Когнитивный диссонанс

Не буду я её ругать,

Мать – это Мать, едрёна мать!****
Нам что, уж мы своё-то, прожили,

Хватало в жизни нам затей,

Вот, жалко, внуков и детей,

Хотелось, чтоб, как люди пожили…
Примечания:

*Прости меня, о терпеливый читатель, тем более …ница), что не сумел я найти приличной рифмы для целого ряда мест. Поэтому, вам, возможно, приходят на ум вещи неприличные – это, конечно, безобразие, однако, я не вправе отвечать за ваше воспитание, к тому же, существуют некие принципы, которые требуют, чтобы «изобразительные средства» соответствовали образу; это считается хорошим тоном. (Например, в городе Чайковском около памятника композитору, до недавнего времени, росли голубые ёлки.

Впрочем, позже, кто-то решил, что это не дань уважению, а неприличный намёк, и, даже, вовсе, пасквиль – злые люди извели елочки, а что поделаешь: велено всех голубых «под корень» – «куды ж деваться». Хоть бы Петра Ильича пожалели,

он так любил ёлочки.

И, что мы за народ такой, в то время, когда вся Европа единым строем, мы из ложно понятых «домостроевских порядков»…

Да и не было в «Домострое» ни одного слова про голубые ёлки, ей Богу не было)!

** «Хавка, жрачка, пища, харч, шамовка, жратва» – так, несколько иронично обзывали тогда продукты питания, ибо считалось, что: «…Не хлебом единым жив человек, а…» директивами Партии и правительства.

*** Фамилия изменена, чтобы не приписывать подвиг многих кому-то одному.

**** Чисто русская, скажу вам, привычка, стоит только начать говорить про нашу жизнь или про нашу страну,

тут же вспоминаешь про мать.

Сказка про гофмана

Пролог
«Однажды мне приснился кошмар.
Мне позвонила моя матушка и стала зазывать меня в гости: «Серёженька, сыночка, ты так давно к нам не заходил, а мне так хочется подкормить тебя чем-нибудь вкусненьким… так ты зайдёшь в гости, мне надо знать заранее, я тогда, приготовлю супчик и курочку!?»
Ужас этого монолога состоял в том, что он произносился голосом Валерия, моего отчима, с матушкиными интонациями.
Я понял, что за мной охотятся инопланетяне.
Из-за какой-то технической накладки, они перепутали голоса моей матуш —

ки и отчима, вложив в его уста столь характерный и выверенный для неё набор слов.
Стараясь не подавать вида, что я обо всём догадался, я клятвенно заверил абонента, что появлюсь в ближайшую субботу и положил трубку.
Проснувшись, я ещё долгое время находился под впечатлением этого сна.
А потом, позвонила моя матушка и, буквально, слово в слово, повторила свой монолог.
Сказав, что непременно буду в субботу, я собрал вещи и уехал к моей первой жене, на другую квартиру.

Послесловие рассказчика
Как выяснилось позже, в тот день моя мама договорилась с психиатром Аликом Гофманом… положить меня на обследование в психиатрическую боль —

ницу имени Ганнушкина, известную своим жёстким полутюремным режимом…
Алик Гофман тогда работал в этой больнице заведующим отделением…»
(Из рассказа С. Кузнецова «Провал операции»)

Прелюбопытный, скажу я вам, рассказ, тут вам и любящая матушка, которая куриным супчиком нежно заманивает «сыночка – кровиночку» в психушку с «полутюремным режимом» (не так ли рыбаки, приманивают уклейку аппетитным червячком);
и тупые инопланетяне, которые не в силах различать голоса (и чему их там учили, в центре «ихней» подготовки, видать, «перестройка» и по ним прошлась); а, так сказать, на закуску:
Алик Гофман, ибн Ганнушкин, грозный и беспощадный, который, попадись ему только,
будет неотвратимо и безжалостно…

Вы, ведь, знакомы с моим племянником Сергеем?
Ах, нет! Ну, тогда вам, наверное, не понятно, чего это «матушка» так осерчала на «сыночку».
Объясняю: было за что… Впрочем, скажу за себя: моя «чаша терпения» переполнилась, когда «Серёга» выбрал себе в жёны мать своего школьного товарища (так ничего себе баба, не старая ещё…)
И… уфф, дайте передохнуть… (тут бы впору и закурить, да не терплю я этой дряни, даром, что и моя жена, и мой брат были заядлыми куряками…)
Так вот, мало того, что стал Серёга с этой самой бабой жить, они, кажется, даже расписались, и Серёга даже поменял свою фамилию (взял фамилию жены).
Эта женщина упоминается в рассказе «Провал операции» под именем «Первой жены», в жизни она рекомендовала себя

величать Алисой, приходила под руку с Серёгой к нему домой, разговаривала с его мамой и его бабушкой.
К себе я их не пустил: у меня росли дети; я примерил ситуацию на себя и понял, мне такого не надо.
Серёгу я понимал… в общем…
А, чего тут непонятного, такое, знаете ли, простое, удобное и безопасное решение насущных проблем созревшего мальчика…
Простое для Серёги. Как к этому решению отнесутся родственники,
Серёге было плевать и…
И хватит об этом…
Родственники, в их числе и я, считали, что голову Серёге «надоть бы слегка подправить».
Но мы-то, ладно, мы свои…
А, не свой человек:
«мово Серёгу не тронь!»
«Ишь, тыы!!!
Да, ещё и фамилия Гофман»…

«Виноваты мы пред тобой Господи, но насмехаться-то над сирыми зачем?
Почему Гофман, Господи»!?
Это, не тот ли, который написал «Житейские воззрения Кота Мурра», тот Гофман, который, в предисловии характеризует своё же произведение следующими словами:
«Ни одна книга не нуждается в предисловии более, нежели эта, ибо, не разъясни мы, вследствие каких причудливых обстоятельств удалось ей увидеть свет, она могла бы показаться читателю чудовищной мешаниной.
А потому издатель покорнейше просит благосклонного читателя сим предисловием отнюдь не пренебрегать». —
И несколько далее:
«… когда кот Мурр излагал на бумаге свои житейские взгляды, он, нисколько не обинуясь, рвал на части уже напечатанную книгу из библиотеки своего хозяина и в простоте душевной употреб —

лял листы из нее частью для подкладки, частью для просушки страниц.
Эти листы остались в рукописи, и их по небрежности тоже напечатали как принадлежащие к повести кота Мурра». —

А, ежели и этого вам недостаточно, есть ещё таблица замеченных опечаток, которая рекомендует читать: Не «слава», а «слеза»; не «крысы», а «крыши»; Не «чувствую», а «чествую»; не «погубленный», а «возлюбленный»; Не «проспект», а «прозектор». И, хотя автор уверяет: «В настоящем издании опечатки исправлены», меня не покидают опасения, что они нарочно исправлены не все, и, где-то, вместо «бессмысленного» надо прочесть – «глубокомысленного».
Это подтверждает и сам Гофман: «Правда, здесь приводятся лишь самые существенные ошибки, что до бо —

лее мелких, то мы надеемся на милость благосклонного читателя».
«Дурдом», какой-то, не правда ли, господа «благосклонные читатели».

И вообще, кто он, Гофман этот?
Его биография сильно напоминает его сказки.
Гофман, Эрнст Теодор Амадей (Вильгельм) – он кто, писатель, музыкант, или он, этот… «асессор камергерихта»?
Воистину, «чудовищная мешанина». И, если то, что про него написано…