Хрущёвка
–Спасибо Вам, конечно, за комплимент. Но Вы понятия не имеет, что я за человек…– Инга говорила на повышенных тонах.
–Я и без слов вижу, что Вы за человек.– Ян оборвал Ингу на полуслове.
–Тогда выкладывайте на чистоту, что я по-вашему за человек. Вам лучше знать! Ведь Вы же сама проницательность.– гневилась Инга.
–Мне, к сожалению, не ведома история Вашей столь горькой жизни. Но с присущей мне лёгкостью я могу утвердить без толики сомнения, что относительно вселенной, все Ваши беды, это тлен, как говорил Спиноза. И кончать жизнь самоубийством на почве личных страданий, как в личных делах, так и за их пределами, довольно опрометчивый шаг. Поверьте мне на слово, ибо в один из многих дней, я воспылал желанием удавиться на люстре. Но дело не выгорело и как итог, я выпутался из петли самобичевания. Не повторяйте чужих ошибок, оно того не стоит. Я голову на отсечение даю, что Вы не шутки ко мне шутить пришли и настроены серьёзно. Но и в то же время, я даю гарантию, что Ваши проблемы не стоят того, чтобы накладывать на себя руки. И прежде чем сводить счёты с жизнью, я предлагаю Вам некоторое время побыть натурщицей. Работёнка не пыльная, и главное, что нагие образы в моих картинах исключены. Так что не переживайте, Ваше доброе имя останется таким же добрым и чистым. И не солгу, если скажу, что человек я – щедрой души.
–Да откуда Вам известно, что мои проблемы не стоят и выеденного яйца.– твёрдым голосом заявила Инга и беспардонно ткнула в художника пальцем.
–Поверьте мне на слово.– добавил Ян и убрал кисточку в сторону. Он схватился за поручень кресла и выкатил на свет инвалидную коляску.– И прежде чем, сказать нет, подумайте, что Вы теряете. Кончить жизнь самоубийством может абсолютно каждый… Но лишь немногим, хватает смелости идти навстречу невзгодам. В любой день, хоть завтра Вы можете бросить работу и вскрыть себе вены, или удавиться. Я отговаривать Вас не стану, но работа лишней не бывает. Запомните это… К тому же у Вас появиться шанс съехать от родителей и быть частью моих картин.
–Что Вам известно о моих родителях?– удивилась Инга.
–Ровным счётом, ничего. Я не знаю Ваших родителей и в лицо их не видел. Но думается мне, они мало чем отличаются от идей коммунистов, или националистов. Радикальные и высокомерные личности, которые явно считают себя умнее всех на свете.
–Будьте аккуратнее со словами молодой человек. Они как-никак моя родня.– заявила Инга.
–Прошу прощения за столь громкие слова. Я обещаю, что впредь буду мягок в выражениях.– извинился Ян и вернулся к мольберту.
–Так, когда мне приступать к работе?– вопрошала Инга.
–Будет неплохо, если Вы вернётесь в исходное положение и устремите взор на небеса.– ответил Ян и взял в руки кисточку.
Инга, следуя указаниям творца, вернулась в исходное положение и устремила взор на усеянный звёздами небосвод. Полы куртки развевались на тёплом ветру, и холодный бетон под ногами морозил упругие ступни. Волосяной пучок кисти осторожно коснулся полотна, и Ян продолжил писать начатую картину…
***
Оттопырив ноги, Инга удобно расположилась на советской кушетке и рукой подпирала голову. Собранные в пучок волосы, оголили массивный лоб, не то носорога, не то дельфина и строгое по нынешним меркам платье укрывала бахромой разбитые об асфальт колени. Третий час Инга лежала на советской кушетке, не меняя исходного положения и надо сказать, что руки её, подпиравшие голову, вскоре онемели. И унылая обстановка, царившая в мастерской, наводила Ингу на мысль, что неплохо бы часок-другой вздремнуть, пока художник занят работой. Но она прекрасно знала, что глаз смыкать ни в коем случае нельзя, иначе вся картина пойдёт коту под хвост. И если художник, задумал нарисовать девушку с открытыми глазами, то будь добр мой милый друг – терпи, чего бы тебе это не стоило. Быть натурщицей, как выяснилось, дело не из простых и стоит больших усилий. Боль в боках, отёкшие ноги, и красные от недосыпа глаза, наводили родителей на мысль, что Инга связалась с плохой компанией. И как бы родители не старались, но найти сигареты под кроватью, или шприцы в шкафу, им так и не удалось. «Где ты весь день шлялась!?», недоумевала мать и устраивала внеплановые обыски посреди ночи. Хуже чекистов… Инга либо отнекивалась, мол, не мешай мне, я занята, либо уклонялась от расспросов матери. Впервые за долгие годы, равнодушие отца к воспитанию дочери сыграло ей на руку. Анита Павловна долго упрашивала мужа надавить на Ингу, но отец оставался равнодушным к воспитанию дочери. И за просмотром футбольного матча, отца посетила мудрая, как он думал поначалу, мысль – гораздо лучше иметь сына, нежели дочь. С ними хоть поболтать есть о чем. И чтобы мать, поскорее отвязалась от неё и перестала устраивать обыски в комнате, Инга намеренно солгала, что работает продавщицей в гипермаркете.
Несмотря на каждодневные боли, ей нравилось быть натурщицей. Хотя первые дни, она терпела множество неудобств в новой для себя роли. Ибо сидеть на протяжении долгих часов в положении смирно, не всем под силу. Как и было обещано, платил Ян вовремя и неприлично много для девочек её возраста. Однако Ян по собственным убеждениям, не платит девочкам, он платит исключительно натурщицам. И если работник к делу подходит крайне ответственно, то ему причитается удвоенная премия. На первых порах Ян старался не нагружать Ингу работой, поскольку знал, что эксплуатация детского труда карается по закону. И никакой интимной близости между ними не наблюдалось, чисто деловые отношения. Инга смотрела на него, перво-наперво как на закадычного друга, а Ян в свою очередь смотрел на неё, как на молодых лет натурщицу. Разница в возрасте значительно препятствует любви молодой натурщицы и художника. Правда, иногда Ян невольно представлял Ингу в подвенечном платье у алтаря. Но эти дурные мысли, не более чем детский лепет. И не секрет, что большинство мужчин при виде симпатичной нимфы пускают слюни, и представляет её в образе красавицы-жены.
За последний месяц Ян написал ровно три картины, это, кстати, на три больше, чем в прошлом и позапрошлом году. И в каждой из трёх картин, Инга играла ключевую роль. То она неделю держала яблоко в руке, то она делала вид, что занята уборкой по дому. И порой думалось, что проще на пятый этаж внести рояль, чем месяцами работать натурщицей. Боли в пояснице, в ногах, в руках, да в любой части тело, перестали восприниматься ей, как нечто из ряда вон выходящее. Вполне себе обыденные травмы и нет в них, чего-либо страшного – того, что могло бы порядком изувечить тело до безобразия. Инга приучила себя не обращать и грамма внимания на боли в спине, или в ногах. Второй месяц она работает натурщицей и терпит острые боли, несмотря ни на что.
И в который раз Инга позирует лёжа на советской кушетке и ждёт – не дождётся, пока Ян наконец-то допишет с неё очередную картину из серии: «Строгие черты лица…». И порой кажется, что Инга сроднилась с болотного цвета кушеткой, телом приросла к бархатной ткани, пустила корни в изящную обивку, и совсем позабыла, каково это, лежать на другом боку.
–Ян, что ты рисуешь?– любопытства ради, спросила Инга.
–Картине не рисуют, их пишут.– ответил Ян и между тем водил кистью по масляному холсту.
–Хорошо. Тогда, что ты пишешь?– Инга не переставала осыпать художника вопросами, однако Ян отвечал сухим молчанием.– Ну же! Поговори со мной, иначе я усну. Знал бы ты, каково это, работать натурщицей.
–Знала бы ты, каково это писать картины и платить натурщице за то, что она круглыми сутками дрыхнет на диване.– губы Ян расплылись в улыбке.
–Ты неисправимый грубиян! Тебе нет места, среди женщин. Ты их недостоин.
–А мне женщины ни к чему. Когда в руке моей лежит кисть, а перед глазами на складном мольберте чистый, будто снежная пелена холст, то большего мне и надо. Я по уши влюблён в искусство и ни одна плоть, даже самой изящной девицы на всём белом свете, не способна отбить у меня любовь к холсту.
–Ты хоть сам-то понимаешь, что ты, или кого ты там рисуешь на своих полотнах?– О творчестве Яна Микуленко натурщица Инга не имела ни малейшего понятия. Не понаслышке она знала, что Ян востребован, как художник и творец. И если в кругах ценителей современного искусство на картины молодого художника имеется большой спрос, то, стало быть, Ян рисует недурственно. Возможно в глазах молодой натурщицы, его картины, это ни, что иное, как сплошные геометрические фигуры, размытые очертания и попытка запечатлеть одним мазком целую эмоцию, но современное искусство думает иначе.
–Если я перестану понимать написанные мною картины, то спрос на них значительно упадёт. Я бы сказал, приравняется к нулю. Современное искусство, нынче подвержено тотальной критике. Уровень мышления многих диванных мыслителей, остановился в далёком 1812-м году, когда в приоритете у художников была великая живопись и неотразимые портреты. Но современное искусство, пришло на смену старому течению моды. Малевич со своим чёрным квадратом ознаменовал эпоху загадок и тайн. Теперь мало смотреть на картину и видеть в ней раскаты грома, или шторм на средиземном море. Теперь, чтобы по достоинству оценить картину, необходимо иметь абстрактное мышление. Понимаешь ли Инга, современный мир по горло сыт чудными портретами и пейзажами на огромных холстах. Искусству необходим был эффектный толчок, второе дыхание и тогда миру явился сам Казимир Малевич. Безусловно, я признаю величие картин Микеланджело, или Ван Гога, или других гениев мирового искусства. Но и в то же время, мне близок Сальвадор Дали, надо статься, главный сюрреалист двадцатого века. Современное искусство, это переход от большого, к широкому. Мало уметь рисовать на холсте снежную метелицу, кроме чудесных, пропитанных живописью мазков, необходимо кроме того придать картинам нечто новое. Современное искусство – это сплошное новаторство. И дошло до того, что люди перестали писать картины, теперь они рвут холсты, сжигают их и обливают томатным соусом в знак протеста. Современное искусство на корню изменило взгляды целых поколений, двадцатого и начала двадцать первого века. Люди, рождённые в пределах этого столетия, подчас забывают о простом. Они ищут смысл там, где его отродясь не бывало.
–Наверное, ты знаешь, о чём говоришь. Но я всё равно не понимаю твои картины. Они слишком просты. В них нет, ни образов, ни природы, ничего, что могло бы свести с ума целое поколение людей. Сплошные чёрточки, да кружочки.
–Вы слишком ограничены, чтобы понять моё искусство. Мои картины, огромны и каждый находит в нём что-то новое… Исключительное. Я не пишу на холсте раскаты грома, я хватаю со стола кисть и одним мазком на полотне, я дарую людям пищу для тяжеловесных размышлений. Я вижу портреты по-своему, и вместо плоти на советской кушетке, я нахожу неподдельную эмоцию Ваших тонких губ. Моя цель – заключить эмоцию, не в чертах лица, а в геометрической фигуре, или в размытых очертаниях. Для этого мне необходимы две вещи – это время и покорная натурщица. И если остановить время, я не способен, то в моих силах сделать Вам замечание. Перестаньте же, наконец, болтать!
–Эх… Вы неисправимый ворчун. И в картинах Ваших нет ничего особенного. – съязвила Инга.
–Всё! На сегодня хватит. Я сыт по горло. Мне нужен отдых. От Вас! И от всего, что с Вами связано! Увидимся завтра. И прошу не опаздывать. Писать по памяти, мне довольно трудно. Я должен видеть Ваши эмоции наглядно. Я ухожу.– Ян убрал с колен палитру, обеими руками схватился за колёса и с бутылкой красного вина скрылся на балконе.
Инга поднялась с кушетки, силой оторвала тело от худой обивки, и ощутила, как по бледной спине пробежала сотня другая мурашек. Поясница изнывала от боли, мышцы онемели, сделались ватными и рука, часами подпиравшая голову, напрочь отсохла. Инга приступила к минутной гимнастике и обеими ногами встала на ворсистый ковёр. Она прыгала на месте, разминала шею, работала кулачками, воспалённые суставы, то и дело хрустели буквально от каждого телодвижения. Инга покончила с гимнастикой, накинула на плечи куртку и оставила квартиру художника.
***
На пороге дома Ингу встретила сварливая мать, и вдруг запахло жареным. Не то курица в духовке, разносила благовоние по всей квартире, не то гнев глазах Аниты Павловны норовил испепелить всё живое. И тёплый приём с нотками бытового насилия ей был обеспечен. Не успела Инга разуться, снять куртку и отойти от трудовых будней, как разгневанная мать с ходу прописала родной дочери хлёсткую пощёчину. Инга отпрянула к входной двери и ладонью схватилась за больное место.
–Больно… За что?– горечь обиды ранила Ингу в самое сердце.
–Будешь знать, как родную мать за нос водить. Ты кого во мне увидела!? Глупую простушку!? Деревенщину!? Или тупую малолетку!? Ты всерьёз думаешь, что я не стану навещать родную дочь в гипермаркете, зная, что она там работает. Ты либо тупая, либо скрываешь от меня правду. И поскольку я твоя мать, то в твоих жилах течёт моя кровь. И думается мне, что ты сикильдявка нагло врёшь мне прямо в глаза. А ну выкладывай всё, как есть, иначе я возьму отцовский ремень, и тебе мало не покажется. Всю дурь из тебя выбью.
–Не надо мама…– жалостливо простонала Инга.
–Не мамкай мне тут! Дрянь мелкая.– чаша терпения с минуты на минуту лопнет и Анита Павловна пустит в ход кулаки, либо на крайний случай, прибегнет к отцовскому ремню, если же Ингу вдруг решит умолчать о самом главном – откуда она берёт деньги.– Признайся, что ты связалась с дурной кампанией! Не заставляй родную мать нервничать!
–Я не связалась с плохой кампанией. Напротив, я вожусь лишь с культурными людьми. Вот, например, недавно, я познакомилась с художником, и теперь мы с ним, как говорится, не разлей вода.– Инга пыталась упорно донести до матери всю правду.
–Тогда откуда у тебя кошелёк набитый деньгами! Я была сегодня в гипермаркете и битый час искала тебя, то здесь, то там. И никто! Абсолютно! Ингу Бледных в глаза не видел! Я как дура, спорила с директором магазина. Устроила скандал на весь гипермаркет и что в итоге! Сучий охранник выставил меня на улицу.– Анита Павловна, для пущей убедительности искусно махала обеими руками, точно пылкий итальянец показывал туристу дорогу.
–Хорошо! Так уж и быть! Признаюсь. Я не работаю в гипермаркете…
–Тогда откуда у тебя столько денег?
–Я работаю натурщицей, у одного художника… Он пишет с меня картины.– гордо заявила Инга. Она ждала, что мать проявит куда больше милосердия и похвалит уставшую дочь за чрезмерные потуги приобщиться к искусству.
–Ах ты потаскуха малолетняя! Телом торгуешь! Грудь напоказ старым пердунам выставляешь!– Анита Павловна пустила в ход кулаки и принялась колотить дочь металлической вешалкой.– Воспитывала дочь, а выросла проститутка! И как тебе стыдно…
–Успокойся! Ненормальная! Я догола ни перед кем, не раздевалась. У меня парень есть. Он художником работает. Востребованным!– ответила Инга, и на душе вдруг стало спокойно.– Он меня любит и в обиду не даст.
–Что ещё за художник? Откуда он родом? Иностранец? Надеюсь правильной национальности.– что-что, а ненависти к южным народам у Аниты Павловны не занимать.
–Он обычный художник. Славянской внешности. И вообще, какая, в конце концов, разница, откуда он родом. Главное, что человек хороший.– недоумевала Инга.
–Большая! Все не русские, спят и видят, как бы наших баб окучить. Сперва обрюхатят наивную девку, а потом сбегут к себе на родину. И кому она с ребёнком нужна будет?! Так что не думай привести домой не русского. Я хочу белых детей, а не помесь чёрного и белого. Вот пускай едут к себе на родину, там и заводят семьи. А здесь им делать нечего. Тут и своих дибилов, пруд пруди!– продолжала мать.
–Он русский с головы до пят. И пишет картины! Он востребован, как художник.– гордилась Инга вымышленным парнем.
–Иди сюда… Обниму.– столь внезапная новость растопил лёд на сердце матери, и она стиснула Ингу в любовных объятьях. Анита Павловна развела сырость на щеках и была несказанно рада тому, что дочь наконец-то встретила любимого человека. И не абы кого, а художника.
Так и простояли они в обнимку четверть часа и ни слова друг другу не сказали.
***
Наутро Инга вернулась в исходное положение и легла на советскую кушетку. Ян продолжил работать над очередной картиной и думал, как скоро она от него сбежит. Такую работу, не каждый осилит, в особенности, если ты девочка-подросток. Работать натурщицей, это Вам не мелким чинушей в администрации города бумажки заполнять. Эта профессия требует немалых усилий, в том числе терпение и послушание. Тонкости и сложности работы натурщицей многогранны. И доподлинно известно, что не всякого рода девица, способна выстоять четыре часа в одном положении, и при всём при этом подолгу смотреть в одну точку на стене, целиком заморозив мимику лица. Отсюда горькие последствия – остеохондроз коленных суставов, потеря зрения и варикозные расширение вен.
Вот на какие жертвы идёт натурщица, ради искусства! Инга делает первые шаги на этом поприще и к делу подходит крайне ответственно. Не самая весёлая работёнка, но это куда лучше, нежели часами преть в офисном кресле и строчить на бледных компьютерах отчёты за прошедший квартал. И что ни говори, однако работа натурщицы, даёт ей полное право называть себя – частью современного искусства.
Неписаный устав любой натурщицы гласит: молчание – находка для любого художника. Но порой Инга забывает о главном… о том, что тишина в мастерской на вес золота и начинает безумолку чесать зыком.
–Послушай Ян… У меня для тебя есть чудесная новость. Мои родители, хотят с тобой познакомиться.– её голос заметно дрожал, а вместе с ним дрожали и тощие до костей руки. Инга говорила медленно, бубнила себе под нос и губы почти не раздвигала, стараясь не нарушить целостность выстроенной композиции.
–Неужто они давние поклонники моих картин? Если да. То я крайне польщен. Я и не думал, что среди обывателей, есть истинные ценители современного искусства. Как правило, они зачастую нелепы в выражениях и клеймят мои картины, называя их дешёвой мазнёй.– сказал Ян и макнул кисть в цветную палитру.
–Нет… Не совсем. Они люди далёкие от искусства и за всю свою жизнь лишь однажды бывали в музее восковых фигур. Как там говорили коммунисты!? Рабочий класс!? Ну, так вот… Мои родители эталон рабочего класса.– Инга не стеснялась говорить в открытую, что её родители от искусства далеки, настолько, что световых лет не хватит, чтобы просчитать их культурную необразованность.
–Тогда, что им от меня надо? Говорю сразу. Портреты на заказ я не делаю! Я этим больше не занимаюсь. Мне того раза хватило выше крыши… Когда двум ярым представителям субкультуры радикального быдла, чем-то не угодила моя работа – «Чёрный сюр в лицах работяг!». И поскольку они наваляли мне, мама не горюй! То я не желаю более с фонарём под глазом ходить. С меня достаточно того, что от удара битой моя голова чуть не раскололась на два равных полушария. И что самое главное, эта пародия на людей… эти гады, не купили мою картину. Скажу больше, они её нагло порвали! А я вложил в неё душу…– Ян слегка приуныл. История с рукоприкладством кончилась тем, что недовольных клиентов в итоге поймали и завели на них уголовное дело по 112-й статье: причинение вреда здоровью средней тяжести.
–Поверь мне… Ни моей матери, ни отцу и в голову не взбредёт поднимать руку на гостя, тем более на… художника. Просто вчера вечером мать набросилась на меня с кулаками и устроила мне, что называется допрос с пристрастием. И я не придумала ничего лучше, чем сказать, что ты мой парень.– на минуту ей захотелось принять более удобную позу. Но не став нарушать целостность всей композиции, Инга отказалась от этой затеи.
От услышанного Ян потерял дар речи, и кисть в руках художника застыла над холстом. Он словно обратился в каменную статую и на любой вопрос теперь отвечал немым молчанием. И откуда ни возьмись! Раздался грохот! Палитра тёмных красок соскочила с разбитых параличом колен и живо плюхнулась прямо на ворсистый ковёр. Орава кистей рассыпалась по полу, и Ян судорожно принялся собирать их в одну кучу. На помощь художнику пришла Инга. Она встала на четвереньки и нащупала под коляской махонькую кисточку. Видимо Ян, всё же испытывал к ней любовные чувства. И между ними куда больше, чем просто деловые отношения молодой натурщицы и художника.
–Не стоило…– робко ответил Ян.
–Чего именно.– спросила Инга.
–Не мне стоило помогать. Я и сам неплохо справляюсь. К тому же ты покинула рабочее место. А это не есть, хорошо…– ответил Ян.
–И что теперь? Ты меня уволишь?– губы её расплылись в лёгкой улыбке, и сама она сияла, точно солнце поутру.
–Обойдусь простым штрафом..– ответил Ян и тотчас подобрал с пола упавшую вверх дном палитру красок. И чтоб тебя! На ворсистом ковре отпечатались тёмные пятна и надо статься, обычном порошком их не вывести. И как художник, Ян плевать хотел на ковёр. Ибо его жизнь, это сплошная метаморфоза тёмных пятен. Но будучи хозяином этой квартиры, Ян места себе не находил в силу того, что бабушкин ковёр, полувековой давности, сызнова придётся отдавать в химчистку.
–В виде чего?– Инга кокетливо стреляла глазками и настырно добивалась от него признания в любви.
–Пока не знаю… Но я что-нибудь, да придумаю.– ответил Ян.
–Будь другом… Выручи меня завтра… Явись на встречу, хоть на один часик…
–Завтра! Инга… Честно слово. Ты меня убиваешь! Я тебя знаю без году неделя, а ты уже мне в родственники набиваешься. Не забывай, что между нами, исключительно деловые отношения. Я художник, ты моя натурщица. И не более того! -ответил Ян.
–Вот именно! Не дай мне зачахнуть… Ведь я твоя натурщица. Подумай, что будет со мной, если ты не явишься на ужин. Да родители меня заклюют. Разве ты этого хочешь. Прошу тебя!– Инга встала на колени и схватила его за руки.
–Подымайся! Не стой на коленях. Вещи подобного рода дискредитируют меня, как мужчину. Я, будучи представителем сильного пола, не позволю, чтобы женщина ходила передо мной на коленях.– Ян силой принудил Ингу встать с колен и не позорится.– Имей хоть немного уважения. Я инвалид! Как ты этого не понимаешь! Я элементарно не могу без помощи соседа взобраться на крышу дома, а ты мне предлагаешь сходить на ужин!?
–Я помогу тебе! И престань ныть. Ты не инвалид, ты особенный. Вот я серая мышь. Но ты… Уникум… Женщин моего калибра, на свете десятки миллионов, если не сотни. И поверь мне на слово, я знаю, о чём говорю. Ты востребованный художник. Люди платят деньги, чтобы посмотреть на твои картины. И пускай они довольно странные, но раз народ ходит, то им интересно.
–Хорошо… Хорошо… Твоя взяла. Ты меня уговорила. Я не прочь поужинать с твоими предками.– сдался Ян.
–Что бы я без тебя делала…– Инга заключила своего спасителя в крепкие объятья.
–С голоду бы померла.– ощутив на затылке весьма приятное дыхание, Ян проникся благовонием женских духов неизвестной марки. Перед тем, как пойти на любимую работу, Инга позаимствовала у матери флакон духов, то ли сербских, то ли молдавских и главное, что разило от них за версту. И не взирая, на то, что от молодой натурщицы смердело зловонием, художнику понравился резкий запах дешёвой дряни. Ян не прочь вдохнуть полную грудь ядовитых поров, если Инги ими надушится.– А теперь оставь меня в покое. Я хочу предаться размышлениям.
–А как же картина?– удивилась Инга. Впервые за месяцы работы натурщицей, она слышит от Яна подобного рода слова.
–Я слишком потрясен, чтобы работать. И мне надо переваривать тяжеловесные мысли в своём котелке. Так что, на сегодня хватит.– ответил Ян и удалился в соседнюю комнату. Инга накинула на плечи куртку и вернулась домой.
Ян мирно сидел возле окна, а если быть точнее, он провожал взглядом бесконечную вереницу облаков. Его распирали незнакомые доселе чувства, от которых голова кругом идёт и ладони потеют. То ли диарея, то ли спазмы в желудке, тому виной. Сразу ведь не поймёшь. Возникло явно желание творить и тяготеть ко всему живому, вплоть до уродства, какими бы оно ни было. И не до конца ясно, что именно рождало в нём чувства, одновременно мрачные и ликующие. Но одно Ян знал точно – Инга имеет к этому прямое отношение.
–С чего вдруг Инга Бледных к тебе захаживает? Неужто любовь?– любопытничал Витасик. Он притаился в тёмном углу и наблюдал за ними больше часа. С тех пор, как Инга улеглась на кушетке, Витасик не двинулся с места и звука лишнего не издал, и даже успел часок другой покемарить.
–Тебе-то какое дело? Ты лучше меня на крышу дома перенеси. Здесь дышать нечем… Сплошная духота, что в гостиной, что на балконе. Мне кровь из носу нужен глоток чистого воздуха. И не задавай лишних вопросов. Я выдохся!– жаловался Ян.
–Кто это, мы!?– недоумевал Витасик.
Бывает и такое, что Ян, сложив руки на груди, выдаст мудрёное словечко и кого угодно ведёт в лёгкий ступор. И Витасик тому в подтверждение… Он зачастую делал умный, полный мыслями вид мудрого человека, хотя сроду не знавал таких слов.