Адамант

Я не подпевал, но лишь натянул поддельную лёгкую улыбку.

– Сегодня ты не в духе, но позволь заметить, ты был неотразим!

– О, спасибо… но..

– А что ты стал в дверях? Проходи, обсудим твой гонорар!

Всем своим видом я излучал желание сбежать, как птица, попавшая в силки…

– Тебя что-то тревожит друг мой?

Потирая руки от ожидания, Боб уставился на меня, как разбойник на свою жертву.

– Кажется, я понял! Да, я был к тебе несправедлив, сейчас же добавлю к твоему жалованию! – стукнув по столу, рассмеялся он.

Коснувшись его плеча, я подумал лишь об одном: «мне пора». Холодный ужас пробежал по его телу, словно крик в моих глазах вырвался наружу, и, как сухой, порывистый ветер, ошпарил его.

– Нет… ты же не..? – всё тише, прикрывая рот ладонью, говорил он.

Меньше всего мне хотелось объяснять кому-то, что происходит в моей израненной душе.

– Дело не в деньгах, – холодно произнес я.

– Неужто, в другом цирке ты будешь счастливее, чем здесь? ты вырос на моих руках, Джим. Кто, как не я, знает, что тебе нужно..?

– Все актёры уходят за кулисы, Боб, уходят достойно, – почти шепотом вымолвил я.

Помню, как сейчас, тот взгляд, который бросил вслед уплывающей жизни… прошлой жизни..

Вернувшись домой, я стал перебирать свой письменный стол, и что-то незнакомое навеяло мне написать эту историю…

* * *

Сегодня в парке не было ничего особенного, как и в любой другой день. Малые дети и их мамы, прохожие, выгуливающие своих собак, радовались новому дню. Лавочки были расположены по кругу, что создавало большую площадку, внутри хорошо освещаемую солнцем, где часто грелись голуби и бродячие собаки. Да, лето 1963 года выдалось особенно жарким, но из года в год я сидел на одной и той же, с оторванной на спинке доской, скамье, закрытой густой копной листьев, так что и в дождь, и в солнце, было довольно комфортно. Именно напротив этого парка находилось здание суда, и свой рассказ я хотел бы начать с главного: Энтони Браун был отдан под суд! Но за что, спросите вы? Летом этого года, м-р Браун был взят полицией по подозрению в убийстве сорокалетней Елизабет Миллер. Суд принял апелляцию и приговорил Брайана к десяти годам вместо пятнадцати в колонии «NSP» в Линкольне, штата Небраска. «Жизнь в неволе и работа в поле научит тебя ценить свободу, сынок», – холодно произнес судья перед тем, как раздался оглушительный стук молотка. Поток заключённых, как стадо овец, водимых пастухом, выходя из автобусов, направлялись к главному корпусу, где и предстояло скоротать проклятый срок. Тюрьма была разделена на три части: корпус А, в котором содержали заключённых с пожизненным сроком, корпус Б, который стал моим домом на ближайшие десять лет, и дворик для прогулок, занятием спортом, также маленькая библиотека, а в ней был зал с настольными играми. Сама тюрьма была похожа на ботанские очки нашего судьи: два круглых корпуса и продолговатая площадка. Сидя в своей камере, я попытался представить, как она выглядит с высоты птичьего полёта, и у меня получилось довольно хорошо. Также в нашем блоке были одиночные камеры. «Их хватит на всех вас, щенки», – частенько повторял м-р Дэниелс. Моя камера была напротив камеры Брайана, что давало мне отличную возможность понаблюдать за ним. Ведь кто знает, враг он или друг, во всяком случае, от союзника никто не откажется. Меня запекли сюда три года назад, когда попался на крупном ограблении. Мне светил большой срок, но мой адвокат смог скинуть лишние пятнадцать лет, убедив судью, что я делал это под угрозой смерти. «Бог был на моей стороне, но к прежней жизни я вернусь нескоро», – пробормотал я, смотря в потолок камеры в первую ночь.

Жизнь протекала однообразно и привычно, – это было хорошо. Дни летели, и надежда, которая все еще тлела, постепенно разгоралась. Брайан был сдержан и старался быть вежливым со всеми, что не принято в таких местах. Во время прогулки он делал полный круг по дорожке, вымощенной камнями, намертво склеенными друг с другом, что по началу настораживало часовых, дежуривших на вышках. Вскоре это вошло в привычку и стало недостойным внимания. Это был загадочный человек: такого невинного я не наблюдал за этими стенами с тех пор, как переступил порог NSP. Теперь стало моей целью не дать его в обиду, ну, ты знаешь, я человек не тех нравов, но добро порой просыпалось в моей чёрной душе. Поэтому сегодня я решил завести разговор. Признаюсь, это было волнительно, как на первом свидании: не знаю, подходит ли это сравнение…

Он сидел на скамье, перебирая листы какой-то маленькой книжонки. Ветер колыхал их, поэтому чтение было неудобным. Этим я и воспользовался:

– Я смотрю, ты смирился с кончиной, – шутя, произнес я.

– Почему же?

– Библия, – указывая пальцем, съязвил я.

– Ты знаешь, она успокаивает, но судья сказал: «и сам Бог не поможет, если дело не пойдет в твою пользу», – весело вымолвил он, и мы посмеялись.

– Брайан.

– Мел Гибсон, но зови меня просто Мел.

Наш диалог был прерван, когда в воздухе раздался свист, означавший какую-либо команду: в основном, построение на приём пищи или на исправительные работы, но сейчас это означало «по камерам, жалкие отбросы». Мы ещё раз обменялись взглядами, и я исчез. «Неплохо для первого раза», – похвалил я себя.

Глава 3

Через три недели на очередной перекличке был озвучен список заключённых, которые поедут на кукурузные поля. Почему так просто? Америка – страна больших надежд, и с помощью тяжелого труда вбивали нам в голову, что пора бы исправиться и начать жизнь с чистого листа. А ещё, это отвлекало от решёток и наручников… Как это ни странно, в списке оказалась и моя фамилия, а следом – Брайан. «Кто-то наблюдает за нами», – подумал я. Но кому какое дело до того, с кем водят дружбу заключённые? Да и на самом деле, это было не столь важно, однако ж я был рад, что смогу ближе узнать всё ещё довольно подозрительного человека с Библией подмышкой.

Сегодня был особенно жаркий день, но под вечер подул лёгкий ветерок, колыхая кукурузные плоды, шурша пожелтевшей ботвой. Почему я вспомнил этот день? В этот день Энтони Браун стал моим лучшим другом. Ну да хватит прелюдий. Слушай…

Жара была невыносимой, а вода была у нас в флягах. День был долгим, поэтому нет никакого сомнения, что растянуть прохладно живительную жидкость, с привкусом болота, не удалось бы. Я, что есть время, выпивал по глотку, который всего на миг давал удовлетворение от жажды. Казалось, эти поля никогда не закончатся. Ноги мои подкашивались, а привкус соли на губах был отчётливо различим, смешиваясь с водой, создавая неведомую смесь, от которой могли отказать почки, а в лучшем случае, образовать в них камни. «Ещё пару шагов и отдохну», – подумал я перед тем, как почти замертво упасть на землю. Дальше помню отрывками и по рассказу самого Брайана.

Рухнув на землю, я издал тихий стон. Все обернулись посмотреть, что со мной, но Брайан рванул первым и ощупал пульс: «ещё жив», – тихо сказал он. Ощупав мою фляжку, и поняв, что в ней ничего не осталось, он приподнял меня и стал поливать лицо водой из своей. Тут я очнулся, и перед глазами в полный рост стоял сержант Пейн.

– Что тут происходит? – раздраженным тоном выкрикнул он.

– Ему стало плохо, я в прошлом был доктор и подумал помочь… – не дав договорить, сержант вырвал из его рук фляжку, и вылил остатки воды на землю.

– Ты попал в мир зверей, сынок! Посмотри на них: они желают твоей смерти! – обведя пальцем всех, истерично кричал он. Его звериный взгляд ещё секунду пронзал Брайана. – Помоги себе!

Толкнув его, сержант хотел подать команду «перерыв», но меня так разозлила эта выходка, что, словно иной силой, меня подкинуло на ноги, и я готов был стереть эту надменную ухмылку с его лица.

Пейн, заметив это, достал дубинку. Но тут произошло то, чего я до сих пор не могу понять. Брайан встал между нами, и удар деревянной дубинкой пришелся ему по спине. Я помню тот добрый взгляд моего друга и ту ярость, с которой наносил этот удар сержант. Брайан издал лишь резкий стон и обернувшись к Пейну произнёс: «Мел, он не стоит ни одного твоего удара». В этот момент всех словно сковал животный интерес, в глазах читалось: «Кто он такой?». Признаюсь, я и сам был в изумлении. Реакция последовала мгновенно:

– Да что ты себе позволяешь, пёс? – сержант хотел замахнуться и покончить со своим унижением, но второй его одёрнул. Это был белокурый, с рыжеватыми волосами, худощавый, как початок кукурузы, человек в форме, которая была не по размеру. Его звали Вильям, но все называли его Вилли.

– Пускай продолжают работу, не хватало нам ещё одного калеки… – Пейна эта мысль успокоила, а в глазах Вилли читалось глубокое уважение.

Они отошли, и о чем-то разговаривали.

– Ты в порядке? – спросил меня Брайан.

– О, нет, это я должен спросить: ты в порядке? – он слегка улыбнулся. – Ты безумный? Он мог избить тебя так, что живого места не осталось бы!

– А что это за..

– Был один парень! – перебил я. – Он хотел бежать, и я соглашусь, лучше момента не найти. Только вот он решил погеройствовать: когда сержант начал злодействовать и некоторых из нас бить, то он набросился на Пейна и разбил ему нос. В драку влезли ещё сержанты, и так его отмолотили, что тот через несколько дней скончался в одиночной камере.

– Зло пораждает зло… – на выдохе произнёс Браян.

– Тебе повезло.

– Ты хотел сказать «спасибо»?

Мы посмотрели друг на друга, и лишь на этот миг, как лавина с гор, нас накрыл смех, словно мы не за решёткой, как будто, сидим не на сырой земле, и в спину смотрит не дуло автомата, а дома в хорошей компании друзей, там, за стенами ада.

– Да, чёрт возьми! Спасибо! – похлопав Брайана по плечу, через слёзы сказал я, только это были слёзы радости, благодаря которым и не сходишь с ума в мире, где каждый сам за себя.

– У меня совсем не осталось воды… – смотря в горлышко фляжки, процедил Брайан.