Хрущёвка

–Что-то в сон клонит, не могу. А завтра на работу идти… Отоспаться бы нам, как следует.

–Думаешь!?– спросил Ливнёв.

–Конечно… Тебе завтра с восьми утра и до пяти вечера, студентам мозги вправлять, а на пьяную голову, ты разве что уснёшь посреди лекции.

–Есть в твоих словах доля правды. Думаю, мне хватит на сегодня, что-то я и впрямь засиделся в гостях.

–Ты не подумай, мне в радость с тобой коньяк распивать, просто работа… Сам понимаешь.– оправдывался профессор Круглов.

–Конечно, понимаю!– радостно воскликнул Ливнёв и крепко обнял товарища. От него жутко разило перегаром, и стоило ему дыхнуть, как у бедного профессора закружилась голова.– Мы же с тобой учёные умы, не пристало нам водку жрать, как люмпены в подворотне.

–Истину глаголишь брат…– заключил профессор Круглов и едва ли не пинками выпроводил гостя в прихожую. Но Ливнёв, то ли нарочно говорил взахлёб, то ли язык, с цепи сорвался и трещал не смолкая. Профессор, силой протянул Ливнёву клетчатое пальто, натянул на пустую голову вязаную шапку, придвинул к нему шерстяные башмаки и думал, как скоро он оставит его квартиру в покое. Шли минуты, а Ливнёв, надо полагать, домой идти не собирался, напротив, он осыпал друга благодарностями, желал ему крепкого здоровья, чтоб дети были и дом стоял. Тогда профессора Круглов похлопал товарища по спине, открыл перед ним входную дверь, вытолкал Ливнёва подъезд и в и в конце добавил:

–Ну что ж пора прощаться. Приятно было с тобой поболтать.

–И тебе всего хорошего…– профессор Ливнёв наконец-то перестал чесать языком и спустился вниз по лестнице. Пьяный едва ли не в усмерть, на пьяную голову Ливнёв пошёл искать ближайшую остановку. Круглов, закрыл за собой входную дверь, облегчённо выдохнул и упал на кровь. Он спал мертвецким сном, без задней мысли, в то время как Ливнёв блуждал по городу и ловил попутку.

Берегись! Мыши наступают!

По счастливой случайности, Витасик оказался в нужном месте и в нужный момент. Он понятия не имел, чем же себя занять… И от безделья чесались, словно от крапивницы. В подъездах он убрался, домашних питомцев накормил до отвала, и фикус на подоконнике полил, слонялся целый день по дому, да бездельничал. Стоит сказать, что в последнее время, он частенько навещал квартиру профессора Круглова и с нетерпением ждал увидеть там невесту-красавицу. Но из раза в раз, к нему приходил лишь мужчина с тросточкой, и они ночами напролёт распивали крепкие напитки. Как ему не стыдно, я тут хожу, переживаю и думаю, когда он, в конце концов, женится, а ему хоть бы хны. Незнакомец с тростью, вызывал у Витасика смешанные чувства. И скорее он питал к нему полное равнодушие, нежели глубокую неприязнь. Витасик очень злило, что незнакомый господин в наглую спаивал профессора и не знал рамок приличия. И он не прочь, чтобы господин с тростью забыл дорогу в квартиру профессор главное, наконец-то перестал хлестать коньяк за чужой счёт. И года не прошло, как он снова наведался в гости к профессору Круглову.

Витасик думал вернуться домой, но там слишком тоскливо, а дела по хозяйству он все переделал. И если незнакомца с тросточкой он недолюбливал, а где-то и вовсе презирал до глубины души, однако беседу они держали на умные темы и говорили весьма мудрёными словами. Витасик не знал о чём, или о ком они говорят. Он, например, понятия не имел, что из себя, представляет эта странная политика, и с какой стати всё внимание господа заостряют именно на ней. Чем она вдруг заслужила любовь взрослых мужчин!? Неужто она до того красива, что два мужика только о ней и болтают. Странно… Честно слово, не пойму я их. Витасик очень даже нравились заумные словечки, но подчас ему казалось, что они говорят на иностранно языке.

Алкоголь развязал им языки, и они свободно болтали на любые темы, начиная от загадочной политики и до не менее знакомой физики. ЗА столом большим и круглым, они держали пылкую беседу, а в перерывах поднимали хрустальные рюмки. Говорили они, кстати, больше, чем пили, однако хмелели быстро. Витасик находил их разговор интересным, но лично для себя он ничего нового не узнал, ровно до того момента, пока профессор Круглов не обмолвился про защитное средство от хвостатых грызунов. Витасик навострил уши, придвинулся поближе к застолью и тайком подслушал речь профессора Круглова. До чего же голова, думал Витасик, своими руками смастерил средство защиты от мышиной напасти.

К слову, хвостатые грызуны в край потеряли страх перед человеком – вершиной пищевой цепи. Им неведома жалось и в гостях они чувствую себя, как дома, что само по себе из рук вон плохо. Они грызли чужой линолеум, дрались с котами, оставляли на полу мышиный помёт, пугали здоровенных собак и житья не давали хозяевам квартир. В первую очередь, кровь из носу, но нужно порешать или «порешить», там уж как получится, вопрос с мышами. На кону стоит честь всего дома, и подвести жильцов, значило подвести самого себя. Но с другой стороны, я собираюсь запустить лапу в чужой карман и стащить оттуда пробирку. Витасик думал и не мог прийти к единому компромиссу, а мыши тем временем обрастали мощью.

Найти управу на мышей стоит больших усилий, и с некоторых пор жильцы дома стали прибегать к услугам долговязых парней с респираторами. Так называемый отдел по борьбе с мышами, распылял ядовитые вещества и делал жизнь в квартире невыносимой. И после чего квартира, становилась непригодной для житья. Однажды, Витасик вдохнул полную грудь отравленного воздуха и на доли секунды потерял связь с внешним миром, в глазах помрачнело, колени затряслись, и холодный пот выступил на бледном лбу. Он оставил жуткий застенок позади и на своих двоих приполз к дому. И действительно… на пару дней мыши оставили квартиру в покое и хозяева более не наблюдали на полу мышиный помёт. Правда, дня через два мышиное засилье вновь настигло уютное жилище и оборвало целостный покой всего дома. Долго думать не пришлось, да и сам по себе Витасик очевидно не сторонник долгих измышлений. А если внезапно он окажется на распутье, то зов сердца, несомненно, подскажет ему верную дорогу. Он всегда склоняется в пользу дома и если общее дело требует от него злостную кражу, то преступить закон дело времени и больших усилий.

Витасик выждал наиболее удачное мгновение и тихоходом прокрался в прихожую, где пьяный в усмерть профессор Ливнёв шатался подле вешалок. Он порывался впихнуть газетный сверток во внутренний карман, но косой взгляд ощутимо мешал ему поразить цель. Семь безуспешных заходов понадобилось профессору Ливнёву, прежде чем на восьмой он с большими усилиями втиснул во внутренний карман газетный свёрток. После чего, он, опираясь на массивную трость, вернулся к застолью. Взглядом Витасик проводил сутулую спину профессора Ливнёва и вынырнул из укрытия. Грациозным прыжком малыш Витасик взобрался на клетчатое пальто и безнадёжно повис на длинном рукаве. Что-что, а прыгал Витасик недурственно, словно атлет на международных играх. И теперь, когда он окончательно ухватился за рукава клетчатого пальто, дело оставалось за малым. Витасик запустил лапу в чужой карман! Он дерзал ничем не хуже карманника со стажем, лишь нервы от страха взыграли, и душно становилось в прихожей. Витасик аккуратно вынул газетный свёрток и смахнул с длинного рукава прямо на твёрдый пол. По щелчку пальцев, Витасик испарился в одночасье, как деньги испаряются в руках чиновника.

Родная квартира томилась со скуки, и Витасик живо запрыгнул на стылую кровать. Он распрямил газетный свёрток и под жирным заголовком: «Скажи, нет коррупции!» увидел стеклянную пробирку. Бледная жижа голубого оттенка лениво бултыхалась под тонким слоем стекла, и невольно притягивала на себя любопытные глаза Витасика. Странно, блеклая жижа, а столько шума вокруг, и Витасик ушёл в ванную комнату. Под умывальником на пыльной полке, Витасик нащупал пульвелизатор и перелил содержимое пробирки до последней капли. Бледной жижы оказалось мало, чтобы доверху наполнить сосуд. Тогда Витасик разбавил жижу кипятком и туго закрутил пульвелизатор. Сквозь мутную водицу едва виднелась блеклая голубизна и Витасик, схватив пульвелизатор, ринулся на мышиную охоту.

Массивная дверь, запертая на амбарный замок, сурово преграждала Витасику пути для наступления. Синяя краска на клеёной фанере изрядно облупилась, стальная ручка с годами проржавела до основания и одним своим видом она наводила жути на любого, кто вздумает сойти в мрачное подземелье. Ни вперёд, ни назад, он заворожёно смотрел на дверную ручку, и видится мне, слегка оцепенел.. Одни боятся высоты, вторые паникуют в тесном помещении, а у третьих душа уходит в пятки, от одной лишь мысли, что валютный фонд, не сегодня так завтра потерпит крах и тогда рубль обесценится. Витасик не пугался высоты, и в тесных помещениях держался, как ни в чём не бывал, а про валютные фонды он и знать, не знает. И ничто кроме темноты, не пугало Витасика до мурашек. И ни столько темнота, сколько неизвестность будоражила кровь Витасика. Что за неведомая сила вздумает прятаться в шкафу!? Или под кроватью!? Или на пыльном чердаке!? И Витасик ответит – нечисть… Гадкое, четвероногое, трёхрукое чудище, со звериным оскалом, в чёрном пречёрном сарафане вынырнет из-за угла и утянет Вас в бездну. Рано или поздно человек должен взглянуть страхам в лицо. Большинство наивно полагают, что велики герои без страха в глазах и дрожи в коленях совершали немыслимые подвиги. И, как правило, большинство охотно поддаётся мнению меньшинства, поскольку меньшинство несёт в массы уникальные вещи, вплоть до пропаганды и телевизора.

Вопреки страхам, Витасик проник в мрачный подвал и крадучись шагнул навстречу тьме. «Ни зги не видать… Хоть глаз выколи», шепнул Витасик и вынул из кармана фонарь. Пластмассовый и небольшой величины, он обливал лучами холодные стены и дальше чем на пару метров не светил. От лазерной указки толку поболее будет, гневился Витасик и осмотрительно вымерял каждый шаг, на предмет гвоздей и битого стекла. На входе Витасик заметил, как вдоль потолка в ряд тянулся кабель, и он смекнул, что поблизости есть выключатель.

Синие лучи трепетно ласкали мёрзлые стены, и подвальная сырость источала холод. Витасик ловко управлялся фонариком. Правда, ума тут большого не надо, и последний чудак запросто осилит инструмент, было бы желание. Он фонарём прошёлся по жуткой стене и обнаружил там выключатель. Белёсая плесень, обступила чёрный пластик с четырёх сторон и на полу у стены вприслонку покоилась заржавелая койка.

Витасик навёл слабый фонарь на бесхозную кровать и ужас! Он застал на престарелой койке, не менее, пожилого старика. Болотная куртка износилась до сквозных дыр, и напоминала драные лохмотья, шапка ушанка налезала на морщинистый лоб, и одни лишь советские валенки с годами ни разу не поистрепались, по-прежнему нагнетали тоску и уныние.

–Ой!– удивился Витасик и пошёл на попятную.

Бродяга встрепенулся, задрал голову, воровато осмотрелся по сторонам, вытянул нос и расчётливо принюхался. Он лениво уселся на скрипучей кровати, поправил шапку ушанку и нащупал в недрах кармана жалкий бычок от некогда пахучей сигареты. Старик прищурил оба глаза, чиркнул спичкой о коричневатую тёрку и прикурил бычок. Сделав пару длинных затяжек, он швырнул сигарету в махонькую лужу и смерил Витасик пронзительным взглядом. Блеклые лучики хлипкого фонаря упирались прямо в морщинистый лоб, но старик глаз в сторону не отводил и, сморщив густые брови, думал, кто это перед ним стоит. Старик готовился к аресту… Что на худых запястьях щёлкнут стальные наручники и его насильно поведут в участок. Старик бы не прочь, отсидеть пятнадцать суток в отапливаемом помещении.

–Ты кто таков будешь!?– недоумевал старик.

–Витасиком меня звать.– робко ответил он.– А ты чего не спишь!?

–Да мысли дурные житья мне не дают.– начал старик.– Эххх… Прошли мои годы, не то, что раньше. Как сейчас помню, вернусь я с работы, без задних ног упаду на кресло, сомкну веки и начну храпеть на всю округу. И эшелон поездов рядом промчится, а я и глазом не поведу, буду себе лежать, да бока во сне мять. Работать надо… Без работы жить невмоготу, тяжко становится… И на думы думные, у тебя времени попросту не хватает, когда ж тут думать, если ты с утра до вечера на работе хребет ломаешь. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь…

–А ты сам кем будешь!?

–По жизни я человек искусства, а по профессии конструктор-чертёжник. Видел грузовик, хоть раз в жизни?

–Ну видел… А что!?

–Так вот, я на таком катался. А ты вот, например, в кабине водителя бывал!? А я вот бывал.– горделиво заявил старик.

–А тебя сюда, каким ветром занесло? Здесь же ни зги не видать.

–Попутным…– ответил старик.– Лет десять, как я, одинокий пьяница, живу впроголодь и побираюсь на вокзале, но что ж поделать!? Не я такой, а жизнь такая. А жизнь такая, потому что мы такие… Но не суть. Я тогда конструктором-чертёжником работал и надо сказать, был крайне востребован. Выполнял частные заказы, иногда работал на дому, у меня гараж был, так я его оборудовал по всем статьям, от и до. Стал в гараже детали чертить на грузовики и чертил исправно, от работы не отлынивал. А тут со мной такое случилось! Не поверишь! Стал я, значит, дома шкаф собирать, два часа трудился не покладая рук, и от готовой работы оставались буквально штрихи… Там подкрутить, тут ослабить. И пришла беда, откуда не ждали… Шкаф, а вернее ножка ну совсем, хлюпкой оказалась, и придавила меня громадина этакая. Как итог, перелом бедра, ключицы и трещина в ребре. Врач мне сказал, месяц на больничной койке и никаких резких движений. Вздумаете убежать… А Вы и не убежите, если ног, конечно, лишиться не хотите. Я парень смелый, но запасной пары ног у меня, к сожалению, нет. Месяц с лишним я на койке бока мял, пока врачиха меня латала, а сестричка-то там какая! Пальчики оближешь! Ноги от ушей, ходит по больнице и глазки мне всё строит… Бессстия… И как бы там ни было, но жизнь моя в скором времени, приняла иной оборот, во всех смыслах и начинаниях. Жил я на койке, не тужил, мхом весь порос от безделья и тут я, значит, приноровился книги читать. Читал я много, что называется, в запой, книги две за один раз вычитывал. И спалось мне плохо, мысли о вечном бытие, покоя не давали. Так и провалялся я на койке, месяц с лишним и палец об палец не ударил. Всё кисели гонял, да вафельками закусывал. И в день, когда врачиха меня выписывала, я как раз очередную книженцию дочитывал. И что ты думаешь!?

–Да ничего особого.– ответил Витасик и растерянно вскинул плечами.

–На выходе из больницы, я понял лишь одно… Что смысл жизни напрочь потерян. В былые годы я работал, жил и не тужил, и о вечном бытие, думать не приходилось. Но стоило мне задуматься, как жизнь моя запела иначе. Я стал жутким лентяем. На работе меня терпели за былые заслуги, но терпение, как и много другое не вечно. Чаша рано или поздно выльется в гнев. Объявился новый начальник, и цацкаться со мной он не стал. В первый же месяц меня на улицу выставил. И что мне оставалось делать!? Правильно, сводить концы с концами и жить впроголодь. И поскольку смысл жизни утрачен, то искать новую работу, причин я не находил. В один из морозных дней, я поднявшись с кровати, напялил шерстяные валенки и почапал на вокзал.– он выдержал многозначительную паузу.– Побираться. Частную практику я с концами забросил и в скором времени отдал гараж первому встречному. Нанялся чернорабочим на склад и от зари до зари горбатился в поте лица, получая при этом сущие копейки. Первое время я жил в старой квартире и вскоре разменял её по доброте душевной на затхлую однушку. Но ты не подумай обо мне дурно… Квартиру, я отдал многодетной семье, а сам переехал в их скромное обиталище. Годы шли, а я всё не молодел, стальная хватка ослабла, и главное, что друзья мои из высшего общества меня сторонились. Лишь коллега по работе, время от времени навещал меня, да с голоду не давал мне помереть. Но вскоре и он, мой старый друг, оставил меня помирать в одиночестве. И что ни говори, а ручной труд самый честный. Но кому нынче из людей твоя честность вшивая сдалась? Им мозговитых ребят подавай, а на простых работяг вроде меня, им нет дела. И главное, что смотрят они на трудяг с толикой явного презрения. Будто мы им вовсе не ровня… Низшая ступень эволюции. И как-то раз, один хитромордый начальник, без зазрения совести удержал выплате рабочим на целый месяц! И тогда я решил, что с меня хватит! И опять же, чернорабочий на складах звучит отнюдь неблагородно, а в моём случае, так вовсе унизительно. Месяц, я в буквальном смысле этого слова не покидал квартиру, вёл оседлый образ скверной жизни, дрых на диване и в запой читал книги. Но одними книжками желудок не прокормишь, а жаль… Я ощутил над собой потребность в пище, запасы же мои источились до основания, в холодильнике мышь бледная повесилась и даже простая буханка ржаного хлеба мне теперь не по карману. Утром я ушёл побираться на вокзал, и домой с тех пор не возвращался. Будучи отшельником, я бродил по холодному городу и дотошно изучал местный колорит. Изредка пускался в рассуждения…

–А в доме ты как очутился!?

–В дом я через улицу проник – увидал в стене продух, свернулся клубочком, и словно червь, юрко втиснулся в оконное отверстие. Я в подвале жить не собираюсь, лишь пару ночей перекантуюсь и той же дорогой умыкну восвояси. Сам прекрасно знаешь, что за холода страшные нынче город настигли, собаку во двор не выгонишь, она в квартиру всё просится, да скулит бедолага. На днях, кстати, видел у прохожего изморозь на лице, ужас до чего зимы морозные.

–Раз такое дело, то будьте добры, свет в подвале включить. Темно здесь, хоть глаз выколи.

–Сейчас всё будет. Только встану.– скрипя пружинами старик встал с кровати и ладонью нащупал выключатель. Раздался хлёсткий щелчок, и жалкие лучики комнатного света выхватили из чернильной темноты скудный подвал. Советские лампы, купленные при вожде, чадили на диву слабо, их мощи едва ли хватало осветить голые стены, а про бетонный пол я так вовсе молчу – тьма тьмущая.

–Всего доброго! Приятно было с Вами поболтать.

–И тебе не хворать сикильдявка. Спасибо, что выслушал старика. Вот уж поистине говорят – камень с плеч рухнул…– старик завалился на койку и повернулся лицом к стене.

Витасик собрал мысли воедино, сжал волю в кулак и пошёл своей дорогой. Он держал путь в мышиное логово, и тьма нещадно играла на нервах. Он только и делал, что опасливо озирался по сторонам, словно нашкодивший ребёнок. Витасик сдержано, точно ковбой на Диком Западе, коснулся рычага пульверизатора и дешёвым фонарём обезопасил тёмные стороны подвала. Что ни говори, а хвостатые грызуны редко попадались на глаза, но чем глубже Витасик уходил в недра подвала, тем чаще мыши перебегали ему дорогу. Они вели себя тихо, и клыки от злобы не оголяли, что называется, держались в рамках приличия. Вот только Витасик калач тёртый, и вокруг пальца его так просто не обведёшь. Он кому угодно жару задаст! И на подлые ухищрения он не поддавался, ведь как только ты потеряешь бдительность, то хвостатые твари вмиг ощерят острые клыки и обглодают твои хилые косточки.

Витасик нырнул глубоко в подвал и страх темноты не отставал от него ни на шаг. Лампы здесь горели из рук вон плохо, липкая паутина облепила холодные стены, и куча серых мышей путалась под ногами. Будь они чуточку умнее, то запросто унесли бы Витасика на своих двоих, но загадочные твари держались особняком и в контакт с гостем не вступали. Мрачная обстановка нагнетала истерию, кровь в венах стыла буквально от каждого шороха, и где-то в стороне, ржавая труба отбивала ритм каплями ледяной водицы, словно метроном в кабинете врача… КАП-КАП-КАП.

Витасик опасливо посмотрел по сторонам и наконец-то приступил к работе. Четверть часа, он засучив рукава, повсеместно распылял отраву, и гнал мышей, как говорится, поганой метлой со двора на улицу. Нечего им за чужой счёт, пузо до отвала набивать. Он вошёл, что называется, во вкус и беспощадно мстил мышам за все беды, какие они принесли с собой в этот тихий дом. «Это Вам за дыры в полу! За съеденный хлеб! За напуганных собак! И покалеченных котов!», буря эмоций захлестнула Витасика, давненько он из себя пар не выпускал. Бедные мыши пустились врассыпную на все четыре стороны, одни лихо юркнули в норы, другие прятались под холодными трубами, а третьи искали выход на улицу. Он открыл по мышам беспорядочную пальбу и прыскал ядом во все концы подвала. Один из мышат, отважный малый, несмотря на стихийное бедствие, взбежал на холодные трубы, встал на задние лапки и трепетно вытянул невинную мордочку. Он ласково повёл чернильными усами, и допустил грубейшую ошибку. Ты либо даёшь стрекача, либо бьёшься до пролитой крови. И мышонок выбрал худшее из всех, он не помчался вдогонку за сородичами, он топтался на месте и в один момент брызги яда застили бедняжке вороные глаза. Он ослеп.

Закончив распылять мышиную отраву, Витасик черепашьим шагом свернул в тёмный закуток, метнул синие лучи на щербатую стену и обнаружил пару ящиков гнилых овощей. То ли картошка, то ли помидоры, уныло теснились в побитом коробе и сводили с ума голодных мышей. «Так вот откуда ноги растут!», Витасик нервно почесал в затылке и немедля опрыскал ядом гнилые овощи. Сплочённым коллективом, бедные мыши наспех переселились в соседний дом и на глаза Витасику больше не попадались.

С тех пор, жизнь в доме наладилась, не целиком, разумеется, однако зловредные мыши прекратили объедать хозяев. Витасик теперь не имел надобности рвать в клочья ветошь, носиться по квартирам и затыкать щели в полу. Опять же мышиный помёт стал эхом прошлого, где засилье клыкастых тварей наводнило серый дом, и омрачила быт хозяевам.

Сегодня Витасик поработал на славу, в конце концов, он проделал великую работу, как-никак прогнал мышей и заслужил отдых, в виде крепкого сна. Витасик припал спиной к чугунной батарее, сомкнул усталые глаза и отдался в объятья снам.

Всю ночь профессор Ливнёв пьяный шатался по городу и ловил у обочины такси. Утром, с жуткого бодуна он позвонил товарищу Круглову и впервые за годы дружбы договорился с ним о встрече. «Здравствуй собутыльник, не сочти за грубость, но сегодня вечером, я заскочу к тебе домой, и мы, как следует опохмелимся. От вчерашней попойки у меня сильно гудит голова, и руки дрожать, как у пьяницы». Профессор Круглов, на почве звериного гнева сжал в кулаке телефонную трубку и плавно досчитал до семи. «Ты чего молчишь!? Воды в рот набрал!?», отозвался на долгое молчание Ливнёв.

Как же ему хотелось, послать его на все четыре стороны и забыть о нём, как о страшном сне. Но профессор Круглов не находил в себе отваги припечатать Ливнёва благим матом, напротив, он обеими руками поддержал его стремление, скоротать будний вечерок за чашечкой крепкого чая и опохмелиться. И как только, на обратном конце провода послышались гудки, профессор Круглов, что есть мочи, саданул телефонной трубкой по столу. Он старался из последних сил, но побороть злобу Круглову не удавалось, как бы профессор того не желал. Излишняя наглость Ливнёва, выбила профессора из колеи на целый день, и по пути в научный центр он умудрился потерять обтянутый кожей, немецкого качества дипломат. Казалось бы, умный человек, доцент кафедры теоретической физики, а наглости хоть отбавляй.

И после беседы с Ливнёвым у профессора всё валилось из рук. За пару часов работы в научном центре он таки разбил три колбы и со старшими общался на повышенных тонах. Круглову влепили выговор, и начальник отдела всыпал ему по первое число: «Ты Круглов, совсем оборзел! Я многое на своём веку повидал, но чтобы посылать руководителя сектора на три буквы! Это… Это… Да пошёл ты! Я найду на тебя управу! Вот увидишь! Шакал!». Руководитель сектора негодующе покачал бритой под двоечку головой и удалился прочь, в душный кабинет, или откуда он там, выполз!? Речь начальника отнюдь не задела больную струнку профессора, скорее наоборот, Круглов неспешно вытер рукавом белого халата заплеванное лицо и принял выговор, как данное. «Ну и ладно…», в полголоса шепнул рассерженный Круглов и до конца рабочего дня он пробыл на диване, в комнате отдыха.

К вечеру, профессор Ливнёв с минералкой в руке наконец-то дочитал очередную лекцию студентам и со звонком вышёл из прелой аудитории. От пары студентов разило выпивкой, и тогда профессор Ливнёв посчитал нужным выразить своё недовольство. На что один из студентов без зазрения совести ответил: «Чья бы корова мычала…». Ни сказав ни слова, Ливнёв схватил со стола чёрный дипломат и с позором ринулся в туалет. Профессор заперся в кабинке, и швырнул дипломат на обгаженный пол. Его стошнило на ободок унитаза. «Что ж за день сегодня… Надо бы срочно опохмелиться…», профессор Ливнёв поднял с пола дипломат и на улице поймал зеленоглазое такси.