Избранные произведения. Том 4

Джагфар уже давно был «на ходу» – наладил машину, заварил чай. Гаухар только успела убрать постели, как он внёс чайник. За столом Гаухар не без хвастовства сказала, что купаться хорошо и в начале осени, если, конечно, человек не ленив и не боязлив. Муж, посмеиваясь, ответил:

– Успею. Я и летом не спешил купаться, а сейчас куда торопиться…

Джагфар вёл машину быстрее обычного. Он был доволен, что «Москвич» послушен и хорошо тянет; лицо у него порозовело, глаза искрились. Нет, поистине век живи – век учись, в том числе и пониманию человека! Гаухар ещё никогда не видела мужа таким оживлённым, следила за ним с внутренней радостью. А Джагфар, кажется, чувствовал её хорошее настроение. Сочтя минуту подходящей, он поделился своим намерением пригласить гостей. Вообще-то Гаухар не одобряла неожиданных застолий, но на этот раз без возражений согласилась.

– В таком случае, я куплю продукты и буду ждать тебя дома, ты не задерживайся на работе, – ответила она.

Гаухар поднялась на третий этаж школы, в одной руке держа небольшой портфель, в другой – классный журнал. Ребята уже сидели в классе.

Она намеренно задержалась у двери, выжидая, пока утихнет шум, потом вошла в класс. Тридцать шесть учеников встали. Гаухар привычно поздоровалась, так же привычно сказала:

– Садитесь.

За какие-то минуты она успела оглядеть ребят. Одни, чуть улыбаясь, смело смотрят на неё; другие прячут глаза, делают вид, что роются в портфелях, некоторые перешёптываются с соседями. Знакомая картина. Гаухар словно бы чувствует дыхание класса. Затем следует привычная фраза:

– Ну, успокоились наконец?

Гаухар уже знает, у кого в первую очередь спросить урок, с кем предстоит поговорить особо, в учительской. Но и в течение урока она не перестаёт приглядывать за отдельными учениками. Непрестанное наблюдение за классом в натуре преподавателя. Делается это тактично, чтоб не бросалось в глаза ученикам, не походило на удручающий надзор.

И всё же только очень опытные педагоги, – да и то можно ошибиться, кажущееся спокойствие принять за настоящее, – ведут себя на уроках совершенно уверенно. А молодые, вроде Гаухар, – эти волнуются каждодневно. Но, присмотревшись внимательно к их лицам, можно увидеть и затаённую радость, и надежду, что в недалёкие лучшие дни, когда тревога за своих воспитанников рассеется, можно будет облегчённо вздохнуть.

Нынче суббота, день этот проходит в школе как-то особенно быстро, – последний урок подкрался незаметно. Детвора более шумно, чем в другие дни, выбегает из класса. Гаухар провожает их улыбчивым взглядом. Попытка удержать ребят была бы напрасной, да и незачем пытаться. В их годы она и сама выбегала бы на улицу так же шумно и торопливо. И совсем не потому, что слишком уже надоели уроки, а просто так, хочется бежать – вот и побежала бы. Свобода ведь всегда заставляет торопиться, бурно проявлять свои чувства.

По пути домой Гаухар купила в магазине всё необходимое, помня, что на сегодня Джагфар позвал гостей. Ему-то тем более не следовало забывать об этом, но он почему-то несколько запоздал и был явно не в духе.

– Чего хмуришься? – спросила Гаухар. – Надо бы тебе сегодня повеселее быть.

– Устал. Как назло, в субботу навалили всякой работы неотложной… Ты сама-то готова?

– За мной дело не станет.

Вскоре они были уже на даче. Джагфар сразу повеселел, – должно быть, дачный воздух освежил его. Он с особой готовностью помог жене накрыть стол. С полным знанием дела расставил закуски и напитки. Сам он мало пьёт – за всю их совместную жизнь Гаухар ни разу не видела его пьяным. Но толк в винах он знает. Гаухар удивлялась этой странности, как-то даже полюбопытствовала, где он добывает вина и коньяки, должно быть, особенных марок, со множеством печатей и медалей и в замысловатых, фигурных бутылках.

– При желании можно найти, – как-то неопределённо ответил Джагфар. – На вина нельзя скупиться. Гость хоть и не выпьет всего, что расставлено на столе, но посмотреть посмотрит. Нарядные бутылки особенно производят впечатление на женщин.

Дача обращена фасадом к Волге, и в этот погожий сентябрь комнаты целыми днями залиты солнцем. Багровые закаты над рекой – и те хорошо видны из окон. Дни удивительно ясные, на небе ни облачка. Единственное, что изменилось, – вода в реке сделалась вроде бы потемнее, чем летом.

– В природе что-то особенное творится: будто осень с летом поменялись местами, – говорила Гаухар, хлопоча у стола. – Хорошо, если погода удержится ровной… – Должно быть, ей доставляли удовольствие и эти хлопоты, и этот невзыскательный разговор – она улыбалась, хотя улыбка была несколько усталой.

– По-моему, учительнице следовало бы знать – погода не имеет права портиться, пока у нас не побывают гости и пока мы не устроим проводы дачному сезону, – шутливо и дружелюбно говорит Джагфар. – А потом учти: красота осени держится, пока светит солнце. При первом ненастном дне всё мгновенно изменится к худшему. Ведь так, милая? – Отступив на несколько шагов, прищурясь, он окинул взглядом накрытый стол. – Кажется, ничего, а?

– Лучше не придумаешь! – рассмеялась Гаухар. – Ты прямо-таки погружаешься в поэзию, расставляя эти бутылки.

– Я тут не оригинален, Гаухар. Настоящие поэты открыли эту красоту за тысячу лет до моего рождения. Вспомни-ка Омара Хайяма, Хафиза да и других. Я всего лишь жалкий подражатель… Впрочем, сколько сейчас времени? Не пора ли поторопиться нашим гостям? – Он взглянул на круглые часы, стоявшие на туалетном столике. – Ага, вот и они!

3

В эту пору в дачном посёлке не часто появляются автомобили. Джагфар не ошибся, когда услышал за окном гул машин, – это были гости. Через минуту-другую из-за деревьев показались «Победа» и «Москвич». Машины затормозили близ дачной калитки. Из передней кабинки «Победы» вышел инженер Исрафил Дидаров. Это был плотный, плечистый человек с короткой шеей, ему, должно быть, около пятидесяти. Лицо умное, спокойное, располагающее. Жена выглядит значительно моложе. Она в модном, укороченного покроя бордовом платье, на плечи накинут нарядный вязаный жакет. Из «Москвича» вышел седеющий, средних лет мужчина в зеленоватом плаще, у него очки в золотой оправе. Спутница его тоже не первой молодости, она в тёмном вечернем платье, волосы рыжеватого отлива уложены, как и у жены Исрафила, в замысловатую высокую причёску.

Хозяева радушно встретили гостей на крылечке дачи. Исрафил Дидаров обменялся с Джагфаром дружеским рукопожатием, уважительно поцеловал Гаухар руку, но мужчина в очках с золотой оправой, похожий на учёного, ограничился сдержанным поклоном: его примеру последовала с не меньшей важностью и жена. Они здесь впервые, и Гаухар даже не знает их имён, спросить у Джагфара как-то не нашла подходящей минуты, впрочем, Гаухар не была уверена, что муж знает больше, чем она, – ведь, помнится, предупреждая о гостях, он назвал только Дидаровых.

– Ну как, друзья, – непринуждённо обратился Джагфар к гостям, – зайдём прямо в дом или прогуляемся по берегу? Хозяева согласны на любой вариант.

И Дидаровы, и Джагфар почему-то смотрели выжидательно на седоватого человека. «Значит, он более именитый гость», – безошибочно определила Гаухар и теперь острее почувствовала свою неловкость перед незнакомой супружеской парой: как держаться с ними – важничать, как и они, или, наоборот, подчёркивать собственную простоту и приветливость?

– В дом всегда успеем, а сейчас, пока не стемнело, полюбуемся на Волгу, – решил за всех гость, поблёскивавший золотой оправой очков.

– Что ж, будь по-вашему, – согласился Джагфар. – Прошу – вот по этой тропинке. Она выводит прямо к Волге, потом петляет вдоль берега. Пусть каждый идёт, как ему нравится, – нам и торопиться некуда, и чинность соблюдать ни к чему.

– Я не первый раз здесь, – оглядевшись, сказал Дидаров, – и всё же не боюсь повториться: вы в раю живёте, друзья. Вот эти сосны просто великолепны! А воздух… настоящий источник озона! Особенно легко дышится после завода. Право, никакой санаторий не нужен, будь он хоть на самом берегу моря.

Дидаров не уставал восхищаться всё новыми картинами волжской природы, ярко освещёнными лучами закатного осеннего солнца. Особенно восторгался он могучей рекой, переливающейся всеми цветами радуги.

– Ничего не скажешь, наши хозяева умеют находить и ценить красоту, – продолжал он. – Я уроженец Урала, там тоже немало изумительных мест. Особенно хороши и величавы сосны в горах. В молодости мы не умеем замечать красоту, среди которой родились и выросли. То же самое было и со мной. А вот теперь никак не выберусь на Урал. – Он покачал головой, словно снисходительно укоряя себя, и закончил с улыбкой: – Вот и приходится завидовать друзьям, их вкусу и пониманию природы.

– Ну, и тебе, Исрафил, есть чем поделиться с друзьями, – с той же лёгкой шутливостью ответил Джагфар.

– Не знаю уж, чем я богат.

– Ну как же… Вспомни, например, как интересно ты рассказывал о происхождении своей фамилии. Лично я готов с удовольствием ещё раз послушать.

– Что ж, – охотно согласился Исрафил, – если не наскучило, почему не рассказать, коль уж напомнили о родных краях… О моём дедушке говорили, что он был своенравный, даже взбалмошный человек. Слово своё недорого ценил – что взбредёт на язык, то и болтает. Говорили ещё, что ему ужасно хотелось стать муллой, – он всячески старался показать, что очень сведущ в вопросах религии. Спорщик был невозможный, от восхода до заката солнца мог отстаивать своё превосходство в знании тонкостей шариата. В юности он какое-то время обучался в медресе, успел нахвататься религиозной схоластики. Но из медресе его довольно скоро выставили – думаю, что причиной тому была бедность ученика, вероучители не очень-то жаловали бедняков… Но тебя, Джагфар, больше всего интересует происхождение моей фамилии. Действительно, Дидаровы не встречаются среди татар. Корневой смысл этой фамилии невозможно установить. Некоторые грамотеи из числа наших общих знакомых склонны принимать меня за уроженца Кавказа, будто бы в Северной Осетии встречаются Дидаровы. Но ведь народ в словотворчестве не всегда идёт от географии. Полагаю, что в данном случае решение загадки надо искать в необычайно быстрой речи моего покойного деда. Мысль у него не успевала за языком. И, как многие скороговоры, он часто вставлял в свою неудержную речь бестолковую частицу. А именно – «ди-ди». О нём говорили: «Трудно что-либо понять, только и слышишь «ди» да «ди», – и за дедом укрепилось прозвище «Дидади». Отсюда уже недалеко и до образования фамилии Дидаров. Вот так оно и получилось.

Должно быть, Исрафил получил в наследство от деда словоохотливость. Он так увлёкся своим незамысловатым рассказом, что всё убыстрял и убыстрял шаг. Разумеется, Джагфар, как хозяин, не мог отставать от гостя и вскоре остался единственным слушателем, так как остальная часть компании поотстала.

Впрочем, они не скучали. Супруга Дидарова, Фануза, оказалась не менее разговорчивой особой. Сначала она неумеренно нахваливала мужа: уж такой он деловой, на все руки мастер – умеет из-под земли достать необходимую вещь, и везде-то у него друзья. По её словам, мужчина в золотых очках близкий друг Исрафила. Фануза успела шепнуть Гаухар, что человек этот занимает очень высокую должность. В своё время он женился на простой копировщице, и вот теперь она бог весть кем возомнила себя. Фануза Дидарова не скрывала своей неприязни к бывшей копировщице.

Иногда нечаянная искра от костра по-новому освещает человека с головы до ног. После этого ты смотришь на него и удивляешься: «Он ли это? Словно подменили его. Как я раньше не замечал этих неприятных черт в его характере!» Следует оговориться: столь крутая и неожиданная переоценка человека обычно происходит в том случае, если знакомство было поверхностным. Но всё же бывает и по-другому. Супружескую чету Дидаровых Гаухар благодаря Джагфару узнала не вчера. Они встречались хоть и не часто, но более или менее регулярно. Обычно муж говорил Гаухар: «Сегодня вечером у нас будут Дидаровы». Или: «Завтра мы пойдём к Дидаровым». Она как-то бездумно принимала эти сообщения, всецело полагаясь на мужа: «Осмотрительный Джагфар ничего не сделает попусту». На том же основании она не давала себе труда поглубже присматриваться к Дидаровым: «Наверно, Джагфар хорошо знает их и не находит ничего плохого…»

И вдруг жена Исрафила предстала в новом, неприглядном свете. Соперничая с бывшей копировщицей, высмеивая её, она выглядит удивительно жалкой, серенькой. В глазах у неё мелькает скрытый испуг, словно она ожидает, что кто-то, возможно, собственный муж, вдруг крикнет на неё: «Замолчи! Ведь и сама такая же ограниченная мещанка!»

Гаухар со страхом поймала себя на мысли, что ей тоже хочется крикнуть: «Фануза-апа, что с тобой?! Ты ли это?! Зачем ты кривляешься, азартно передразниваешь эту глупенькую и, может быть, несчастную женщину?! Перестань!» Подавив в себе это желание, она не успела подумать о муже, спросить его хотя бы в воображении своём: «Почему ты так близко сошёлся с этими людьми? Что ты нашёл в них?»

Закатный луч солнца скользнул по лицу Фанузы, шедшей рядом с Гаухар, осветил её необычайно ярко. Маленькое, слегка удлинённое, это лицо было теперь очень настороженным, ревниво-любопытным. Фануза ещё пристальней следила за мужем. О чём он так увлечённо говорит с Джагфаром? Почему её, Фанузу, не вовлекут в этот разговор?

Джагфар и Дидаров остановились у самой кромки воды. Теперь не умолкая говорил Джагфар. Он вытянул перед собой руку, обвёл ладонью полукруг, должно быть ещё раз обращая внимание собеседника на красоты Волги.

Огромный раскалённый шар солнца ослепительно сияет над рекой. Через несколько минут он скроется за горами на противоположном берегу Волги. А пока что солнце разливает тепло, кажется, даже более щедро, чем днём. Вдали, поблёскивая отражёнными в окнах лучами, проплывают пароходы. С палуб доносятся звуки музыки. В этот предвечерний час музыка звучит над водой особенно отчётливо, то заставляет грустить, то напоминает о чём-то неуловимом, то зовёт куда-то. «Если бы удалось изобразить на полотне эту реку, пароход, берега, – думает Гаухар, – вот это лёгкое колыхание воды, прощальный луч солнца над величавым сосновым бором, стелющим по земле огромные тени…

Возможно, когда-нибудь я сумею запечатлеть всё это. Но что делать с музыкой? Как уловить её и какими красками передать?.. – Она вздохнула с огорчением. – Как ещё несовершенно искусство наше перед лицом живой, могучей природы…»

Только половина багрового шара лежала на вершине холма на том берегу Волги. Вокруг не было ни единого облачка. Но вот скрылся весь шар. Теперь горизонт залило красное зарево. С исчезновением солнца темнота не поглощает сразу берега реки, как это бывает в южных краях. Заря здесь такая алая, чистая, отлогие горы противоположного берега выступают так рельефно на фоне зари, что хочется смотреть бесконечно. В голове рождаются непривычные мысли, фантастические и в то же время увлекательные. А небо на западе разгорается всё ярче, его алый свет окрашивает и зеркально спокойную гладь воды, и светло-жёлтый песок, и устремившиеся в небо вершины леса.

Вскоре заря начала тускнеть, а вечерняя синева сгущаться. Всё же сентябрьские сумерки неторопливы. Гулять по совершенно пустынному берегу в эти минуты особенно приятно. Рокот моторной лодки, идущей где-то за изгибом берега, доносится отчётливо и вместе с тем мягко, будто и слышишь его, и не слышишь. На небе, ещё достаточно светлом, показалась неполная луна. Она обозначилась не совсем уверенно. Лишь после того как заря совсем отгорела, луна, оставшись одна в небе и как бы пользуясь тем, что звёзды не успели зажечься, рассеяла свои серебряные блики по всей широкой Волге, от берега до берега.

Теперь Джагфар и Дидаров присоединились к другим гуляющим. Все одновременно остановились на минуту, словно каждый старался запомнить, чем особенно хорош этот вечер.

– Не пора ли возвращаться домой? – напомнил Джагфар. И обратился к жене: – Как ты думаешь?