Соль

– Мне опять придется носить линзы снаружи? – поинтересовался я.

– Ну конечно. Твои глаза остались прежними, их все так же раздражает хлор.

Я снова улегся, собираясь вздремнуть, но она легонько шлепнула меня по груди.

– Ты не можешь спать здесь, Петя, – объявила женщина. – Если ты устал, можешь найти себе местечко на полу в соседней пещере. А здесь я сейчас буду оперировать другого пациента.

Ухмыльнувшись, я встал и попробовал ее поцеловать, но она оказалась сильнее только что прооперированного больного мужчины.

– И все же, – заметил я, натягивая одежду, – приятно увидеть тебя снова.

– Я рада, что тебя не убили, – отозвалась Зорис. Но на ее лице не появилось и тени улыбки.

– Помнишь, что говорил твой Лукреций? – спросил я. – Постоянно летящая пыль. Я думаю об этом время от времени. Хорошее объяснение устройства вселенной. Может, он что-нибудь и про войну писал, твой Лукреций?

Но Зорис не так-то легко заговорить зубы.

– У меня не так много времени остается на чтение в последние дни, – ответила она отрывисто.

Потом, когда я уже собирался уходить, она добавила низким голосом:

– О тебе ходили разные слухи.

И дальше продолжила после короткой паузы:

– Ты называешь людей, рядом с которыми сражаешься, своими.

Я не нашелся, что ответить на это.

– Многие утверждают, что ты и раньше был ригидистом и поклонником иерархической системы. Что вел себя подобным образом даже во время путешествия. Что ты спишь и видишь, как взбираешься на самую верхушку иерархической лестницы и забираешь власть в свои руки. Что ты приказываешь людям во время боевых действий, как будто они – рабы, как будто они принадлежат тебе.

Я медленно вдохнул.

– Война, – наконец смог выговорить я, – это странная призма, которая все искажает, как я думаю. Я говорю на войне такие вещи, от которых меня тошнит в мирное время. Я ведь никогда не был ригидистом.

– О да, конечно, – поспешно сказала Зорис, – никто и не сомневается в этом. Естественно, пока идет война, тебя будут превозносить до небес. Никто не знает более эффективного способа вести войну.

– Но, – поднажал я, – ты никогда не займешься со мной сексом?

– Нет, – просто ответила она, а потом занялась какими-то своими делами и скрылась из моего поля зрения.

Я ушел и проспал несколько часов. Но позднее в тот же день осознал, что Зорис говорила правду.

Многие люди презирали меня, некоторые даже плевали в лицо или кидались с кулаками. Однако примерно столько же народу собиралось вокруг меня, они отдавали мне свою еду. Порции служили деньгами, потому что пищи было очень немного; они «покупали» право говорить со мной, но я настолько оголодал, что даже не замечал это извращенное отношение ко мне. И все эти люди почитали меня чем-то вроде талисмана, который гарантировал им победу над Сенаром.

Я как бы превратился в бога. Военного идола.

Эти размышления вызывали отвращение, нагоняли депрессию. Или может быть, я просто так своеобразно реагировал на операцию или на прогрессирующую внутри меня болезнь.

Мне внезапно пришло в голову, что я настолько всесторонне приготовился умереть, что даже испытывал наслаждение во время битвы, в моем разуме царила чистота. И в то же время с болью, сравнимой с переломом кости, я понял, что теперь существование в обществе людей осквернило эту чистоту.

Я провел вечер в разговорах с группой примерно из тридцати человек, большая часть которых приходилась мне близкими друзьями, а с остальными я хотел бы завести хотя бы приятельские отношения в будущем. И так мое желание умирать уменьшилось, а чистота разума приобрела серый цвет. Той ночью я спал на кровати, вырубленной в скале, наподобие матраса, наполненного мягким пластиком. Любовным утехам со мной предавалась какая-то женщина – немного постарше ребенка. Но на этот раз половой акт не предвещал освобождения духа от тела, не освещал прелюдию к битве: как раз наоборот, он привязал меня к этому миру, к дальнейшей жизни.

Тремя днями позже я повел мою (итак, притяжательное местоимение) группу партизан убивать сенарцев на территории бывшего Алса, но сделал это с нараставшим чувством раздражения от необходимости идти в атаку.

И все же пришлось снова убивать.

6. ДАР

БАРЛЕЙ

Это продолжалось двадцать шесть месяцев. Неужели так долго? Да нет же, наверняка меньше. Я все эти годы жил в командном бункере, провел там гораздо больше времени, чем в любом другом месте. Но наша война принесла Сенару славу, Бог и свобода победили. Сомневавшиеся были, как всегда, но такие люди никогда не остаются долго при своем мнении.

Наша нация – самая сильная и гордая из всех. Нас выбрал Господь, чтобы через наши руки придать форму новому миру. Но война ужасна, мы все пострадали от нее.

Да, пострадали все – от самых бедных до самых богатых и знаменитых. Все мы молились, чтобы хватило силы выстоять, у всех возникал страшный вопрос: а стоила ли овчинка выделки? Не много ли жизней отважных мужчин положили мы на этой пусть славной, но все же кровавой войне?

Однако война была неизбежна и необходима. Никто не сомневался. Я смотрю сейчас на соль – соль, которая нас окружает, и молю Бога дать мне ответ, что означает сей ландшафт. Я всегда думал, что Соль – это место для слез, но теперь изменил свое мнение. Что, если бы соль потеряла свой вкус?…

Война стала приправой к пище. Без нее наша жизнь напоминала бы утомительное бесконечное брожение по кругу: посадка растений и сбор плодов, брак и рождение детей, взросление, старение и смерть. Но война дала нам цель, интерес, возбуждение. Пища приобрела специфический вкус. Как соль необходима в организме, так и война – в теле и политики, и жизни вообще. И теперь я могу вознести хвалу Богу за то, что Он выбрал такой подходящий символ нашего существования. Планета – это ребус в божественном замысле.

Вот уже полтора года прошло, как моего Жан-Пьера нет со мной. Его сразила игла снайпера: неведомый стрелок, словно трус, из-за угла выполнил свою задачу, которую нашептал ему на ухо Змий! Спрятался в темноте на безопасном расстоянии и отравил счастье Эдема…

После этого я пребывал в ярости несколько недель. Крушил мебель в своем бункере в приступе гнева и бесконечного горя. Выл как животное. Мои генералы вылетели из кабинета в ужасе, когда я голыми руками отбил край деревянного стола. Позже – воспоминания все еще причиняют боль, которая мешает мне вести повествование, – сидел в ванной комнате при кабинете. Сидел на полу, в неясном свете ламп, и рассматривал себя в зеркалах на потолке и дальней стене.

Какое жалкое зрелище: старый, бледный мужчина с гротескными чертами. И все же во мне обитала жизнь. А в молодом прекрасном Жан-Пьере уже поселилась смерть…

Думаю, я ненадолго потерял рассудок от горя, по крайней мере не вполне осознавал свои действия. Враги заявляют, будто я приказал немедленно отравить все Персидское море и взорвать пару атомных бомб в основных точках Северных гор. Смешно. Даже если мне и пришла в голову такая разрушительная акция, которая наверняка повлекла бы за собой незамедлительный ответ со стороны двух оставшихся персидских наций, мои генералы разумно проигнорировали бы подобный приказ. Только вот я не могу поверить, что говорил такое. Не могу поверить, что мог использовать свою власть для принятия столь пагубных решений.

С другой стороны, мне кажется, что мои враги были не прочь испортить отношение народа к своему вождю. Естественно, я бы никогда не пошел в своем гневе дальше разгрома собственного кабинета.

Но горе действительно поглотило меня.

Я санкционировал постройку (стоившую немало денег, потому что новые программы для фабрик нуждались в тщательной проработке, в прежнем обеспечении обнаружились грубые ошибки) нескольких технических средств для боевых действий в горных условиях.

На северных территориях у нас возникали неразрешимые проблемы: спутники мало чем помогали в получении информации, автомобили и грузовики не могли проехать в горах, на самолетах же не было ни необходимого разведывательного оборудования, ни надежных платформ для установки достаточно мощного оружия. Это означало, что мы вынужденно обходились некоторым количеством пеших патрулей в районе, который противник знал куда лучше, чем мы. Неудивительно, что наши солдаты погибали во множестве несчастных случаев.

Итак, я приказал создать техническое средство, достаточно маневренное, чтобы прокладывать себе путь среди горных пиков, и в то же время достаточно надежное, чтобы выстоять и послужить защитой людям в бою. Затратив огромные средства мы спроектировали и построили низколетящий аппарат с тяжелым бронированием, который стал известен под названием «Сенарский боевой самолет 7», или СБС-7. Он поможет нам наконец завершить войну – войну, которую мы уже выигрывали, снова и снова, но которая не желает прекращаться.

Однако решить все проблемы с вводом СБС-7 в строй оказалось не так легко. Мы произвели четыре аппарата, прежде чем обнаружили неполадки в их двигателях, и в результате получили кошмарную катастрофу, которую наверняка все видели по телевизору. Так что техникам пришлось в срочном порядке переделывать СБС-7, и запустили их в производство на шесть месяцев позже, чем планировали.

И этот дурацкий промах в конструкторской разработке стоил мне жизни моего любимого Жан-Пьера! Если бы ему дали новый самолет, он патрулировал бы территорию на нем. А так из-за глупой ошибки он лишился авиационной поддержки и продолжал руководить пешим отрядом…

Жан-Пьер отправился в поиск через несколько минут после окончания утреннего Шепота – к тому времени его подчиненные уже принесли мне отчеты – и три часа двигался по опасному району.

На четвертый час он встретил группу людей и обменялся с ними несколькими выстрелами, но наша огневая мощь превосходила вражескую, и свора разбойников в панике отступила. Конечно, мой Жан-Пьер последовал за ними. Может, его заманили в ловушку? Неужели эти дьяволы намеренно вели его за собой, завлекали все дальше в глубокие темные горные пещеры? Но мы не можем добавлять в рассказ собственные домыслы, как бы правдоподобны они ни были. Он собрал людей и бросился в погоню, настиг противника в считанные минуты и начал преследовать их по пересеченной местности.

Жан-Пьер – не подумав, по словам одного лейтенанта и мудро – словам другого; но ни один из них не понимал храбрости моего мальчика так, как я, – превосходная смелость совершенная чистота, – так вот, потом Жан-Пьер последовал за врагом в горную пещеру и попал под сильный перекрестный огонь.