Психопатка

– Он сам мне об этом сказал. Больнее всего мне от мысли, что единственное, чего я захотела в жизни, мне так и не достанется… и я не могу это контролировать.

– Вы сказали, что, возможно, вы глубоко травмированы…

– Должна быть – ответила Камила и глубоко вздохнула, когда услышала, как дождь неистово забарабанил по стеклу и крыше. – Кажется, пора рассказать всё с самого начала.

– Попробуйте.

– Моё детство оказалось чередой бессмысленных и жестоких событий. Мой отец умер до моего рождения. А моя мать…не испытывала ко мне никакого интереса. Отсутствие материнской и отцовской любви, элементарной заботы и внимания будто отдалили меня от мира как можно дальше. Мать научила меня только тому, что знала сама – одиночеству. Она всё время пропадала у подруг, иногда выпивала, часто била и наказывала меня. Каждый день я возвращалась из школы в пустую и холодную квартиру, сама готовила себе обед, прилежно делала уроки и ложилась спать.

– За что она наказывала вас?

– За любую мелочь. Но иногда я была зверем…иногда…совершала безумные поступки, чтобы привлечь её внимание. Сейчас я понимаю, что она находилась в серьёзной депрессии до появления отчима.

– Что за безумные поступки?

– Я быстро усвоила, что быть хорошей девочкой не получится. Ничто не поможет переделать мать. Как бы я не пыталась угодить ей, всё было напрасно. Всё, что она делала со мной, воспитывало во мне хитрость и изворотливость. Мне пришлось выживать, приходилось искать союзников, учиться лицемерить и притворяться, жалостью заставлять учителей и одноклассников покупать еду, решать мои проблемы. Одна из сердобольных соседок чуть не подала в суд на лишение родительских прав, я долгое время приходила к ней после школы…хорошая была женщина…но она перестала меня пускать через какое-то время. Мать изводила меня своим холодным и разрушающим презрением, неумело скрывающимся под маской заботы и воспитания. Она била меня часто, сильно и совершенно беспричинно. Что за безумные поступки? Например, однажды я подожгла её собаку!

Ульяна вжалась в кресло, какое-то внутреннее чутьё подсказывало ей не расслабляться. У неё вот уже несколько лет жила крохотная собачка, которую она любила до беспамятства, и мысль о том, что кто-то может причинить ей вред, заставляла тревожиться.

– Как это было? – всё же собралась она.

– У мамы была собака, отчим подарил её ей. Такая лохматая бессовестная собака… она рвала мои тетрадки, книжки, любимые игрушки. Однажды она погрызла обои в коридоре, но мама ласково погладила её по голове. Вот тогда-то я и не сдержалась. Это был первый и последний такой приступ… приступ ярости, что ли. У меня перед глазами была пелена. Как это лучше сказать? Я была в состоянии аффекта! Я вылила на неё бутылку из заначки отчима, взяла мамину зажигалку… я не хочу вспоминать! Это ведь необязательно?

– Нет… вам доставалось за всё подряд, так? А собаке прощалось всё. Что это значило для вас?

– Это значило, что мать может быть нормальной. Собаку простили и приняли, а меня ненавидят. Да, именно ненавидят!

– Сейчас вы думаете так же?

– Сейчас я думаю, что моя мать психически больной человек. И, может, это оправдывает её … а, может, нет.

– Собака выжила?

– Нет! Горела она недолго, но этого было достаточно. Отчим тушил её своим плащом и плакал… и знаете что? Кажется, он не животное жалел. Он тогда обнял меня крепко-крепко, сжал сильно мои крохотные ручонки и рыдал. Мне так думается… хотя, может, я ошибаюсь… что он жалел меня. Как вам кажется?

– Что сделала с вами мать?

– Избила меня. Она всегда делала одно и то же… медленно заходила в мою комнату, закрывала дверь, ключ клала себе в карман… зачем она делала это? Я поняла позже. Она закрывалась, чтобы Вова не смог зайти. В основном она била меня руками. Но иногда, в особом бешенстве, ногами.

– Вова – отчим? Что он делал в это время?

– Я не знаю. Вообще-то он был алкоголиком. Сначала он был весёлым и жизнерадостным, он прожигал жизнь, не думая о завтрашнем дне. Всё свое имущество и душу он вложил в бизнес, который вскоре прогорел. Он отличался добрым нравом и почти глупым, но всё же позитивным взглядом на всё вокруг. И он искал женщину, которую сможет развеселить… словно его призванием было возвращать людей к жизни.

– Мать вышла из депрессии?

– На какое-то время. Но лучше мне от этого не стало. Хотя знаете, бабушка заботилась обо мне. Справедливо будет сказать, что она не была добродушным и светлым человеком. Эта женщина всегда была на своей волне, в своих необъяснимых мыслях. Для неё не существовало других людей, даже собственный сын был для неё лишь объектом гордости, но не безусловной любви. Мне так казалось. Мама рассказывала мне, что в далёкой юности бабушка подвергалась насилию со стороны отчима.

– Что болит, Камила? Что вспоминать больнее всего? Я спрашиваю не из праздного любопытства…– немного слукавила Ульяна, жизненные перипетии клиентов, словно сериалы, всегда увлекали её.

– Я хорошо училась в школе, мне легко давались знания. У меня никогда не было друзей, но я много общалась, ведь дома поговорить было не с кем. Девочек я никак не могла понять. Они все думали о чём-то другом, решали какие-то повседневные детские проблемы. Я чувствовала огромную пропасть между собой и людьми, но людей тянуло ко мне. Я была красивым подростком. Наследственность брала верх. Не было ни юношеских прыщей, ни угловатой фигуры. Я была диким интровертом по натуре, но на виду по щелчку пальца превращалась в коммуникабельную и доброжелательную девочку. Внимание было необходимо как воздух, чтобы хоть иногда чувствовать себя живой. Однако вскоре и эта нужда себя изжила… вскоре я перестала чувствовать себя нуждающейся в чем-то или ком-то, кроме себя и своих книг, которые читала одну за другой без перерыва. И книги были совсем не детские, в ход шло всё с книжной полки погибшего отца. Ровно в пять я возвращалась домой, чтобы за оставшийся час привести дом в порядок. В шесть приезжали мать с отчимом, проверяли уроки и снова уезжали. Мама целовала меня в щёку, не переставая отчитывать за всё, что можно было только придумать. Их не было дома до глубокой ночи. А иногда они не появлялись вовсе. И это были страшные моменты. Ночью, лёжа в кровати в полной темноте, я представляла себе совсем другой мир. Мир, где у меня любящие родители, красивая комната, полный холодильник еды. Вновь и вновь, открывая глаза утром, я с ужасом обнаруживала, что мамы и отчима не было дома. Это случилось даже в мой День Рождения. Они напрочь забыли про него, гуляли неделю напролёт, уехали к ближайшему морю. Тогда они впервые не появлялись дома так долго. И на это была причина. Их брак трещал по швам, отчим вдруг начал терять свой природный задор и тихо спивался на бесконечных тусовках…

– Вы не ответили мне…

– Больнее всего вспоминать о своих ошибках. Просто выслушайте до конца. В скандалах и слезах прошли ещё несколько лет. Теперь я окончательно не существовала для матери. Отчим пил только дома, совершенно один. Будто ему уже было неважно получать удовольствие от выпивки, как будто он просто решил быстрее умереть. Сначала мать очень страдала, пыталась спасти его, но её силы быстро иссякли, она впала в тяжёлую депрессию. С работы её уволили за прогулы, она потеряла в весе около пятнадцати килограмм, не появлялась у подруг. Но мне было абсолютно всё равно, что у них происходило. Меня заботило только то, что моя одежда не менялась уже несколько лет, в то время как одноклассницы носили яркую и модную одежду. Мне было необходимо найти деньги на это, на новый телефон, современные развлечения. В конце концов, я часто длительно голодала. Мне ничего не оставалось, как позвонить бабушке и попытаться наладить с ней хоть какой-то контакт. Назад пути не было. План должен был сработать. Играя на самых больных чувствах, я соврала бабушке, что пьяный Владимир подсматривает за мной в душе. Это была абсолютная ложь, ведь он на самом деле был неплохим мужчиной, порядочным и добрым. Хоть и не мог относиться ко мне, как к родной дочери. На кону стояла моя дальнейшая жизнь. Бабушка так легко поверила мне! Она забрала меня к себе. Теперь вам стало немного понятнее, кто я? – после долгого рассказа Камила устало посмотрела на Ульяну, даже не рассчитывая на понимание.

– Стало. Не сочтите за оскорбление… мне стало вас очень жаль – заключила та.

– Жаль? Вам ещё раз рассказать, как я сожгла мамину собаку? – в недоумении выспрашивала Камила. – Я потом ещё пару лет врала учителям, что отчим домогался меня, чтобы ничего не делать и получать хорошие оценки.

– Я всё прекрасно поняла и с первого раза. За это мне и платят. Вам так важно заставить меня поверить, что вы хищник, а не жертва?

Камила облегчённо откинулась на спинку кресла. Ума психологу хватало. Но она внезапно поняла, что не получит здесь простого утешения. Здесь придётся думать, и это было прекрасно.

– В смысле?

– В прямом! – не уступала Ульяна, понимая, что её клиент достаточно эрудирован, чтобы выдержать этот напор.

– Жертва обычно чувствует себя просто паршиво. А я испытываю вину…

– У ваших поступков есть причины!

– Вы – мой психолог, а не адвокат! – раздражалась Камила.

– Постараюсь не забыть об этом! И всё же я повторю! Мне вас очень жаль! Ваша мать сделала из вас бесчувственного и расчётливого человека.

– Торопитесь с выводами.

– Напротив. Уже пора бы сделать хоть какой-то вывод…

– Ещё одно клише! У психологов всегда виновата мать! Ладно, не буду спорить. Мне нравится, что вы гладите меня против шерсти – согласилась Камила, пытаясь быть максимально откровенной.

Ульяна сделала вид, что не заметила комплимент. Воцарилась тишина.

– Что такого особенного в этом парне? – внезапно спросила психолог. – В том парне, из-за которого вы пришли меняться… должно быть, это сильные чувства?

– Очень сильные. И первые. И я не знаю, что с ними делать.

– И всё же почему он?

– Он видит меня – чётко произнесла Камила, поправляя причёску и всматриваясь в собственное отражение в зеркале напротив.

Ульяна лишь одобрительно кивнула, ожидая подобного ответа.

– Он видит меня насквозь… он слушает и слышит. Он преданный, справедливый, тактичный. Он порядочный, что бы это не значило в наше время!

– Здоровая любовь…

– Какая?!