Магия Джона Диксона Карра. Серия «Пестрая лента»

Таким образом, необходимо сообщить, что мистер Стюарт Миллз, секретарь профессора Гримо, не лгал, ничего не убавил и не прибавил от себя, а описал все события именно так, как он их видел. Также необходимо отметить, что трое независимых друг от друга свидетелей на Калиостро-стрит (господа Шорт, Блэквин и полицейский констебль Уизерс) говорят чистую правду.

В силу этих обстоятельств одно из событий, предшествующих преступлению, должно быть освещено более подробно. Это была заявка, толчок ко всем последующим событиям. Мы пересказываем его по записям доктора Фелла так, как мистер Стюарт Миллз описывал его самому доктору и старшему полицейскому инспектору Хедли.

Это случилось за три дня до убийства, в среду вечером, шестого февраля 193… года, в отдельном кабинете «Уорвикской таверны» на Мьюзеум-стрит. Доктор Шарль Берне Гримо жил в Англии около тридцати лет и говорил по-английски без акцента. За исключением живой жестикуляции, когда он бывал возбужден, и привычки носить старомодную черную шляпу и черный галстук на резинке, доктор казался большим англичанином, чем его друзья. Никому не было известно о годах его молодости. Он был состоятельным человеком, но продолжал преподавать, выступать с лекциями и писать статьи. Но последним он занимался мало, а кроме того, исправлял какую-то общественную должность в Британском музее, которая открывала ему доступ к тому, что он называл «манускриптами по прикладной магии» «Прикладная магия» была его страстным увлечением, и на ней он создал себе научный капитал: любая чертовщинa – от вампиров до «черной мессы» – вызывала его живейший интерес. Но в итоге, за все свои труды в этой области он получил пулю в грудь.

Он был рассудительным человеком. Сверлящий взгляд, манера говорить быстро и таким образом, что слова, казалось, сами, без участия губ, выскакивали из горла, смех сквозь зубы. Среднего роста, с мощным торсом, физически очень сильный. Все в округе Музея знали его черную бороду, чечевицы пенсне, прямую спину и семенящую походку.

Профессор жил в массивном старом доме на западной стороне Рассел-сквер. Вместе с ним проживали его дочь Розетта, экономка мадам Дюмон, секретарь Стюарт Миллз и разорившийся экс-учитель по фамилии Дрэймен, которого Гримо держал в качестве помощника в своей библиотеке.

Но настоящей компанией Шарля Гримо были члены своеобразного клуба, учрежденного в «Уорвикской таверне» на Мьюзеум-стрит. Друзья собирались четыре-пять раз в неделю в отдельном кабинете, зарезервированном специально для них. Хотя кабинет и не являлся официально отдельным, случайные посетители не осмеливались заходить в него, если только не были специально приглашены. Завсегдатаями клуба были: шумный и лысый коротышка Петтис, знаток историй о привидениях, Мэнгэн, газетчик, и Барнэби, художник. Руководителем и душой компании был профессор Гримо.

Почти каждый вечер (кроме субботы и воскресенья) Гримо отправлялся в «Уорвикскую таверну» в сопровождении Стюарта Миллза. Там с кружкой горячего грога в руке он садился в свое любимое кресло, чтобы уже весь вечер не вставать из него. По словам Миллза, споры часто бывали жаркими, хотя никто, Кроме Петтиса и Барнэби, никогда не давал бой профессору всерьез. Несмотря на свою интеллигентность, он был страстной натурой. Обычно они просто слушали его неисчерпаемые истории о колдовстве – настоящем или поддельном, когда простаков дурачат мистификациями. Сам по-детски обожал запутанные истории и, поведав очередное предание о средневековом колдовстве, в резюме кратко разоблачал его тайны, как автор детективного романа. Друзья наслаждались атмосферой таких собраний, напоминающих старомодные вечера в провинциальной гостиной. Это продолжалось вплоть до вечера шестого февраля, когда ужасное предзнаменование ворвалось в их круг неожиданно, как порыв ветра, распахивающего дверь.

– В тот вечер дул порывистый ветер, – рассказывал Миллз, – и обещали снегопад.

Кроме самого Миллза и Гримо, у камина сидели Петтис, Мэнгэн и Барнэби. Профессор Гримо, дымя сигарой и жестикулируя, излагал легенду о вампирах.

– Откровенно говоря, – сказал Петтис, – меня удивляет ваше отношение к этому вопросу. Сейчас я читаю книгу историй о привидениях, которых на самом деле, разумеется, не было. Тем не менее, я сам верю в привидения. А вы, специалист по всем этим загадочным явлениям, не верите ни одному из фактов, О которых сами же нам рассказываете… Это все равно как если бы издатель «Британской Энциклопедии» написал в предисловии, что не ручается за достоверность статей.

– A почему бы и нет? – сказал Гримо, как обычно почти не разжимая губ и не отводя взгляда от огня в камине.

– Я – человек, который знает слишком много, – продолжил он после паузы, – И потом, нигде не сказано, что настоятель храма должен быть верующим. Впрочем, все это не важно. Я занимаюсь этими вещами только для того, чтобы в итоге популярно объяснить всем, как возникают те суеверия и легенды. Например, вампиры. Предание, о котором я говорил, вышло из Венгрии, где возникло между 1730 и 1735 годами. Но вот вопрос: каким образом венгры получили доказательства, что мертвецы могут вставать из гробов и появляться среди людей?

– Так, значит, доказательства были? – спросил Барнэби.

Гримо самодовольно выпятил грудь.

– Они эксгумировали на кладбищах трупы и видели, что некоторые покойники оказывались перевернутыми и скрюченными, а на лицах и руках были кровь и ссадины. Это и послужило для них доказательством… Но если мы вспомним, что как раз в это время в Венгрии разразилась эпидемия чумы…. Подумайте о беднягах, которых похоронили заживо, решив, что они скончались. Представьте, как они бились в гробах, прежде чем умереть по-настоящему. Вот так, джентльмены. Именно это я и имею в виду, когда говорю о корнях суеверий. И это представляет для меня главный интерес.

– И для меня, – раздался чужой голос, – это представляет большой интерес.

Миллз рассказывал, что не услышал тогда, как вошел этот человек в комнату, хотя ему и почудилось движение воздуха от открывающейся двери. Вероятно, все были главным образом поражены именно вторжением постороннего в их компанию, куда практически не допускались чужие, и никто никогда не встревал в их разговоры. Или же их удивил голос того человека, низкий и хриплый, с иностранным акцентом и оттенком торжества, явно звучащим в нем. Как бы то ни было, от неожиданности все просто онемели.

– В нем не было ничего примечательного, – рассказывает Миллзз. – Он стоял в стороне от света пламени, в поношенном черном пальто с поднятым воротником, в низко надвинутой шляпе с опущенными полями. А ту небольшую часть лица, которую они могли бы видеть, он прикрывал рукой в перчатке.

Кроме того, что он был худым и длинным, Миллз ничего не мог сообщить. Но в голосе незнакомца, в его манере держаться, в жестах было что-то неуловимо знакомое.

Он заговорил. И его речь звучала так, словно он пародировал профессора Гримо.

– Вы должны извинить меня, джентльмены, – сказал он, – сказал он, и торжество в его голосе росло, – за вторжение в ваше общество. Но я хотел бы задать знаменитому профессору один вопрос.

– Никто и не думал возражать ему, – рассказывает Миллз. – Мы все внимательно слушали, словно завороженные. Даже Гримо, продолжая неподвижно сидеть с сигарой во рту, был весь внимание. Он только коротко произнес: «Ну?»

– Вы не верите, – продолжал незнакомец, убрав руку от подбородка и подняв указательный палец, – что человек может встать из гроба, что он может невидимым проникать повсюду, что четыре стены для него – ничто? А главное, что он опасен, как всякое исчадие ада?

– Я не верю, – резко сказал Гримо, – а вы?

– А я сделал это! Но это еще не все! У меня есть брат, который может еще больше, нежели я, и он очень опасен для вас, профессор. Мне не нужна ваша жизнь. Но он разыскивает вас.

Присутствующие постепенно начали приходить в себя. Молодой Мэнгэн, бывший футболист, вскочил с кресла, а коротышка Петтис нервно заерзал.

– Послушайте, Гримо, – сказал Петтис, – этот тип явно ненормальный. Может быть… – он сделал движение в сторону колокольчика, но незнакомец вмешался:

– Взгляните на профессора Гримо, – сказал он, – прежде чем вы решитесь звать людей.

Гримо взирал на пришельца с нескрываемым ужасом.

– Нет, нет! – воскликнул он. – Оставьте его. Пусть расскажет о своем брате и о гробах…

– О трех гробах, – добавил незнакомец.

– О трех гpo6ax, – согласился, – если вам так угодно. Сколько вам угодно, ради бога! Теперь, вероятно, вы представитесь нам?

Левой рукой неизвестный вынул из кармана пальто и бросил на стол замусоленную визитную карточку. Вид этой обыкновенной визитки каким-то образом вернул всех к действительности, и дело, казалось, готово было обернуться шуткой, а сам странный посетитель – в чудака-артиста, потому что Миллз взял карточку и громко прочитал: «Пьер Флей, иллюзионист», В одном из углов было напечатано: «2В, Калиостро-стрит», а в другом нацарапано от руки: «Или Академический театр». Гримо рассмеялся. Петтис выругался и позвонил в колокольчик официанту.

– Итак, – сказал значительно профессор, постучав указательным пальцем по карточке, – я не сомневался, что этим все закончится. Вы – фигляр, не так ли?

– Разве в карточке написано так?

– Ах, простите, если я понизил ваш профессиональный статус, – продолжал Гримо. – Не соблаговолите ли продемонстрировать нам один из ваших фокусов?

– С удовольствием, – неожиданно согласился Флей. Его движение было таким быстрым, что никто не успел среагировать. Это было похоже на нападение. Он наклонился к Гримо через стол и руками в перчатках опустил воротник своего пальто. И прежде, чем кто-либо из сидевших вокруг смог увидеть его лицо, он вновь поднял воротник. Миллзу показалось, что он заметил ухмылку. Гримо, казалось, остался невозмутимым, но его нижняя челюсть слегка отвисла, а лицо заметно побледнело машинально продолжал постукивать пальцем по визитке.

– A теперь, прежде, чем уйти, – произнес Флей, – я задам знаменитому профессору последний вопрос. В один из ближайших вечеров кое-кто собирается к вам. Я тоже в опасности, когда появляется мой брат, но я готов взять риск на себя. Кто, придет к вам. Угодно вам, чтобы это был я – или мне прислать моего брата?

– Присылайте своего брата! – зарычал, вскакивая, Гримо. И будьте прокляты!

Прежде, чем кто-либо успел шевельнуться или что-нибудь произнести, дверь за Флеем захлопнулась. И вместе с этой дверью захлопнулась крышка лабиринта загадок, сопровождающих трагедию, произошедшую в субботу вечером, 9 февраля. В описанный нами вечер, б февраля, человек-призрак уже ступал неслышно по темным, заснеженным улицам Лондона, и три вещих гроба уже маячили на горизонте.

Доктор Гидеон Фелл

Доктор Гидеон Фелл (Doctor Gideon Fell) – персонаж Джона Диксона Карра, который автор продолжал использовать на протяжении почти 25 лет, чьи характер и привычки, как у истинного англичанина, остались неизменными, прототипом для которого послужил литературный кумир самого Карра – Гилберт Кийт Честертон.

Доктор Гидеон Фелл, «тучное тело которого едва умещалось в глубоком кожаном кресле, набивал свою трубку… слегка задыхался, утомленный даже таким ничтожным усилием, как набивание трубки. Он был тучен и ходил опираясь, как правило, на две трости. В лучах света, падавшего из передних окон, его длинные густые темные волосы, в которых, словно пышные белые плюмажи, сверкали седые пряди, развевались, как боевое знамя. Эта грозная копна как бы двигалась впереди него, прокладывая ему путь. Лицо у него было большое и круглое, покрытое здоровым румянцем, и на нем то и дело возникала мимолетная улыбка, появляясь откуда-то снизу, из-под многочисленных подбородков. Но что сразу обращало на себя внимание, так это чертики у него в глазах. Он носил пенсне на широкой черной ленте, и его маленькие глазки сверкали над стеклами, когда он наклонял вперед свою крупную голову; он мог быть свирепо-воинственным, и хитро-насмешливым и каким-то образом умудрялся сочетать в себе то и другое одновременно».

Огромный живот, непослушные волосы – все эти приметы напоминают нам великого английского автора, создателя популярных рассказов об отце Брауне.

Он откинулся в кресле, приятно разогретый вином, и слушал своего собеседника. Рэмпол не взялся бы выступать в роли знатока по поводу совместимости разных напитков, однако был слегка ошарашен, видя, как Фелл наливает в бокалы вино после портера, а потом, в конце обеда, завершает все это пивом. … Красный от выпитого вина, он все говорил и говорил, раскачиваясь на своем стуле, роняя пепел от сигары на галстук, то и дело принимаясь смеяться. Только после того, как официант начал ходить возле их столика, почтительно покашливая, удалось его уговорить уйти из ресторана. Громко ворча, опираясь на две свои палки, доктор Фелл с трудом двинулся из ресторана, сопровождаемый Рэмполом.