– И да и нет.
– Упрямая.
– Потерянная, – поправила я, – Лучше знать…
Парень улыбнулся, одернув руку. Похоже он и сам хотел рассказать. Как будто это изменило бы мое отношение к Адаму.
– Мне было восемь, когда тебя привели к старушке Нэн. Решение приняли родители, вроде твоя мама. Помню ее – такая молодая, красивая, добрая… Почему-то я ее запомнил. И… с появлением маленькой шестилетней Эмбер моя жизнь изменилась. Я влюбился, представляешь? Держал тебя за руку, дарил свои игрушки, защищал.
– Прям влюбился?
– Сложно было не влюбиться в эти огромные глаза. Ты ведь не была испугана, как другие. Смелая, разговорчивая.
Парень улыбался, вспоминая прошлое.
– Нэн?
– Да, Нэн. Она была хорошей, доброй женщиной.
Это имя мне ни о чем не говорило. Но голос был знаком. То, как она говорила с нами, как давала советы. Очень абстрактно, но все же.
– Ты не помнишь, но дом Нэн был не просто домом няни. Туда попадали особенные дети. Там же какое-то время и воспитывались. Так жители Пустоши пытались нас защитить, – Эбен опустил глаза, как будто вспомнил что-то важное, а затем сухо добавил, – И некоторые жители Андариона, сообразившие отправить своих сыновей подальше от Хельги.
– Адам?
– В городе сложно спрятаться. Сама понимаешь, системы контроля, камеры… И нет никакой старушки Нэн. У родителей должна быть причина отправить ребенка подальше, спрятать от пристального внимания командующих. Для матери Адама существовал один вариант – военное дело.
– Знаю, – закусив губу, я вдруг осознала, – Ты говорил, что к Нэн попадали особенные дети. Значит я…
Отчего-то стало тяжело дышать. Так действовал стресс или шок. Как будто все нутро протестовало тому, чтобы я вспоминала. Эбен не замечал борьбы, я старалась максимально долго маскировать панику. Иначе лекарь остановится и придется клешнями вытаскивать правду.
– Ты другая, – подтвердил брюнет, – Я был очень удивлен, когда ты не распознала код после амнезии. Более того, ты даже не могла его просто прочесть.
– Так в чем моя особенность?
– В коде, – иронично улыбнулся Эбен, – У тебя дар, Эмбер. Ты обладаешь способностью не просто запоминать сложные числа и разбираться в кодах и шифрах системы Андарион. Ты можешь разбирать их, выстраивать сложнейшие логические цепочки и менять под нужные комбинации. И пока опытные программисты разбирают язык и кодировку, ты определяешь данные без погружения в тонкости.
– Нет, я не могу. Это какой-то бред!
– Можешь, – настаивал парень.
– Но как? Меня этому обучали?
– Я объяснил причину твоего пребывания у Нэн. Но с кодом история сложная. Прости, но я могу рассказать только о нас. Ни об обучении, ни о других аспектах твоего потенциала говорить не стану.
– Почему, Эбен?
Лекарь занервничал, и я схватила парня за рукав курки, призывая ответить. Однако это не помогло. Пусть и смотрел Эбен так, будто вот-вот сдастся.
– Если вспомнишь прошлое – разорвешь все отношения с Андарионом, – лекарь изменился в лице. Он поджал губы и осмотрелся, проверяя, не слышат ли нас, а затем сухо добавил, – Так ты точно потеряешь Адама.
– Нет. Я не хочу этого… Что же мне делать?
– Жить дальше! – С печалью в голосе произнес Эбен, – Забыть былое, оно кануло в Лету и почти не зацепило тебя. Останься новой Эмбер, создавай новое счастливое будущее. Воспоминания о родителях, о доме и даже обо мне не навредят, но, если станешь копать глубже – погибнешь. То, кем ты была в Пустоши и что делала – оставь позади. Не копайся в воспоминаниях, это опасно.
– Эбен, – будто не слыша предостережений парня, продолжила я, – Меня ведь нашли в комендантский час?
– Да, верно.
– Я помню, смутно.
– Эмбер… Не надо.
Этот умоляющий взгляд. Но я ничего не могла с собой поделать. Воспоминания рвано, но пробирались в сознание. Я бежала по огромному мосту к рычагу. Кто-то пытался отговорить от этого. Мужчина громко кричал и это был не Эбен. Над мостом стояла стена звукового воздействия. Темнота, а затем удар. Провал, после которого только Дом Мира.
– Архитектор говорил, что я готова…
Этого человека я тоже вспомнила, но только внешне. Ему около сорока пяти. Волосы с проседью, очки, и приятный бархатный голос. Архитектор относился ко мне с теплотой и даже уважением. Как будто отец. Он восхищался мной…
Воспоминания о мужчине четкие, но образные. Никакой конкретики и даже имени. Странное прозвище, а может это позывной? Я будто тайный агент. И смешно, и грустно одновременно.
Из раздумий меня вытащил Эбен. Парень прикоснулся ладонью к щеке и наклонился, с тревогой посмотрев в глаза. Его обеспокоенность я уловила сразу.
– Эй, ты побледнела. Все в порядке?
– Голова кружится.
– Так, хватит. Для человека, пережившего амнезию, подобные разговоры могут быть травмирующими. Идем, – Эбен уверенно взял меня за руку, сплел наши пальцы и повел за собой, – Тебе нужно прилечь. В моей комнате.
– Я не могу.
– Не паникуй, я тебя не трону. Знаю, ты замужем и любишь блондина. Но я ведь лекарь! Моя обязанность заботиться о больных.
– Я не болею.
– Может и так. Все же нужно отдохнуть, немного прийти в себя. Ты плохо выглядишь.
– Ничего со мной не будет, – прошептала я, покорно следуя за лекарем. Спать хотелось ужасно. Но тревога лишала покоя.
Брюнет провел меня вдоль коридора, мимо палат и приемных. Я видела раненых солдат, видела женщин и даже стариков. Эбен сказал, что многие из Пустоши. Эти люди живут отдельно, вне поселений. У них свои фермы и сады. Удивительно, как удается хоть что-то вырастить на пустынной земле? Хотя я видела огромные пшеничные поля, располагавшиеся под экранами гарнизона. Им ведь удавалось это, почему бы и здесь не вырастить овощи?
– За что страдают жители Пустоши?
– Ведутся ожесточенные бои. Диверсанты продвигаются к нейтральным зонам. Им нет дела до простых граждан.
– Разве те, кто разжигают войну, не часть Пустоши?
– Гражданская война делит людей на своих и чужих и на тех, кто попал под каток. Всегда будут невинные жертвы.