Избранные произведения. Том 2

– Да о чём толк-то? О браке или о профсоюзных взносах?

– И об этом, и вообще о жизни…

– Ладно, как-нибудь при случае поговорим, не горит… – равнодушно отозвалась Самарина и, сняв со станка деталь, со звоном опустила её на пол. Перенесла корпус влево, подняла очередную деталь и, закрепив, включила станок.

Старый производственник, вся жизнь которого прошла в труде, хорошо знал, что такое работа с любовью и что такое постылое отбывание службы. Для него не составляло особого труда разглядеть, что Самарина работает без увлечения, более того – работа раздражает её. Делает она её одними руками, мысли её далеко.

6

Сулейман, у которого работа нынче с утра шла с редким подъёмом, на обратном пути из столовой то и дело яростно отплёвывался. Он до такой степени был вне себя, так громко ругался, что все невольно оборачивались на него.

– Что стряслось с нашим Сулейманом-абзы?.. Кого это угораздило до такой степени растравить его? – спрашивали друг друга рабочие. И каждый объяснял его состояние по-своему, но никто не смог угадать истины.

«Тоже поди из-за Хасана Шакировича», – подумал Матвей Яковлевич, который всё утро сегодня избегал Сулеймана, боясь, как бы не выдать случайно душевной своей обиды. Он знал, как горяч и безрассуден Сулейман в таких случаях. «Ну, не узнал… Не счёл нужным проведать стариков… Что ж, всяко бывает. Стоит ли говорить об этом. Сулейман – другое дело. Он тесть… А чего ради ему из-за меня портить родственные отношения?» – размышлял Погорельцев, то и дело поглядывая на Сулеймана. А тот, яростно расшвыривая инструменты, ни за что ни про что накидывался то на контролёра, то на рабочих – на всех, кто бы ни подошёл к его станку.

Но Матвей Яковлевич не угадал. Разбушевался Сулейман вовсе не из-за Хасана Шакировича.

Дело было вот в чём. Второй сын Сулеймана Ильмурза, погнув некоторое время свою изнеженную спину у токарного станка, переметнулся на слесарную работу, а когда и эта специальность пришлась ему не по нраву, попросился в разметчики. Но и к этому делу что-то не лежала у него душа, и он скоро очутился на выдаче инструментов, оттуда попросился на центральный склад. Сулейману-абзы с самого начала не понравились эти «скоки-перескоки», как он выражался. Возмущало его в Ильмурзе то, что сын позволил себе изменить «рабочей династии» Уразметовых. Между ними частенько вспыхивали стычки, заканчивавшиеся довольно крупными размолвками. Всё это было пока терпимо. Но сегодня случилось невероятное: Сулейман-абзы увидел своего сына за буфетным прилавком. Несколько мгновений он рта не в силах был раскрыть, глядя на Ильмурзу, повязанного передником. Он чувствовал, что опозорен, унижен перед всеми этими людьми, битком набившими столовую. Жилы на его крепко сжатых кулаках вздулись. От смуглого в масляных пятнах лица отлила вся кровь, оно посинело, затем стало всё больше и больше багроветь. Да тут ещё кто-то съязвил:

– Сулейман-абзы, вам без очереди… Теперь у вас сын – персона, главный буфетчик.

Все расхохотались. Горячке Сулейману этого было достаточно. Чёрные глаза его зло сверкнули. Издав какой-то дикий вопль, он в мгновение ока очутился за буфетной стойкой и, схватив сына за грудки, уволок его в заднюю комнату.

– Ты что, собачья нога!.. – прохрипел он, задыхаясь. – С какой харей встал ты за прилавок?.. Ты что, барышня, га? Сын Сулеймана – за буфетом!.. – Он с силой отшвырнул его от себя… Загромыхала не то кастрюля, не то ведро, опрокинутое Ильмурзой. – Тьфу!.. А завтра ты, может, пиво надумаешь продавать на углу. Говорят же добрые люди: жулики из пены дома строят.

– Меру надо знать, отец, – буркнул Ильмурза, завязывая оборвавшиеся тесёмки передника. Хотя он очень был сердит на отца за публичный скандал, но держал себя в руках. – Иди-ка лучше обедать… Дома вечером поговорим…

Но Сулейман даже обедать не стал. Ругаясь и отплёвываясь, он пошёл обратно в цех.

Работа немного успокоила его, но чувство приподнятости, чистого, радостного удовлетворения, которое владело им с утра, уже не возвращалось.

И когда Матвей Яковлевич пригласил его после работы зайти к Андрею Павловичу, Сулейман охотно согласился. Домой не тянуло. «Встретишься с Ильмурзой – опять, чего доброго, накричишь. Сердитого ум покидает. Немного поостыть требуется», – подумал он.

Свалившаяся неожиданно история с Ильмурзой на время отвлекла мысли Сулеймана от зятя. Не случись этой беды, он давно бы рассказал другу, как глубоко зять обидел его. А теперь он молчал. Молчал и Матвей Яковлевич. Лицо его было хмуро, белые как снег густые брови сошлись на переносице, глаза смотрели сосредоточенно, куда-то внутрь себя.

Выйдя из грохочущего железом, гудящего станками цеха, пропитанного запахами керосина, машинного масла и эмульсии, на тихую улицу, старики с удовольствием вдохнули свежий, полный осенних ароматов воздух. Солнце вот-вот должно скрыться за высокими, многоэтажными домами, поперёк улицы протянулись длинные тени. По асфальту будто расстелили чёрный бархат, и оттого, что у этих немолодых рабочих людей от усталости слегка дрожали ноги, асфальт казался им даже мягким, как в летний зной. Из-за пятиэтажного каменного дома выплывала ослепительно белая груда облаков, похожая на фантастических очертаний скалу. Постепенно надвигаясь, она всё увеличивалась в размерах.

– На охоту бы сходить, парень, – шагая с выпяченной грудью и заложенными за спину руками, сказал Сулейман, следя глазами за причудливой грудой облаков. – Не то нутро всё мохом обрастёт.

– Не мешало бы. Да, пожалуй, до праздников не придётся, дрова пилить нужно… – сказал Матвей Яковлевич.

И больше они до самого дома Андрея Павловича не проронили ни слова.

Кукушкин встретил их у ворот и, посмеиваясь, пригласил осмотреть его «домик с мезонином».

Слепленный из глины и стружки домишко, приткнувшийся на склоне горы, действительно никуда не годился. Но вдоль сухого оврага Кукушкин вырастил такой чудесный сад, что старики диву давались. Чего только не было здесь: ряды заботливо выхоженных плодовых кустов, вишни, яблони, клумбы с какими-то диковинными цветами. Этот расположенный в закрытом безветренном овраге сад всё ещё был полон сладкого – слаще мёда – благоухания, хотя урожай с него, даже поздние яблоки, был собран и осень уже дохнула на него своим жёлтым дыханием.

– Вот за что, оказывается, цепляется наш Кукушка, – обратился Матвей Яковлевич к Сулейману. – Если дать тебе квартиру в новом доме, Андрей Павлыч, сад небось пожалеешь бросить. Что, угадал?

– Мне квартира не нужна, Яковлич, – подтвердил Кукушкин. – В этом доме третье поколение Кукушкиных живёт. Не смогу я порушить семейные традиции. Вот молодёжь подрастёт – ну, та пусть сама как хочет… А мне… Если завод поможет малость стройматериалами, и того хватит. Думал, зиму как-нибудь перетерпим, а с весны начнём ремонт. Да дожди всё дело испортили… Пожалуйте в беседку.

– А у тебя яблони по второму разу не цвели, Андрей Павлыч? – спросил Погорельцев, оглядываясь и не примечая в саду яблоневого цвету.

– Оборвал, – улыбнулся Кукушкин.

Они прошли по узкой дорожке, посыпанной чистым речным песком, мимо ласкающих глаз богатством оттенков цветочных клумб в обвитую хмелем беседку. Усадив гостей на собственного изделия плетёные стулья, Кукушкин не без гордости водрузил на стол кузовок с аппетитными розовато-белыми яблоками.

– Прошу отведать! Не подумайте, что с базара… из своего сада…

– Благодать-то какая здесь у тебя, Андрей Павлыч. Совсем как на даче Ярикова, – улыбнулся из-под усов Сулейман. Потянулся за яблоком и, с хрустом впившись в него зубами, зажмурил глаза. – Хорошо, проклятое!

– В нашем городе не умеют дорожить землёй, – сказал Кукушкин, присев напротив. – Сколько оврагов пустует!.. Смотришь на эти овраги – сердце болит. Ведь кругом людей полно, так почему же не повозиться немного после работы с лопатой? Будь столько пустующей земли у узбеков, скажем, или у кавказцев, они рай создали бы вокруг своих домов. А у нас всё ждут, чтобы государство сделало. Разобьёт нам государство сад – мы, так уж и быть, снизошли бы, отдыхали там…

– Истинную правду говоришь, Андрей Павлыч, – согласился Сулейман. – Любят у нас готовенькое.

– К тебе, Андрей Павлыч, комсомольцев надо прислать. Пусть посмотрят, поучатся, – сказал Матвей Яковлевич. Сам того не подозревая, он уже готовился к своему будущему докладу.

– Рад буду, – ответил Кукушкин. – Давно пора нам озеленить цеха. Зелёный цвет – он человеческому глазу отдых даёт. А мы имеем дело с микронами, нам зрение беречь нужно.

– А по ту сторону кто живёт? – кивнул Матвей Яковлевич на дальний конец сада. Там сквозь густую зелень виднелся угол нового дома с белыми наличниками и террасой. – Котельниковы?

– Они.

– Ишь ты, и новый дом поставить успели.

– Не мешкают.

Братья Котельниковы работали на заводе кузнецами. Старший, хотя ему было немногим больше тридцати, носил бороду. Младший, видимо в подражание старшему, отпустил усы. На заводе о них болтали разное: кто хвалил, кто ругал. Председатель завкома Пантелей Лукьянович в пылу словесной перепалки обозвал даже старшего Котельникова на одном из собраний живодёром. Но Котельников ничуть на то не обиделся.

– Не пересмотрите расценки, – пригрозил он председателю завкома, – я и с вас шкуру спущу.

Но – удивительно! – секретарь парткома Гаязов относится к ним с большой теплотой. Даже в дом к ним захаживает. Вчера только был.

– Сдаётся мне, затевают что-то Котельниковы… И немаловажное, – сказал Андрей Павлович. – Пробовал я закинуть удочку, – куда там. «Я, – это бородач-то говорит, – не кукушка, чтобы наперёд куковать. – Андрей Павлович покачал, усмехаясь, головой. – Вот начнём, – тогда и увидите».

– И правильно, – одобрил Сулейман. – От такого человека, что сделает на копейку, а накричит на десять, толку ждать не приходится.

– Я слышал, будто план заводу увеличивают… Новых рабочих набирают, – переменил разговор Кукушкин. – Верно это? Вы поближе к начальству – поди, знаете.

– Верно-то верно, – ответил Матвей Яковлевич. – Только прежде не мешало бы подумать, как лучше организовать работу среди уже имеющихся рабочих. Тогда, может, и новых рабочих не потребуется набирать.

И он рассказал товарищам о своих наблюдениях за работой Лизы Самариной.

– Да, многонько наши станки вхолостую крутятся, – согласился Сулейман. – Подсобные операции съедают куда больше времени, чем основная.

– Это точно, – подтвердил и Кукушкин. – И всё же увеличение плана в два раза крепкий орешек будет.

– Это каждому ясно, Андрей Павлыч. Да ведь коли так надобно, ничего не поделаешь…