До и после современности

До индустриальной революции понятия труда и ценности, работы и счастья скорее исключали, чем предполагали друг друга. По словам Г. Стэндинга, «древние греки понимали, что смешно и нелепо оценивать все с точки зрения труда»[103 - Стэндинг Г. Прекариат: новый опасный класс. С. 31.]; древние римляне также рассматривали negotium как негацию otium (труд как «досада» и «неприятность» был отрицанием покоя/досуга, буквально «не-досугом»[104 - Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М.: Искусство, 1990. С. 36.]), да и для Средневековья в семантике «работы» «труд» и «рабство» слабо отделялись друг от друга – это имеющее отрицательную ценность занятие низших сословий и классов рассматривалось как диаметральная противоположность праксиса/досуга, т. е. самоцельной деятельности высших[105 - Сидорина Т.Ю. Цивилизация труда: заметки социального теоретика. С. 61–64; Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. Т. 2. М.: Русский язык, 1999. С. 91–92.]. Трудовая деятельность (особенно что касается работы по найму) приобрела высокий этический и аксиологический статус только в эпоху капиталистического модерна. «Культ самозабвенного труда и материального производства исторически не так стар, как может показаться на первый взгляд», – замечает Д.А. Давыдов: в докапиталистическом обществе власть и собственность обеспечивались распределением природной и/или социальной ренты, и только в XVII–XVIII столетиях под воздействием промышленной революции распространились представления о том, что не только богатство и могущество, но и вообще лучшее качество жизни являются следствием трудовых усилий, что получило наиболее оформленное выражение в протестантской «религии труда»[106 - Давыдов Д.А. Смена общественно-экономической формации? Несколько слов о рентном обществе и перспективах посткапитализма // Свободная мысль. 2016. № 4. С. 20.]. З. Бауман подчеркивает: идея о том, что богатство произведено трудом, стала возможной в эпоху перехода к индустриальному обществу, когда произошло отделение работников от средств производства и в ходе этого освобождения труда от его связи с природой сама трудовая деятельность была концептуализирована как таковая, тогда как раньше она была невычленима из тотальности традиционного образа жизни[107 - Бауман З. Индивидуализированное общество. С. 23–24.]. (В доиндустриальный период не только труд, но и экономика в целом были фактически растворены в социальном контексте, отсутствовало экономическое мышление и товарно-денежные отношения выступали формой отношений услуго- и дарообмена[108 - Ле Гофф Ж. Средневековье и деньги: очерк исторической антропологии. СПб.: ЕВРАЗИЯ, 2010. С. 167, 198–199; Бурдье П. Экономическая антропология: курс лекций в Коллеж де Франс (1992–1993). С. 59, 82.]. Словами Д. Гребера, «еще триста лет назад “экономики” как таковой не существовало, по крайней мере в том смысле, что люди не говорили о ней как об обособленной сфере со своими собственными законами и принципами. Для подавляющего большинства людей, живших в разные исторические эпохи, “экономические отношения” были лишь одним из аспектов того, что мы называем политикой, правом, частной жизнью или даже религией»[109 - Гребер Д. Долг: первые 5000 лет истории. М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. С. 405.]