Антонимы

Глава 3

– Да, Ирина Константиновна, я думаю, что, как минимум, на две недели. Но я сообщу, когда вернусь, – говорила Карина в трубку.

Она держала её у уха плечом, руки были заняты сбором рюкзачка. Тяжёлую сумку она себе не могла позволить, поскольку её план нищенской кочёвки по Швеции предполагал кочевые принципы багажа: минимализм и функциональность.

У них в «Гермесе» была сотрудница, пребывающая в счастливом браке с натуральным бедуином. Так вот, она говорила им их принцип: у бедуина должно быть столько вещей, сколько может нести один верблюд. Отец Карины тоже говорил что-то подобное, только про оленей. Оленя у Карины не было, придётся обойтись собственным горбом.

– Да, в принципе без проблем, – беспечно ответила Ирина Константиновна. – Сейчас у нас ничего со Скандинавией не намечается. Но я буду иметь в виду.

Карина загрустила, хотя не подала виду и тепло попрощалась с начальницей. Обычно люди радуются, когда им дают отпуск на работе, но здесь был особый случай. Для начала, стоит сказать, что это был не совсем отпуск, потому что Карина работала в «Гермесе» по договору подряда, а значит, у неё вообще не было рабочего дня, как такового. Оплата её труда производилась по проектам. Но вообще Ирина Константиновна с большим трудом и с очень большой неохотой отпускала своих сотрудников куда-то, откуда она не сможет их быстро достать.

Её умение выдёргивать подчинённых из законного отпуска с целью навесить на них какой-нибудь внеочередной суперсрочный контракт было притчей во языцех. Ирина Константиновна никогда не отказывалась от контракта, который сулил ей хороший барыш. И, конечно же, она никогда не обращала внимания на такие мелочи, как отсутствие необходимого сотрудника в зоне действия сети. Её умению находить людей в любой точке земного шара позавидовала бы любая правительственная разведка. Наверное, в неё ещё не умер профессиональный шпион.

Некоторые девочки рассказывали жуткие истории про то, как она доставала их на пляже, в сибирской глуши или в свадебном путешествии. Причём, она была столь щедра и убедительна, что отказать ей было ну совершенно невозможно.

Карину же она отпустила с легкостью. Даже не спросила, куда та уезжает, хотя обычно долго пытала девочек, будут ли они на связи и насколько быстро смогут вернуться в случае необходимости. А это кое о чём говорило.

Карине снова ненамеренно, но оттого не менее больно и обидно показали, что она не настолько уж и ценный специалист для переводческого агентства. И это при том, что в «Гермесе» ей подворачивались контракты чаще, чем во всех остальных вместе взятых агентствах, в которых она числилась.

Это было ещё одним подтверждением её правоты в необходимости менять работу. Дальше так продолжаться не могло. Да, Карина горела мечтой заниматься Скандинавией, её историей, её языками, она была заворожена этой культурой, но не всем мечтам суждено сбыться. Она сделала всё, что могла. Ей пора повзрослеть, вернуться в реальность и начать взаправду помогать своей семье, потому что больше им помочь было некому.

Карина с улыбкой вспомнила о своих родителях. Она ни единой секунды не злилась на них за то, что они так тянут из неё ресурсы. Во-первых, у них не было выхода, а во-вторых, они сами отдали ей всё, что у них было, и даже то, чего не было. И главным их даром была их любовь, тёплая и уютная. Помощь им была чем-то самим собой разумеющимся.

Карина никогда не понимала тех знакомых, у которых были плохие отношения с родителями, она просто не знала, что такое бывает. Истории, рассказанные и услышанные ею когда-то в беседах, иногда просто поражали. Пусть она не сомневалась в искренности рассказчиков, ей действительно не верилось, что родные люди могут быть жестоки к собственном детям. Так бывает, когда такого в её реальности просто не могло быть.

История её семьи была довольно интересной хотя бы потому, что семья эта существовала не благодаря, а вопреки. Её отец, Ёгор, родился в одной из немногочисленных семей саамов, которые до сих пор кочевали с оленями и сохранили традиционную веру предков. Для этого им пришлось стать очень замкнутыми и враждебными по отношению ко всем чужакам.

Давно, в тридцатые годы прошлого века, всех саамов насильно переселяли в посёлки, выстроенные по образу и подобию всех советских городов. Третья улица Строителей, ну, вы понимаете. Советская власть, видите ли, считала кочевой образ жизни отсталым и пыталась причинить коренным народам Крайнего Севера счастье со всей пролетарской ненавистью.

Коренные народы вообще и саамы в частности почему-то от счастья открещивались. Правда, толку было мало. Саамы, конечно, сопротивлялись, но Советская власть с армией, полицией и пулемётами была сильнее маленького народа. Был даже случай, когда во время Второй Мировой ненцы устроили что-то вроде бунта в ответ на притеснения, так их просто разбомбили в их чумах. В тот момент власти было не до политического урегулирования конфликтов.

Только некоторые из них, особо упёртые, особо почитающие традиции своих предков, а соответственно, и очень нетерпимые, продолжали вести завещанный пращурами образ жизни. Они до сих пор жили в куваксах[1], пасли северных оленей, били в бубен, чтобы призвать духов и почитали предков.

Естественно, они с огромной неохотой отдавали своих детей в школы. К сожалению, в этом вопросе закон Советского Союза, а потом и Российской Федерации был неумолим: любой, каждый гражданин обязан получить общее среднее образование.

Не то, чтобы Карина была против образования, вовсе нет. Но она помнила ту грусть, с которой об изъятии детей в интернаты рассказывал ей отец. Воспоминания были очень болезненными, хотя Ёгор искренне обожал учиться и стремился к знаниям.

Также Ёгор рассказывал про свою детскую мечту – кочевую школу. И правда, нет бы сделать этакую школу в куваксе, которая бы перемещалась за учениками, встраиваясь в их образ жизни, а не разбивая его, чтобы дать детям образование, не вырывая из родительских семей. Но нет же. В нашей стране детей кочевников до сих пор в интернаты забирают с вертолётами и полицейскими. Забирают силой и отвозят в большие города или посёлки на долгие месяцы, лишь ненадолго позволяя им видеться с родителями.

Так случилось и с её отцом. Семья Суворовых была как раз из таких, из тех семей, которые до последнего сопротивлялись переселению. Бабушка Карины родила её отца в куваксе, не прибегая к медицинской помощи. Они очень долго прятали мальчика, не желая отдавать его в школу. И у них бы получилось, если бы мальчишку не заметили, когда семья подошла с кочёвкой слишком близко к населённому пункту, чтобы купить топливо для генератора или что-то в этом роде.

О мальчике младшего школьного возраста, который в учебное время был не в интернате, донесли, и через пару дней в стойбище саамов уже была милиция. Ёгора забрали, не слушая воплей родителей.

С детьми кочевников бывают две истории, когда тех привозят в школу-интернат. Они делятся, так сказать, на два лагеря: тех, кто отчаянно скучает по кочевой жизни, по суровому быту и по традициям, и тех, кто привыкает к тому, что из крана течёт горячая вода, что можно каждый день принимать душ, что жизнь не заканчивается пастьбой оленей, что можно заниматься чем-то другим. Ходить по дому не в верхней одежде, не разжигать очаг для того, чтобы не умереть от холода и приготовить пищу, не растапливать снег, чтобы попить. Обычно, мальчишки больше любят кочевье, свободу, а девочки с удовольствием оседают в городах по окончании учебы, и родители часто с боем возвращают их в семью.

С Ёгором случилось ровно наоборот. После суровой жизни в кочевьях, после того как он увидел смерти младших братьев от каких-то незначительных болезней, после того как в пургу насмерть замёрзла его старшая сестра, а дядя отморозил ноги так, что ему ампутировали части стоп, Ёгор понял, что продолжать жить так он не хочет. Он с глубоким уважением относился к кочевникам и к их образу жизни, но быть их частью больше не хотел.

Когда он по окончании обязательных девяти классов заявил родителям, что он не собирается возвращаться в кочевье, те были в ярости. Они даже приехали в посёлок на своих оленях с добытым чёрт знает где кремниевым ружьём, чтобы силой увезти его обратно в тундру, но вот беда – их же стараниями Ёгор пошёл в школу слишком поздно и к моменту окончания девятого класса был совершеннолетним. Закон был на его стороне.

Его не смогли увезти ни силой, ни уговорами. Это был дичайший скандал, он разругался вдрызг со всеми своими родственниками, хотя очень их любил. Они не хотели и слышать, что Ёгор собрался выучиться на ветеринара и будет им же помогать лечить их собственных животных, но живя в посёлке. Они так и не смогли принять его выбор и в тот день, когда они уверились в том, что Ёгор не поедет с ним в тундру, проклинали его на все лады и навсегда отказались от общения с ним.

Ёгор погоревал, но это его не остановило. Он подозревал, что несмотря на громкие речи, его семья не остановится в попытках вернуть блудного сына в своё лоно, он прямо после девятого класса спешно поступил в Тульский Сельскохозяйственный техникум на отделение ветеринарии. Что-что, а лечить оленей он умел и подозревал, что лечить других копытных будет не сложнее. В этом он оказался прав.

Наверное, были колледжи и поближе к Мурманску, и в самом Мурманске, но Ёгор хотел отъехать подальше от родных мест. Туда, куда на оленях прийти невозможно. Все связи с его саамской семьей оборвались. Впрочем, Ёгор по сей день продолжал приносить жертвы духам так, как его учил отец, и почитать своих предков.

Встреча Ёгора с будущей женой, матерью Карины, случилась ещё более эпично. Мать Карины, Айдан, была коренной азербайджанкой. Её родители, бабушка и дедушка Карины, приехали на заработки в РСФСР с маленькой дочкой. Точнее, они говорили, что на заработки, но сама Айдан потом крепко подозревала, что они просто прятались от Советских гонений на религию, которые в более религиозных республиках были жёстче. А дед Карины был весьма суров в плане соблюдения шариата.

Только отец Айдан немного говорил по-русски, ни мать, ни дочь русского не знали вообще. Семья, как очевидно, была очень набожной и традиционной. Айдан принимала всё: и пятикратный намаз, и платок на голове, и запрет выходить на улицу без мужчины. Это была её жизнь, единственное, что она знала.

Её не отпускали в школу, но поскольку родители не озаботились тем, чтобы выправить девочке свидетельство о рождении и паспорт, правоохранительным органам было на это плевать. Они просто не знали о существовании в закрытом частном доме маленькой Айдан. Она с трудом говорила по-русски, знала только несколько слов, у неё не было личных денег, радио, друзей, и она считала это нормальным и правильным.

Но все полетело к шайтанам, когда её отец, дед Карины, договорился о браке. Он хотел выдать её не то второй, не то третьей женой за своего дорогого друга. То ли хотел уважить давнего приятеля, то ли намеревался получить большой выкуп, этого Айдан никогда не рассказывала.

Фокус был в том, что невесте едва исполнилось пятнадцать, а жениху глубоко перевалило за сорок. Должно быть, юную девушку, едва успевшую уронить первую кровь перспективы такого замужества привели в ужас. Она умоляла отца избавить её от этой участи, но отец был непреклонен, а мать бессловесна.

Айдан не сдавалась, и вскоре разговоры о её браке начали заканчиваться побоями. Айдан совершенно отчаялась достучаться до родителей и искренне боялась за свою жизнь. Она приняла единственное на тот момент возможное для неё решение – просто сбежала. Без денег, без документов, не зная языка. Карина до сих пор не представляла, сколько нужно иметь мужества для такого поступка.

Она выбралась из дома без препятствий только потому, что никто не ожидал от неё подобного безрассудства. Да, они держали подальше ножи, опасаясь суицида, но никто не догадался запереть окно. Никто не думал, что она сможет решиться сбежать от родителей. А она решилась. Ночью, укрывшись чёрным хиджабом, она вылезла из дома через окно и пешком припустила, куда глаза глядят. Куда угодно, лишь бы подальше.

Неизвестно, что бы случилось с хрупкой, маленькой даже для пятнадцати лет девушкой, если бы их с Ёгором не свёл случай.

Родители. Айдан. Жили недалеко от Тулы, в частном доме в одном из поселков, а Ёгор как раз возвращался с практики. Его вызвали к занемогшей лошадке. Та стала совсем плоха, и из колхоза послали за звериным доктором.

Он ехал на мотоцикле к однокашнику, в сторону общежития своего техникума, когда ему наперерез из леса вывалилась замотанная в чёрное девушка. Головной платок она давно потеряла, лицо и руки её были исцарапаны. Ёгор едва не сшиб её тогда, увернулся и сам шлёпнулся вместе с мотоциклом.

Айдан не планировала выходить к нему, она боялась мужчин, её научили их бояться. Она просто упала на дорогу, поскользнувшись на круче, политой осенним дождём, и натурально скатилась на дорожное полотно.

Ёгор, собрав кости, поднял зарёванную девушку и попытался выспросить, что за беда с ней приключилась. Он потом рассказывал, что предполагал самое страшное. А Айдан только и смогла сказать: «Помоги!» Не знала других слов по-русски. Перепуганный Ёгор, конечно, тут же предложил поехать в милицию, но она так отчаянно просила «нет милиция, нет милиция», что он сжалился и увёз её в домик, выданный колхозом для временного проживания.

Он привёз её к себе, тайно провёл в дом, накормил, обогрел, уложил спать, всем своим видом пытаясь показать, что не навредит девушке. Она не понимала его и явно боялась. Он смог добиться от неё только того, что она не хочет показываться на глаза милиции и что она из Азербайджана. На следующий день он поехал в Тулу и после нескольких часов поисков нашёл азербайджанско-русский словарь. Ему тогда было двадцать два, Айдан – пятнадцать.

Карина обожала слушать эту историю и просила рассказывать её вновь и вновь.

Ёгор с улыбкой говорил, что влюбился в кареглазую тонкую девочку сразу, в первую секунду, прямо там, на дороге. Ему было ужасно стыдно и неловко за свои вовсе не братские чувства. У саамов в пятнадцатилетней девочке тоже считались тогда взрослыми, но всё же он так сросся с советской культурой, что романтическая любовь к несовершеннолетней казалась ему дикой, и он упорно держал свои чувства при себе.

Айдан тоже говорила, что и ей сразу приглянулся светловолосый, светлоглазый невысокий юноша, который был с ней так добр, обходителен и мил. Они рассказывали совершенно фантастическую историю о любви, которой и время – не помеха. Как Ёгор ждал свою Айдан, пока ей не исполнилось восемнадцать, а Айдан не предала своего Ёгора. Глядя на тихую нежность, которая спустя столько лет не ушла и их отношений, Карина им верила.

Они поженились, как только стал можно. Ёгор всё-таки признался девушке в чувствах, когда ей исполнилось семнадцать лет, и был невероятно рад, что чувства взаимны. Любовь родителей Карины была потрясающей. Она не увяла до сих пор, хотя со дня их встречи прошло уже около тридцати лет. Они до сих пор смотрели друг на друга, и в глазах их начинал гореть огонь и такая глубокая нежность, что сердце Карины невольно сжималось, а на глаза наворачивались слезы.

Конечно же, им пришлось уехать из Тулы подальше от родителей Айдан, в Подмосковье, куда Ёгор смог перевестись новое место работы. Семья получилась странной: кочевник-саам, у которого в красном углу дома стояли самодельные идолы, мужчина, родившийся в тундре, в вечных снегах, верящий в духов и силу шаманов, и азербайджанка, маленькая, вёрткая красавица, едва выучившая русский язык, говорившая с сильным акцентом, мусульманка, отринувшая строгие нормы и снявшая с головы платок. Они искренне верили, что были посланы друг другу богами. Разными, но всё же.

Так и получилась Карина. Она родилась спустя два года после женитьбы родителей. Имя ей дала мать, отчество пошло от саамского имени отца, а фамилия получилась русская. Такими саамов награждали в советское время.

Впрочем, Ёгор утверждал, что она вовсе и не русская, что некогда приплывали к ним викинги, и был среди них некий Сувор, который славно потоптался на их земле и зачал новый род, назвавшийся его именем. А Советские власти, вроде как, лишь переиначили ту фамилию, которая у рода, собственно, и была.

Карина Ёгоровна Суворова. Дикая смесь.

В школе её дразнили Йогуртовной. Впрочем, Карина смеялась над этим первой, а вторым смеялся её отец, которому она побежала рассказывать о прозвище. Её родители излучали такую любовь, такое тепло, что и она, и её младший брат Рустам несли взращённое ими чувство уверенности через свою жизнь. Грязь к ним, будто бы, и не липла.

Именно эта уверенность в надёжном тыле сыграла с Кариной злую шутку. Пример родителей, не побоявшихся перевернуть свою жизнь с ног на голову, помог Карине пойти вслед за своей мечтой – изучением скандинавских стран, хотя, с практической точки зрения денежной будущую профессию назвать было нельзя. Карина об этом не думала. А стоило бы.

Ёгор, проходивший тогда, тридцать лет назад, практику, планировал той же осенью подавать документы в университет, чтобы получить диплом о высшем образовании и устроиться на более высокооплачиваемую работу. Но встреча с Айдан, которую нужно было как-то одевать, кормить, лечить, сбила все его планы. Конечно, девушка не могла устроиться на работу, и он просто не мог позволить себе стать нищим студентом, живущим на стипендию и подработки.

Айдан никогда не училась в школе и на момент их встречи вообще не говорила по-русски. Она подучила его и через два года говорила более-менее сносно, но у нее не было даже школьного аттестата. Документы ей выправляли через милицию и уже после совершеннолетия, чтобы любимые родственники не могли наложить на неё свои лапы. Хорошо ещё, что тогда страна была единой, и с этим не возникло больших проблем. Маленькую Айдан всё-таки показывали врачам в Азербайджане, и те смогли засвидетельствовать, что такой человек вообще существует. Но, конечно же, работать на какой-то мало-мальски приличной работе она не могла, хотя и не боялась работы.

Доярка, уборщица… Кем ещё можно было устроиться в колхозе? Но Айдан никогда не стыдилась и говорила: «Нет стыдных профессий! Стыдно тунеядствовать!» Слово «тунеядствовать» давалось ей особенно трудно, и Карина в детстве очень смеялась, когда мама пыталась его выговорить. Вместе с ней смеялась и мама.

Денег было мало, зато любви много. Разрушение страны и голодные девяностые не заставили их отречься друг от друга. Ёгор работал ветеринаром, Айдан успешно копалась в огороде, чтобы прокормить их семью. А ещё – мастерски готовила плов, который с успехом продавала в околотке по честной цене.

Семья постоянно жила в режиме выживания, в режиме поиска денег и средств к существованию. До какого-то момента Карина и не подозревала, что бывает по-другому. Она не знала, что есть семьи, в которых люди не думают о том, где взять деньги на завтрашний день и как бы подзаработать.

Только потом, учась в школе, она узнала от подружек, что их родители, оказывается, работают в офисе и получают гигантские зарплаты каждый месяц. Это казалось Карине невероятным. И размеры зарплат – тоже.

Только потом она поняла, что цифры ей называли вполне обычные. Но для бедной семьи, в которой мама сама шьёт детям одежду из уценённой ткани и выращивает картошку, которую они потом едят весь год, эти суммы были астрономические.

Тогда Карина решила твердо, что поступит в университет, потому что она выведала, что для того, чтобы работать в офисе, надо обязательно поступить в университет и отучиться. Ей очень легко давались языки. Так часто бывает в семьях, где говорят не на одном языке.

Родители Карины разговаривали друг с другом по-русски, отец с детьми разговаривал по-саамски, а мать – по-азербайджански. И Карина, и Рустам неплохо говорили на всех трёх языках. Обоим в школе английский давался очень легко, легче всех остальных предметов, и Карина решила связать свою жизнь с лингвистикой.

Только вот не подумала, что труд оплачивают не по усердию и качеству исполнения, а по чему-то совсем другому, неведомому. Она в первую очередь думала о том, чего хотела сама. Может быть, это был пример её родителей, а может быть, юношеский максимализм. Чёрт его знает.

Словом, она надеялась, что у неё каким-то магическим образом получится совместить работу своей мечты и финансовую помощь родителям. Рустам тоже рвался помогать, но ему было всего десять, и он ещё не скоро станет полноправным помощником, каким должна была стать Карина.

Пока, к сожалению, у неё это выходило очень плохо. Карина едва сводила концы с концами и почти все заработанные деньги отправляла родителям, чтобы они латали дыры в своём бюджете. Или в доме, на ремонт которого очень долгое время у них не было денег. Бабушки и дедушки, конечно же, не участвовали в жизни семьи и, скорее всего, даже не знали, где они живут. И фиг с ними!

Сначала Карина, окружённая розовыми пони и сахарной ватой своих мечтаний, думала, что справится, выкарабкается, но теперь со всей ясностью стала понимать, что перед ней стоит выбор: либо работать тем, кем она хочет, но перестать помогать семье, либо сменить профессию. Бросить родителей она просто не могла. Не считала возможным. Поэтому выбор был очевиден.

Пакет документов в педагогический колледж был уже готов. Да, университетское образование она себе позволить не могла, но среднее специальное – вполне. Ей оставался последний рывок, так сказать, шаг из прошлой жизни в новую. И перед этим шагом она решила взять крохотную паузу.

Спустя два часа после разговора с Ириной Константиновной Карина стояла на Ленинградском вокзале в ожидании, когда объявят посадку на её поезд. Она съездит в своё путешествие, вернётся и забудет свою мечту о Скандинавии. Пора повзрослеть и повернуться лицом к реальной жизни.

За спиной у неё висел потрёпанный заштопанный рюкзак. Единственную куртку она надела на себя, у неё просто не было запасной. В рюкзаке была зубная щётка, крошечный набор косметики, тёплые рейтузы, пара смен белья и самое дорогое – билеты.

После того, как она выгребла свой счёт до дна и отдала большую часть родителям, позволить себе самолет она уже не могла. Но Карина была упорной. На оставшиеся деньги она купила самый дешёвый билет в сидячий вагон до Санкт-Петербурга и самый дешёвый билет на паром до Стокгольма. Там она арендовала место в самом дешёвом хостеле. Будет здорово, если это окажется не палатка на улице, иначе Карина рисковала выяснить, как именно северный ветер создавал викингов. А впрочем? Она согласна!

Она планировала приехать в Стокгольм, погулять там, переночевать на самой дешёвой койке, а потом на какие-нибудь копейки поехать вглубь Швеции на перекладных и пешкарусом. Она посмотрит настоящую жизнь страны, останавливаясь на постой в каких-нибудь придорожных отелях.

Если она будет питаться подножным кормом, на путешествие ей вполне должно хватить денег. Она даже, может быть, сможет купить билет на обратный паром, и ей не придётся добираться до Питера вплавь.

В поезд она заходила со смешанными чувствами. Предвкушение путешествия в любимую, ни разу не виданную страну и горечь от осознания того, что это будет лебединой песнью её мечты. Ну и ладно. Сейчас поезд плавно начал свой ход, унося её к приключениям.