Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти

Здесь важно даже не столько содержание самокритики, сколько сам факт ее наличия и тон самооценки. Если сравнить его с тональностью нынешней официальной риторики и массовых настроений, то коллективный субъект, которого мы потеряли по историческим меркам буквально вчера, окажется образцом адекватности, рацио и вменяемости, способности оценивать себя и ситуацию, не поддаваясь воздействию травм и комплексов, соблазнам «психического убежища». Нарцисс здесь формировался давно, но именно формировался, не господствовал.

Теперь в официальном дискурсе и массовом самомнении следы рефлексии и самокритики стремительно исчезают, зато в изобилии видны признаки неадекватно завышенной самооценки с типичными элементами патологической влюбленности в собственное изображение.

Это проявляется не только в риторике официальных текстов, но и в общей эстетике и эмоциональном настроении искусственно формируемого событийного ряда, которым режим оформляет свой «мгновенный автопортрет». Достаточно просканировать нынешнее телевидение (а именно оно во многом формирует сейчас образ происходящего в стране и мире), чтобы обнаружить ненормальное, нездоровое сгущение всякого рода празднеств – фестивалей и гала-концертов с фейерверками и салютами, спортивных состязаний и парадов, помпезных открытий объектов и презентаций мегапроектов неизменно исторического масштаба, разного рода приемов, награждений и всяких прочих торжеств и увеселений, не говоря уже о нагромождении архитектурно-декоративных излишеств в городе и на дачах. Не страна, а увеселительное заведение в бантах и рюшах.

Проще всего отнести это на счет отвлекающих маневров, смягчающих впечатление от деградации экономики, политики, социальной сферы и культуры, от внешнеполитических провалов, скрываемых под баннером «Мы всех нагнули!». Однако есть в этом и скрытое стремление украсить собственный обожаемый, незабвенный образ всеми возможными красотами и элементами декора. Не случайно во всех этих «праздниках для народа» и «подарках населению» нет самоценности, в них неизменно торчит лик власти, вписывающей себя в картину зашкаливающего, бьющего через край благополучия в качестве главного и единственного источника счастья. В этом есть политтехнологический расчет, но и самоутешение с самоудовлетворением, психология техничного манипулятора, но и самовлюбленного нарцисса. Поскольку все в этой системе власти держится на рейтингах запредельной «легитимности», ей необходимо производить эффекты и вызывать любовь – но ей и безумно нравится всем этим заниматься. И даже если вдруг проблема пиара технически отпадет, эта власть вряд ли слезет с экранов телевизоров и вряд ли уйдет из декоративно-оптимистической зоны новостных сообщений. Помимо внешней целесообразности в этом мелькании на экранах в атмосфере грандиозности и всемогущества есть и сильнейшая внутренняя потребность самоутверждения и изживания комплексов.

Сейчас сентенции пятилетней давности от этого же официоза (причем от первых лиц) выглядят верхом злопыхательства и очернительства. Но можно поставить и обратный мысленный эксперимент: представить себе, как воспринималось бы нынешнее самолюбование режима из того времени, когда все процветало, а до модернизации экономики и общества дело не доходило, лишь поскольку силы тратились на стерилизацию нефтегазовых доходов. Очень похоже на обратно-пропорциональную зависимость.

Чем лучше и стабильнее положение, тем рациональнее и самокритичнее позиция власти. И наоборот, чем хуже ситуация и мрачнее перспективы, тем громче туш и веселее жить, тем больше потребность режима в культе собственного отражения, в требовании всеобщего обожания или хотя бы внимания.

Можно провалить все, но нельзя выпасть из информационной повестки. Политика, особенно внешняя, вершится, глядя в мониторы с собственным любимым имиджем.

Можно было бы сразу диагностировать все это как сложившийся нарциссизм с эффектами деструктивной организации, однако прежде чем разбирать собственно патологию, необходимо понимать и держать в поле зрения примерные границы нормы, чему и будет посвящен последующий анализ проблемы.

Источник: Политический нарциссизм в России: краткая история болезни // Forbes, 19.09.2016. URL.

Границы нормы

В предыдущих статьях цикла речь шла о сложностях работы с социальным нарциссом. Коллективное расстройство оставляет человеку шанс отсоединиться, распознав нарцисса уже не в себе, а в объекте отождествления, будь то вождь, власть или сплоченная масса. Когда клиент не столько влюблен в себя (чаще это как раз комплекс неполноценности), сколько заходится от участия в грандиозности и всемогуществе политического целого, это целое в иных обстоятельствах можно и возненавидеть – примеров много, в том числе у нас. Но есть и то, что затрудняет разрыв с общностью, помогая политическим сборкам удерживать потенциальных отступников. И даже при выраженных симптомах диагноз неочевиден: норма здесь постоянно «плывет», а тот же самый нарциссизм в других дозах и ситуациях оказывается полезным.

Между характером и клиникой

Синдром нарцисса – ценная тема: видя отклонения в политике, человек лучше понимает и себя в жизни – свои установки, маленькие комплексы, отношения с другими – с близкими, с коллегами и начальством, с властью и страной, с другими этносами и народами. Разговор о власти в данном случае это еще и зеркало для отдельных героев – сеанс терапии и бесплатная диспансеризация.

Но войти в такой диалог трудно. Нарциссы вообще крайне агрессивны по отношению к анализу. Чтобы не ломать и без того хрупкий контакт с пациентом, необходимо предельно аккуратно отграничивать психопатологию как таковую от завихрений характера в рамках нормы. Иначе вас будут регулярно уличать в нездоровом стремлении увидеть клинику в обычном своеобразии характера (пусть несколько утрированном). Для политики это особенно критично, поскольку норма здесь сдвинута, реакции обострены, а патологии настолько привычны, что как таковые не распознаются.

Разоряющая страну власть-нарцисс отнюдь не теряет связи с реальностью массового сознания. Она вполне достигает желаемых результатов, поддерживая массовые аффекты

В расхожем смысле слово «нарцисс» обозначает не диагноз, а всего лишь намек на странность, которая может быть объяснимой (в искусстве и науке) либо неприятной (в политике и жизни), но не более. Чаще это всего лишь дежурное острословие; так человека в быту легко называют «шизиком», вовсе не имея в виду, что он и в самом деле всерьез болен шизофренией.

Кроме того, нарциссы даже в пограничном состоянии не то же, что психопаты и сумасшедшие (хотя в антисоциальном синдроме они могут впадать в дикую агрессию и ярость, не говоря о злопамятной мстительности, что в политике часто до времени скрыто, но страшнее по последствиям). Нарциссизм как отдельный недуг был включен в DSM (Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders) далеко не сразу. В первой версии DSM-V (2013 г.) нарциссическое расстройство личности и вовсе было исключено из классификации, но затем его все же восстановили.

Чтобы не выглядеть злопыхателем и плохим стилистом, трактующим буквально собственные метафоры и гиперболы, надо учитывать: а) возрастной нарциссизм, оправданный и даже необходимый на ранних этапах становления личности; б) нарциссизм конструктивный, позволяющий добиться большего, нежели с «нормальной» психикой. В нашей политике такие критерии «конструктивности» решительно сбиты, и то, что для сиюминутных интересов власти может выглядеть конструктивным, для страны часто оборачивается губительным торжеством самомнения и фиксации на имидже. Здесь взрослые люди (идеологи с бредом величия, комментаторы с нездоровыми конспирологическими фантазиями, авторы диковатых законов и пр.) с позиций обычного здравого смысла выглядят как типичные «ненормальные», но в плане их собственных политических, статусных и материальных интересов оказываются вполне рациональными и расчетливыми. Играть психа при губернаторе не совсем то же, что реально тронуться, хотя затягивает.

И наоборот: осмысленное и стратегически ответственное поведение в нашей политике все чаще воспринимается как героика помешанных. Новая формула: честно, но политически нерационально (см. последние выборы). Как сказал поэт, здесь быть здоровым некрасиво.

Необходим также набор критериев, отделяющих умеренные, терпимые девиации от расстройств, реально разрушающих жизнь и личность («злокачественный нарциссизм» по Отто Кернбергу). Тем более это важно в коллективной психопатологии. В нашей политике не так просто понять, где особый «стиль», порожденный обстоятельствами личностными и организационными, перерождается в разрушительную патологию с провалами в коммуникации и жизнеобеспечении, вплоть до сакраментального влечения к смерти.

Нарциссизм переходный и конструктивный

Сразу перепрыгнем через возрастной нарциссизм, свойственный ранним этапам индивидуальной психоэволюции: о нем позже и специально. Отметим лишь, что в политике подобную стадию проходят неоднократно: социум, режим, а с ними и само общество время от времени, особенно после революционных встрясок, «вновь рождаются», едва ли не с нуля осваивая мир и себя в нем. Здесь повышенная сосредоточенность на себе нормальна и даже необходима: взрослым людям, как и детям, приходится с чистого листа решать проблемы самоидентификации и адаптации. Россия начала 1990-х годов в категорию таких «рождений заново во взрослом состоянии» как раз и попадает. Нынешний нарциссизм российских элит и масс во многом объясняется этим «трудным детством», обделенным любовью, признанием и самоуважением.

Известно, что в меру трепетное чувство, которое индивид испытывает к себе, не вызывает опасений и даже играет позитивную роль. В динамической психиатрии этот эффект описывают так: «Личность с конструктивным нарциссизмом характеризуется адекватно высокой самооценкой, чувством собственного достоинства, высокой самодостаточностью, здоровым честолюбием, открытостью, способностью наслаждаться полнотой жизни […] и получать ощущение радости от растущих возможностей самореализации; умением искренне прощать ошибки и промахи себе и другим». Из поведенческих характеристик можно добавить эмоциональную и духовную зрелость, уверенность в себе и самоконтроль, способность находить интуитивные решения, действуя самостоятельно и ответственно, не поддаваясь внешнему давлению и попыткам манипуляции. Отмечают также реализм самовосприятия, терпимость к собственным слабостям и недостаткам других. Все эти замечательные качества конструктивный нарциссизм усиливает в сравнении с «нормой».

Показательно также известное распределение выдающихся нарциссов по разным поприщам. Конструктивные ближе к творчеству: Ницше, Дали, Борхес. Иначе в политике: Нерон, Иван Грозный, Робеспьер, Муссолини и Гитлер, Ким Чен Ир, Пол Пот и Иди Амин, Мугабе, Менгисту Хайле Мариам, Тан Шве, Омар аль-Башир, Мобуту, Хусейн, Каддафи… И принял он смерть от имиджа своего.

Принято считать, что авторитаризм и диктатура нарциссичны по природе: они и подпитаны самовлюбленностью, и культивируют ее. Со временем единоличная власть лишь обостряет исходное расстройство, и противостоят этому лишь поистине выдающиеся люди.

Деструктивное и злокачественное

Деструктивный нарциссизм по свойствам зеркален конструктивному: грандиозная переоценка собственной важности, всемогущественные потуги и иллюзии; гипертрофированные представления о своих способностях и фантомы гениальности, фантазии безграничного успеха, влияния, блеска; маниакальная вера в свою избранность и уникальность, потребность в демонстративном признании и восхищении. В отношении к другим это грубо потребительские стратегии с неспособностью к эмпатии, игнорирование чувств и интересов окружающих, проявления гордого невежества, надменности, пренебрежительности. Мания мешает реальным достижениям (например, в карьере и личной жизни или в экономике, знании и технологиях), портит отношения с людьми (а также с другими странами и с мировым сообществом). Отдельная статья – дикие растраты на «картинку», на постановки триумфа и театрализованного обожания. Император Бокасса ухлопал половину бюджета страны на свою коронацию, в ходе которой он восседал на троне из чистого золота в короне и мантии, скопированных с коронации Наполеона. У нас все не столь помпезно и не так безвкусно, зато на порядки дороже.

Возможны и более жесткие ситуации. Синдрому злокачественного нарциссизма, объединяющему нарциссические и антисоциальные расстройства, свойственна сильная параноидная ориентация, эгосинтонная агрессия (соотнесенность исключительно со своими собственными стандартами при грубом игнорировании всего остального), садизм, направленный против окружающих или выражающийся в специфическом типе «торжествующего самоповреждения» вплоть до попыток суицида. В выраженных случаях это прослеживается в нарциссической ярости (причем одновременно в официальной политике и в настроениях агрессивно-самодовольный массы, готовой растерзать мирных и почти безобидных «либералов», неправильных режиссеров, фотографов и кураторов выставок вместе с экспонатами). Грандиозное Я на пустом месте и мелкое всемогущество (офицеры России с мочой наперевес) – тема острая и жизненная, но для отдельного анализа.

Гибридные эффекты

Если в индивидуальных случаях раскладка между нормой и патологией, а также между конструктивным и деструктивным в целом понятна, то в коллективном и политическом нарциссизме все сложнее и совсем не однозначно. Здесь это скорее объемная матрица, в каждой из ячеек которой нет прямого ответа на целый ряд вопросов: кто именно является носителем наблюдаемой по симптомам патологии; как в этой видимости сочетаются реальные расстройства и сухой политический расчет; по каким критериям и с чьих позиций надо оценивать эти аффекты как конструктивные или деструктивные, тем более злокачественные? Здесь все перепутано, и расстройство часто локализовано совсем не там, где кажется.

Проще всего с нарциссизмом политизированной массы, одновременно и расположенной к нарциссическому расстройству всей травмирующей биографией последних десятилетий и лет, и искусственно разогретой целенаправленной пропагандой последнего времени. Чистая провокация восстания ничтожеств, ни на что свое не способных, но упивающихся ролью диктаторов морали, вкуса и правильного знания. Но уже во власти вся эта симптоматика может вовсе ничего не отражать: здесь «строить образ» можно, вовсе в него не входя, даже если разыгрывается угодный массе грандиозный нарцисс или почти мнимая, но опасная ненормальность, заставляющая другие страны вести себя более корректно – с поправкой на риск эксцессов и рецидивов (почти как с КНДР).

В этом отношении и сама власть крайне неоднородна. Если для одних это расчет на психотропное воздействие, то для других – реальные дефекты их собственной психики и фантомы сознания. Под одной и той же внешне нарциссической оболочкой во власти могут уживаться и искренние нарциссы, ненормальные патриоты и маньяки величия, и унылые фаталисты, видящие эту страну издавна пропащей, вновь опозоренной, разоренной, навеки обреченной тащиться в «колее». В этом плане могут разительно отличаться «башни Кремля», кланы и группы влияния, силовики и тактики, на все готовые ястребы и знающие наш истинный потенциал реалисты. Даже внутри этих групп есть весьма разные люди: функционеры во власти могут одновременно и пребывать в ужасе от происходящего, и поддерживать политику авантюрной гордыни с почти мистической верой в везучесть руководства.

Не менее сложна двойственность в оппозиции конструктивное – деконструктивное. Считается, что нарцисс уходит в мир самовлюбленных фантазий, теряя при этом связь с реальностью, эмпатию и коммуникацию, саму способность к действию. Все это может иметь место, но при этом не исключать конструктивности в иных смыслах и в другом целеполагании. Разоряющая страну власть-нарцисс отнюдь не теряет связи с реальностью массового сознания, ею же почти до предела заведенного. С этим сознанием она легко коммуницирует и входит в подобие эмпатии. Наконец, не покидая потока иллюзий и разрушая реальность, она, тем не менее, вполне достигает желаемых результатов, поддерживая элитные и массовые аффекты и рейтинги, обеспечивающие воспроизводство господства. С точки зрения политики, основанной на эмоциях и предубеждениях, язык не поворачивается назвать этот нарциссизм деконструктивным. Скорее наоборот, приходится отказывать в текущей политической конструктивности как раз позициям ответственным и реалистичным, с чувством «земли».

Подобный комплекс раскрыт в финальной фразе из замечательной книги о правлении Майдзи: «Японский этнонарциссизм не был пассивным, он привел в действие громадные людские массы, которые убивали друг друга, которые умирали, считая свою смерть достойным вкладом в общенациональное дело. Возразить на это было нечего, потому что любая страна, в конечном итоге, уникальна. И заставить ее потерять свою уникальность еще труднее, чем приобрести ее».

У нас пока почти не убивают друг друга, но зато убивают экономику и социальную сферу, технологии, науку, культуру, сознание. И на эту «уникальность» есть что возразить.

Источник: Политический нарциссизм в России: границы нормы // Forbes, 27.09.2016. URL.

Трудное детство

Из предыдущих статей о нарциссах в быту и политике видно, что данное явление в целом сильно недооценивают. Обычно полагают, что это, во-первых, лишь дефект, во-вторых, не слишком распространенный, и, в-третьих, безобидный, если не комичный. В реальности же тихим нарциссом в той или иной мере является едва ли не каждый первый, что очень окрашивает коммуникацию и отношения. Что же касается резко деструктивных и злокачественных форм расстройства, то они могут приводить к фатальным поражениям личности, психики и самой жизни, вплоть до умышленных самоповреждений, влечения к смерти и суицида, причем как в приватной сфере, так и в социально-политической (саморазрушение и гибель режимов). И наконец, не менее, чем собственно заболевание, значимы позитивные свойства умеренного нарцисса: конструктивные (питающие энергетику действительно выдающейся самореализации) и возрастные, связанные с начальными и ранними этапами становления личности. Все эти эффекты тесно взаимосвязаны: нарциссическая неудовлетворенность в младенчестве и детстве приводит к соответствующим расстройствам в юности и в зрелом возрасте, а недостаток конструктивного нарциссизма зрелого лица порождает комплексы неполноценности, питающие нарциссизм уже злокачественный. В патопсихологии политики эти биографические травмы проявляются еще более сложно, иногда скандально, даже трагически. Как говорили когда-то физтеховцы, «чревато боком».

Первичное и вторичное

В изложении Дж. Холмса, автора книги со скромным названием «Нарциссизм», «Фрейдом выделялся первичный нарциссизм, естественная стадия развития, имеющая место в раннем младенчестве […], и регрессивный вторичный нарциссизм, когда индивид в качестве первичного объекта любви выбирает себя, а не кого-либо еще». Позднее идея первичного нарциссизма как безобъектного и существующего до формирования эго была оспорена, что, впрочем, никак не отменяет важности начального состояния, в котором «младенец наслаждается материнской заботой и нежностью и охвачен блаженным чувством любви и бытия любимым». И наоборот: нарушения такого состояния являются причиной расстройств в дальнейшем, в том числе крайне болезненных и опасных. Все это имеет прямое отношение к социальным и политическим субъектам и объектам, имеющим свойство время от времени переживать «рождение заново», а с ним и все драмы первооткрытия себя, внешнего мира и себя в нем.

В одном сериале несчастную героиню злодеи сводили с ума звонками с повторяющейся фразой: «Тебя никто не любит». С российским обществом 1990-х было нечто подобное

В данном случае проще принять концепцию создателя селф-психологии Хайнца Кохута, согласно которой формирование нормального здорового нарциссизма является совершенно отдельным и необходимым процессом, являющимся залогом успеха в жизни. Соответственно, феномен вторичного нарциссизма Кохут рассматривает как следствие нарушения естественного процесса нарциссического созревания. Больные нарциссы часто формируются из тех, кто в нужном возрасте не смог или не имел возможности побыть нарциссом здоровым и счастливым.

В политике нарциссические расстройства могут иметь и другие причины, здесь же мы говорим только об эволюционной драме, вовсе не исчерпывающей проблемы. Тем не менее возрастные, эволюционные аспекты нарциссического развития особенно важны в ситуациях «политической смерти-рождения», когда умирают и вновь появляются на свет режимы, когда перерождаются или сменяются политические поколения (как это было, например, в России на рубеже 1980-1990-х годов). Поэтому когда вдруг сталкиваешься с выраженным и запущенным нарциссом в политике (лидером или частью целого поколения), логично думать о том, чего они недополучили или, наоборот, «переели» в более раннем политическом (и не только политическом) возрасте. Речь не столько о конкретных фигурантах (хотя и о них тоже), сколько о нарциссизме коллективном и массовом, поражающем большие группы, фрагменты масс и элит, сами политические системы, даже без особых оговорок уподобляющиеся в этом смысле отдельным индивидам с тяжелыми комплексами и отклонениями.

Эта эволюция не совсем линейна. Только появившись на свет, младенец испытывает тепло и заботу, видит свет обожания в глазах матери и «понимает», что раз на него так смотрят, значит он и в самом деле чудесен. Чуть позже он расширяет себя на мать, превращая ее в селф-объект и «думая»: она чудесна, я рядом с ней, значит я тоже чудесен. В политике, может быть, важно, кто именно играет в таких ситуациях роль «родителей», но куда важнее, что целые поколения и социальные группы могут проходить стадии подобной младенческой эйфории – а могут и не проходить или проходить крайне недостаточно по силе и глубине ощущений и по времени, что потом сублимируется в комплексах и девиациях. При этом совершенно не важно, что мы имеем дело с взрослыми людьми: политическая психология поколения и нового режима может быть в этом смысле вполне младенческой.

В свою очередь и эти ранние этапы ограничены по времени, хотя и в разной степени для разных субъектов. В дальнейшем развитие самосознания и множественные столкновения с реальностью постепенно умеряют инфантильную «грандиозность», «всемогущество», детский или почти детский эксгибиционизм. Должны умерять. Кохут называет это «оптимальной фрустрацией». При нарушении данного процесса разворачиваются целые комплексы взаимосвязанных нарушений. Избалованный ребенок, не переживший оптимальной фрустрации, сохраняет избыток нарциссизма. По этой же причине ему не хватает реальных навыков, что мешает реализации в жизни и вынуждает чувствовать себя неполноценным. Но излишне фрустрирующий опыт также ведет к сохранению фантазий о всемогуществе. Таким образом, в обоих случаях мы получаем деконструктивного нарцисса, хотя и с разной этиологией и разными оттенками. Нечто подобное почти без особых изменений можно обнаружить в развитии политического сознания и психики.

В обычной патопсихологии все это детально и убедительно описано. Если же следовать методу «игры в теорию», предложенному в самом начале данной серии, то достаточно оглянуться, скажем, на три десятилетия назад, чтобы увидеть в нашей новейшей политической истории примерно те же биографические драмы и их следствия. Но, как утверждалось выше, для поддержания психоаналитического контакта с нарциссом лучше, чтобы он приходил к таким выводам самостоятельно.

Пожилые младенцы

Подобные казусы в политической биографии страны и в самом деле приходят на ум сами, однако здесь есть и принципиальные отличия, которые полезно сначала разобрать в общем виде.

В обычной жизни ребенок появляется на свет один раз, воспринимает этот свет как более или менее к нему расположенный тоже почти однозначно и, наконец, делает все это «с чистого листа» (если, конечно, не увлекаться идеями генетической памяти, якобы контролирующей психику). Иначе с политическим субъектом: перерождаясь (рождаясь заново), он умирает в своем прежнем качестве, но лишь в некотором смысле и лишь отчасти. Это как если бы младенец появлялся на свет одновременно и с детской чистотой мировосприятия, но и с грузом памяти и психического развития «своего» нелегкого прошлого. Или как если бы эмбрион развивался уже в утробе под влиянием психических восторгов и травм «прошлой жизни». Можно от души смеяться над разработками в области spiritual science, точно рассчитывающими вклад прошлых жизней в личностные свойства человека (прошлые 1000 жизней – 49 %, последние 7 жизней – 49 %, настоящая жизнь – 2 %). Однако в политическом сознании индивидов и сообществ нечто подобное реально происходит, причем даже не метафорически, а почти буквально. «Рождаясь заново» политически, субъект, сообщество или режим испытывают все психологические потребности начального развития, в том числе нарциссического, однако при этом сохраняют многое, если не все, из предыдущего политического опыта, из связанной с этим опытом психологии и груза переживаний.

Если взять в качестве пациента то политическое, которое возникло в России с началом 1990-х годов, то окажется, что здесь на психологию «почти беззащитного младенца», нуждающегося в любви (в том числе в любви к себе), накладывается психология «ушедшего» зрелого человека, а то и вовсе старца, нагруженного массой застарелых комплексов и расстройств. Необычное явление: уязвимое младенчество с врожденными комплексами недавней геронтологии. Происходившее в российской политике в конце 1980-х – начале 1990-х годов не зря иногда описывали в качестве «агонии, усугубленной неправильными трудовыми схватками» (А. Ксан). В этом плане также показательно само заглавие одной весьма основательной книги: «История России: конец или новое начало?»