ивану Протасову в системе сакральных опытов с рудами, минералами, металлами и зеркалами, кто-либо из нынешних современников? Импульсивно человеческие и машинные полушария мозга послали и приняли запрос. В тот же миг к ключевым словам для поиска следов в общей системе, помимо значений «Зеркало бога Одина», «Зерцало Духа Яви» и прочих, уже препарированных в отделе «Опокриф», присоединились и другие. Пришли сообщения о зеркалах Козырева и им подобных: когда в зеркальных цилиндрах или пирамидах люди обретают временный дар наблюдать прошлое или будущее, а также поправляют здоровье или обретают паранормальные способности. О работе комиссии Российской академии наук по борьбе с лженаукой и ее противостоянии с экстрасенсами. О Кашпировском, воздействовавшем на миллионы людей с экранов телевизоров, находясь по другую сторону таинственного зеркала эфира. О Джуне, утверждавшей, что, если кто-то насильно и воздействует на людей своим даром, как Чумак, то лично она не строит между собой и людьми никаких таинственных преград. Вдруг увиделся Дух Яви, расположившийся в отделе «Опокриф» в кресле отсутствующего Страдова, и его бесконечно множащаяся, как у любого олицетворения зеркала, усмешка. «Что бы вы делали без меня?! Хотел бы я вам это показать!..» – «И мы не лыком шиты!» – хвастливо мыслью отвечала объединенная в единую ипостась сущность человеко-машины. Мысль эта тут же превращалась в картинки. Велись дебаты об исследователе космических паранормальных явлений и полтергейсте Владимире Замороке. О посещении его некоей Санияр, к которой липнут не только ложки и вилки, но и целые бутылки шампанского… «Выпить бы глоток, не помешало бы!» – сказала про себя, облизнув губы, та часть, которая принадлежала человеку Страдову. – И, пожалуй, – добавил он, не веря тому, о чем размечталось на службе, хотя и спал крепким сном, – вздремнуть хотя бы с часок, ибо не подобен я этому вот… как то бишь?..» – «Да Федору ж Нестерчуку!» – тут же подсказала вторая, железная, половина. – Но вот существует ли такой, не ведающий сна, на самом деле? Феномену верится с трудом! Даже мне необходим перерыв: разобрать там всякие детали. Выдуть резиновой грушей пыль. Смазать, что требуется…» – «Глупцы! – встрял в их диалог Дух Яви.– Феномен реален! Но он в том, что сновидение можно спрессовать! Да, да, ускорить, погрузив в камеру зеркальных отражений, где иные пластины постоянно восполняют затухающее ускорение. Да, при этом они тают, теряя слои энергии и утоньшаясь, но для эффекта придания объекту все более увеличивающейся скорости незаменимы! Об этом я подсказал твоему отцу, Андрей Олегович… И появилось то, что он назвал «телом сверхзвука». А ты и не знал?..» Страдов не услышал последней фразы, которую тут же стерла система контроля за секретной информацией. «Да, жена Нестерчука подсмотрела, как ее благоверный, покуда переворачивается с бока на бок, все же похрапывает!..» – «Вот, что я и утверждаю! Пусть не успевает поспать, но это – сон!» – «Так ведь с полминутки, не более того!» – «И тем не менее!..» – «И эту мелочь вы, смертные, признаете мировым рекордом?! Да знали бы вы, сколько не сплю я!» – Дух Яви, показалось, засмеялся; заскрежетало и забулькало его нутро. Невольно завибрировало и в голове аватара. Страдов тряхнул ею, отгоняя со сновидения спам, огляделся и поежился.

VI

Нет, он точно не знал, спит ли он. Но пожелай сделать усилие, какое делают люди, чтобы избежать страшного финала кошмарного сна, или же испытай он тоску по тому, что покинул, система бы сразу переключила дремлющее сознание на возврат к первоисходному. Да, он стал испытывать чувство ностальгии, обреченности, но не страха, а того, что, напротив, порождало любопытство. Ноги сами несли его к цели. Он вошел в коридор, где справа на двери висела табличка: «Музей изобретателя Олега Страдова». Дверь с трудом подалась и очень сильно, будто на проржавевших петлях, заскрипела. Она и открылась не полностью, но щели хватило, чтобы он проник в помещение. В нем не было ламп освещения, но все экспонаты хорошо различались. На серых стенах, в витринах, в турникетах, на столе, за которым дремала смотрительница с головой, укутанной шалью, было много бумаг, документов, рисунков, схем и таблиц; несколько схем отображали траектории каких-то летательных аппаратов. Из двери подул ветер, и турникет стал листать свои пластиковые страницы с иллюстрациями и портретами людей – промелькнули знакомые лица: Кибальчича, Циолковского, Королева, Макеева… Лежало всего несколько книг, с которых сквозняк сдул серебристую пыль. Лишь кое-где встречались непонятного содержания вещи, словно детали машин, мелких узлов, металлические пластины разных оттенков; фигуры от пирамиды и октаэдра – двух склеенных пирамид до многогранного икосаэдра и по нарастающей количества их граней, пока фигуры, необязательно правильные и симметричные, в конце концов не становились почти шарами; в любой каждая грань имела блеклый оттенок, от белого и блеклого до золотого и черного, отличаясь и разностью отражения света; до матовых и замутненных, не выпускающих отражений, но, казалось, переваривающих их в своих телах. Некоторые из них, как только он приблизился, точно ожили, как заведенные игрушки. И в тот же миг помещение наполнилось бегающими зайчиками от лучей невидимых источников света, огоньков, сияний, радуг и глорий. В детстве отец устраивал ему похожую забаву, которая однажды отчего-то навсегда и, казалось, уже бесследно исчезла из памяти. Как и загадочные строки дневника матери. Его он также сейчас узнал, лежащим под стеклом… Обратили на себя внимание и гладкие, тщательно ошлифованные металлические пластины с нацарапанными на них датами изготовления петровских времен: нескольких видов сплавов – от медных до ярко зеркальных, без признаков ржавчины. Это не было стеклом, ни одна не разбилась, когда Страдов, дернув за ручку застекленного шкафа, необычайно сильно, чего от себя никак не ожидал, встряхнул его; от этой необычайной силы часть, несомненно, очень тяжелого содержимого глухо и со звоном просыпалась на пол. Но в тот же миг каждая из пластин стала рождать свой туманный, смутно проявляющийся в воздухе образ; и все вместе они закружились вокруг человека аватаром, проникнувшим в мир их тайн. Чувство ностальгии, смешанного с неисчезающим любопытством, будто листался альбом уже усопшего, сменилось прагматическим желанием жить дальше. Внезапно проснулась смотрительница. В ней Страдов узнал женщину, очень напомнившую Марию Костюмерову. Все еще очень привлекательную, лет около сорока пяти или поменьше, тут же изящно приспустившую шаль и показавшую высокий белый лоб, слегка, более обыкновенного вытянутую нижнюю половину лица. Она почему-то ассиметрично приподняла длинные ровные брови, вгляделась, приятно улыбнулась, показав и белые крупные зубы.

– А-а, вы, наверное, на счет золотого клада инженера Страдова?! Так его нет! Правительство посчитало правильным передать все в гохран. Да и где здесь было разместиться! У нас же не музей Алмазного фонда!..

Услыхав это, он не стал с нею здороваться, чтобы заводить долгую беседу. Он начал осознавать, что все это может происходить во сне. Он даже подумал о попытке это проверить, напрягся, встряхнулся всем телом, мотнул головой; изо рта его вырвалось несколько гортанных слов. Вдруг женщина в смятении приложила руку ко рту, прикрывая формы выражения ужаса, смешанного с тем, что бывает от лицезрения безмерного бесстыдства. Она вытаращила на него глаза, затем замахала руками, хотела что-то сказать, но тут словно вихри отражений многих трюмо, приподняли ее и растворили в том, где ей, наверное, и предстояло быть – в ее каком-то, несомненно, странном прошлом. Или в будущем?!.. В распадающемся тумане напоследок вдруг мелькнул ее или же ее дочери, или внучки образ: с разметанными спутанными волосами, с приоткрытым ртом разгоряченного лица и полузакрытыми глазами, полными наслаждения от вкушения запретного плода. Все это видение, как выполнивший свою роль кинокадр, метнулось одновременно во все стороны и бесследно исчезло. Послышался небольшой хлопок, показавшийся до странности знакомым, похожим на резкий нетерпеливый удар по выпуклостям женских ляжек. Дверь стала тихо закрываться, и он быстро вышел из нее.

Никаких чувств, свойственных переживаниям человека, он не испытал. В этом смысле, все произошедшее было хуже, чем сновидение, в котором, по крайней мере, можно было испытать и любовь, и страсть, и наслаждение, и восторг.

VII

Когда он, наконец, переступил порог редакции «Зеркало флота», мечтая о Маше, но не забывая о службе, его чуть не опрокинул вылетевший оттуда морской офицер. В одной руке он держал фуражку с серебряной кокардой и серебристым филигранным шнуром, а в другой – свиток, которым он напоследок погрозил!

– Все! Все! Иду в Адмиралтейство! Да, да! Лично к адмиралу! Это не пройдет бесследно! Так и знайте!

– Ступайте, ступайте себе, гражданин Рюрикин! Это лучше, чем выносить сор из избы! Наша задача прятать факты, а не разглашать их на весь свет! Мы – зеркало флота, а не его темных дел!

«Что-то тут не так. «Зазеркалье флота»! Вот как я назвал бы твою редакцию!» – вдруг подумал Страдов, к радости отметив, что чувство юмора в путешествии по сновидению не исчезло. И представился:

– Капитан третьего ранга Болюстрадов!

– А-а… Вы, очевидно, из каланчи команды флота?!.. Да, да, мы уже в курсе о случившемся пожаре на старой фабрике игрушек. Прямо у дебаркадера! А далее стоял корабль саммита! Представляете, если бы возникла огненная цепочка. Скандал на весь свет!

– Согласен, это ужасно, – подтвердил Страдов, всем нутром чувствуя, как сведения об опасности, грозившей кораблю, где шли переговоры, молниеносно представали перед недремлющим оком полковника Халтурина.

– Несомненно! Для кого-то это и весьма печально! Но господину Блюгеру уже выплачена страховка. Правда, только за оборудование и сырье. Все же, принадлежность недвижимости одному лицу в центре древней столицы – это очень, очень спорно! Вы видите, как реагируют граждане! Еще сквозит дым, на пепелище еще проливаются слезы или, как у вас говорят, сохнут пена и рукава брандспойтов, а наследник, нате вам – уже объявился!

– А, этот вот моряк?.. – кивнул Страдов назад. – Как же он может претендовать на то, что, как вы говорите, является имуществом Санкт-Петербурга!

– Что делать! Ведь он – потомок первого владельца! И, дай бог, ему в помощь! Адмирал человек покладистый! Блюгер все равно переезжает в Москву! А наше дело – никому и ничего, ни, ни! Увы, мы также не поможем и вам! Места в колонках сверстаны до последней точки над «i», и отвлекать общественность пустяками, такими, как партия сгоревших игрушек, когда здание целехонько, мы не станем. Пусть там хоть золото Флинта!..