Антонимы

Глава 4

Глава 4

Когда двери лифта закрылись, Дагер устало прислонился к стене и протяжно выдохнул, потирая болевшие глаза. Он выдохся. Эти переговоры выжали из него абсолютно все соки. И самое противное было то, что он проигрывал.

Утренний скандал с Ларсом выбил Дагера из колеи, и он был не так искусен, как бывал обычно, а эти сумасшедшие русские никак не хотели соглашаться на его условия. Вот упёртые! Как они там говорили? Как бараны? Очень образное выражение! Именно таким русский переговорщик Дагеру и казался – упрямый до невозможности, абсолютно глухой к аргументации и здравому смыслу.

Что только Дагер на нём не перепробовал! Все техники, все психологические приемы – ничто не могло сдвинуть его с мёртвой точки, той позиции, которую он озвучил Дагеру в первую минуту! Переговоры длились шесть часов, они несколько раз выходили на паузы и однажды – на полноценный обед, и так ни к чему и не пришли. И завтра это придётся продолжить. Возможно – и послезавтра. Осознание этой перспективы добавляло флёр отчаяние во всё это мероприятие.

Дагеру позарез была нужна хорошая сделка, которую можно было бы вывесить, как кровавую простыню. Намечалось мероприятие в Оре[1], и там среди воротил бизнеса ему даже не столько хотелось прихвастнуть, сколько нужно было показать своим деловым партнерам его возможность заключать хорошие сделки с трудными партнёрами. Это добавляло ему очков в глазах его коллег, если их можно так назвать. Улучшало его репутацию и повышало место в рейтинге благонадёжных партнёров.

А сейчас всё летело в тартарары. Ничего не получалось.

Возможно, Дагеру просто нужен отпуск, и поездка в Оре будет как нельзя кстати. Отпуск… Дагер просто не знал, что это такое. Он не был в отпуске никогда вообще. Отпуск могут себе позволить только наёмные батраки. Те, кто работает на себя, в отпуск ходить не любят. Мало того, что не работаешь и не зарабатываешь деньги, так ещё и тратишь их на какие-то сомнительные развлечения, двойная потеря финансов.

Нет, Дагер, как и любой делец, был умнее. Конечно же, он бывал и на пляжах, и на яхтах, и в горах, и это даже называлось отпуском. Но в этих «отпусках» рядом с ним всегда были нужные люди, с которыми легче было договориться за бокалом крепкого мохито, чем за столом переговоров. Иногда они оплачивали ему отдых, иногда – он им. Но это всегда окупалось.

А возможно, всё дело было в том, что Дагер просто был слишком взвинчен перед встречей. Да и перед утренним эпизодом с Ларсом. Вчера вечером, когда он сверх обычного задержался в офисе для подготовки к переговорам с этим русским, ему позвонила Кристи. Она орала на него около получаса, обвиняя в том, что он совершенно не уделяет ей внимания.

После того, как его мозг окончательно вылился через ноздри, она сообщила ему, что уже собрала свои вещи в его квартире в центре Стокгольма, и что он может катиться со своими букетами и извинениями по известному адресу. Её связку ключей он нашёл в прихожей.

Дагеру не было жаль потери любовницы, их с Кристиной, кроме секса, ничего не связывало, и он сразу же дал ей понять это. Его злило высокомерие этой женщины. Она принадлежала к какой-то незначительной ветви королевской семьи, чем невероятно кичилась и считала всех вокруг ниже себя.

Дагеру такая любовница была очень выгодна, потому что в его кругах было принято либо встречаться с женщинами невероятной красоты, либо с женщинами невероятного статуса. Кристина, пусть и не была моделью, но всё же выглядела довольно хорошо, и принадлежность к царскому роду давала ей некоторые привилегии в шведском обществе.

Но больше всего Дагер не понимал одной простой вещи: как можно пойти в отношения с бизнесменом, с владельцем огромного концерна и ожидать, что он будет приходить домой к семи часам вечера и печь пирожки. Это они, аристократы, часто не работали на обычных работах и понятия не имели о том, как обычные люди зарабатывают себе на хлеб. Дагер царскими корнями похвастаться не мог и работал всю жизнь, с самого детства. Для него праздность Кристины была удивительной, хотя он не позволял себе её попрекать.

Отношения с Кристиной продлились около полугода. Не сказать, чтобы слишком долгий срок для Дагера. Но и не совсем уж мимолётная интрижка. Ему вообще не везло с женщинами. Они рядом с ним не задерживались не в силах принять его образ жизни.

Конечно же, его отец с детства знакомил его с дочерями своих деловых партнёров. Он мечтал о выгодном браке для сына и постоянно подсовывал ему каких-то барышень. То они появлялись у них на обеде, то Дагера едва ли не за шкирку толкали приглашать чьих-то дочек на танцы на светских раутах. Словом, это было довольно утомительно. Впрочем, Дагер понимал необходимость такого брака и собирался его заключить, когда будет готов. С максимально возможной выгодой для семейного бизнеса.

Судьба распорядилась иначе. Одна из его любовниц, Ингрид, забеременела от него. Она была дочерью бизнес-партнёра, его отца и Дагер понимал, что спустить историю на тормозах ему не позволят. Он сделал девушке предложение, которое та приняла.

Они оба понимали, что не испытывают чувств друг к другу. Девушку воспитывали точно так же, как самого Дагера, и она рассматривала их брак не как любовный союз, а как взаимовыгодную сделку. Часто прагматизм и холодный расчёт помогает укреплению браков, но их это не спасло.

Брак продлился очень недолго, а посыпался ещё раньше. Ингрид не хотела кормить ребенка грудью и сразу перепоручила его нянькам. Это Дагера ужасно злило, но он не мог помешать Ингрид.

Жена вскоре после рождения Ларса начала пропадать из дому под разными предлогами. Очень быстро Дагеру доложили о причинах этих отлучек, не то, чтобы он был удивлён. Он воспринял это поведение индифферентно, сам он тоже не был ангелом, и оба супруга понимали, что брак вынужденный. Но публичная неверность жены выставляла Дагера рогоносцем, и он был вынужден так же публично Ингрид наказать. Это всё только усугубило.

Когда же Ларсу исполнилось три, Ингрид подала на развод. Драгеру на тот момент было тридцать три. К счастью, она не стала биться за сына. Дагер отдал ей вполне приличные отступные с единственным условием – сына он оставит у себя. Ингрид не возражала. У неё уже развивался бурный роман с каким-то аргентинским магнатом. Ребёнок в этой ситуации ей только мешал.

Дагер не испытывал радости по поводу развода, как, впрочем, и печали, зато его отец был в ярости. Развод бьёт по репутации бизнесмена, брак – это проект, который Дагер не смог довести до конца.

К этому моменту воспитание отца и участие в самых жёстких переговорах с бизнесменами научили Дагера сопротивляться любому воздействию и моральному давлению. Иными словами, ему было уже совершенно плевать, что там думает его отец.

А тот рвал и метал и грозился, если Дагер всё немедленно не исправит, умереть от инфаркта. Что, собственно, и сделал. Дагер не чувствовал за собой вины. Ему было грустно лишь из-за одного – Ларс, похоже, повторит судьбу самого Дагера.

Дагер был не знаком со своей матерью. Его отец, так пафосно оравший о необходимости сохранения брака, выгнал жену после того, как она родила Дагера. Говорил, что та расплылась и подурнела после беременности, такую больше не выведешь в свет. Он всю жизнь менял любовниц и научил Дагера так же прагматично подходить к отношениям.

Шекспировские страсти и ванильные романтические этюды – это было не про Дагера. Все его отношения в той или иной степени были сделкой. Для человека его положение другой ход вещей просто невозможен, Дагер принял это и смирился, хотя, иногда его почему-то этот образ жизни тяготил.

Именно поэтому уход Кристины не слишком сильно задел его. Рядом с ним очень скоро появятся новая любовница. При его деньгах это совершенно не являлось проблемой, хотя и было утомительно. Дагеру вообще иногда казалось, что гораздо интереснее вызывать девочек на вечер, чем пытаться найти себе постоянную любовницу. Правда, позволить себе он этого не мог. Потому что в их обществе существовал негласный кодекс: разовые встречи с женщинами, которых ты повстречал на светском рауте – это одно, но использовать услуги бабочек – практически капитуляция. Среди богатых деловых людей, если речь, конечно, не шла о коллективном мужском мероприятии, считалось зазорным вызывать девушку, которой они платят, будто бы бизнесмен не смог привлечь красотку в свои сети другими способами.

Осточертела всё. И переговоры, и бабы. Драгеру хотелось просто отдохнуть. Телефон запиликал. Дагер посмотрел на номер и увидел, что ему звонит нянька Ларса.

– Да, ответил он резче, чем ему хотелось.

– Герр Ингерман? – заговорила она.

– Да.

Прислуга Дагера была вышколена, никаких тебе демократичных обращений по имени и на «ты».

– Герр Ингерман, у нас есть небольшая проблема с факультативом…

Дагер стиснул зубы. После утренней размолвки с сыном он решил пойти ему навстречу и отправить мальчика на занятия по экономике вне дома. Естественно, Дагер позаботился о том, чтобы школа была лучшей, и чтобы Ларсу предоставили самые лучшие условия для обучения в ней.

Программу его обучение Дагер проверил сам сегодня утром и некоторые аспекты лекций вычеркнул, некоторые оставил, а для некоторых занятий пригласил отдельных преподавателей. Его персонал показал себя в лучшем свете, и занятия мальчику были организованы за несколько часов. На занятия его сопроводила няня в тот же день. И вот, не прошло и дня, как Ларс что-то учудил.

Дагер чувствовал, что не нужно было давать послаблений пацану! Они его расхолаживают!

– Что там случилось? – рыкнул он, сжимая телефон до хруста.

– Младший герр Ингерман вступил в перепалку с директором школы, – быстро заговорила нянька. – Он потребовал обучения на общих основаниях со всеми остальными учениками. Директор, согласно твоим[2]распоряжениям, ему отказал. После этого герр Ингерман сбежал с территории школы. Охрана поймала его в течение получаса. Герр Ингерман несколько расстроен. С ним работает психолог. Я доставила его домой.

Дагер снова накрыл глаза рукой. Опять.

– Taсk[3], – сказал он отрывисто и положил трубку.

Ярость поднималась в его душе. Он делал для своего сына абсолютно всё! Абсолютно всё! Давал поблажки, привилегии, преференции! А благодарности никакой! От него не было никаких попыток идти на контакт, никакого сотрудничества! Придётся быть строже. И Дагер намерен был поговорить с сыном именно сейчас. Сейчас, и ни днём позже.

Лифт, наконец, достиг, наконец, первого этажа[4], двери его медленно открылись. Дагер пылал гневом, и всё ему казалось слишком медлительным. Он хотел нестись, карать и воздавать возмездие, и лифт, лениво ползший с тридцать третьего этажа одного из новомодных высотных зданий в Эстермальме[5], доводил его ярость до раскалённых до синевы высот.

Он наплюёт на встречу с Кристиной, которую хотел выловить в городе, развернётся и поедет в свой особняк, найдёт Ларса и устроит ему такую выволочку, которую он не видел со дня своего рождения. Никогда в своей жизни Дагер не был ещё так зол на сына.

Ноздри Дагера раздулись, его грудная клетка вздымалась от едва сдерживаемого гнева, кулаки сжались. Он прошёл через холл здания, как танк, разбрасывая людей, которые не успели отступить с его пути. Наверное, так же чувствовали себя берсерки, воины его древней Родины. Ему не хватало только вцепиться зубами в свой щит[6].

За неимением щита Дагер вцепился зубами в собственную щёку изнутри. Боль не отрезвила, а лишь усугубила ярость. Он на ходу накинул длинное пальто, толкнул дверь здания и вылетел в декабрьский снегопад, накрывший Стокгольм.

Он пёр напролом, не замечая ничего вокруг. Его внедорожник был припаркован недалеко, на выделенном месте, и Дагер успел сделать три широких шага к нему, когда наткнулся на что-то. Это «что-то» пискнуло и отлетела от Дагера, как детский мячик.

Дагер, сбитый с толку, остановился и недоумённо скосил глаза вниз. В метре от него попой на снегу сидела девчушка и, сморщившись, держалась за голову, прикрытую дурацкой шапочкой с помпоном. Мелкая, черноволосая, светлоглазая низенькая девочка в дутой куртке. За спиной у неё болтался рюкзак едва ли не больше её самой. Она была настолько ниже Дагера, что тот просто не заметил её, глядя поверх её головы. К тому же она была настолько легче, что отлетела от его удара и, похоже, ударилась головой о столб заграждения.

Дагер испытал минутную досаду на свою неловкость и мимолётное чувство вины перед ребёнком, что только подстегнуло его злость.

– Смотри куда идешь! – рявкнул он в сердцах.

Девочка помедлила, сидя на мостовой, и Дагер догадался, что она ожидала, что он подаст ей руку. Как только он собрался это сделать, девочка встала сама. Снова его собственная недогадливость, нерасторопность и неловкость кольнули Дагера, и он завёл себя ещё сильнее.

– У тебя что, глаз нет?! И зачем только тебя занесло в богатый квартал?! – крикнул он так, что на них обернулись люди.

Девочка перестала тереть затылок и подняла на Дагер злой взгляд. Слишком прямой, не подходящий школьнице, которая разозлила взрослого дядю.

– Вы знаете, меня не впервые сбивают с ног, но впервые я сталкиваюсь с мужчиной, который меня же в этом пытается обвинить! – презрительно процедила она слишком низким для ребёнка голосом.

Дагер опешил и от неожиданного отпора, и от несоответствующего звука её голоса. Он дёрнулся и застыл с нелепо приоткрытым ртом. А девочка продолжала:

– У нас мужчины достаточно сильны, чтобы извиниться, даже когда неправы! И то, что ты жалуешься громче, чем извиняешься, не делает тебе чести!

Дагер моргнул, тупо глядя на эту невидаль. Отчитывающий его ребёнок! Да сроду такого не было! Перед ним с детства все ходили на цыпочках, поскольку он мог увольнять одним взглядом.

– Твой стресс вызвал у меня бы гораздо больше сочувствия, если бы ты смотрел вперёд, а не бросался на людей, как дикий бабуин! Но раз уж ты решил выразить свои эмоции физическим способом, убедись сначала, что объект выражения согласен!

Дагер ошарашенно вытаращился. Болтливое создание! И, похоже, она начисто лишена речевых фильтров, что на уме, то и на языке. Голос стоявшей перед ним девочки, как и её словарный запас, точно принадлежали женщине. К тому же, она говорила с акцентом, она явно была иммигранткой. Этим сейчас в Швеции никого не удивить.

Девочка начала отряхивать от снега свою пятую точку, невольно привлекая к ней внимание, и Дагер обратил внимание, что попка у девочки вполне взрослая и очень даже аппетитная. А потом она сдёрнула с головы шапочку, чтобы отряхнуть от снега, и её длинные жгуче-чёрные кудри рассыпались по плечам. Несколько раз шваркнув изо всех сил по шапочке, будто это была физиономия самого Дагера, девочка, нет, женщина, посмотрела на него прямо.

Да. Это была взрослая женщина, просто очень низкорослая. Непривычное, экзотичное скуластое лицо, обрамлённое пышными роскошными чёрными волнами, и на нём невозможные, льдистые, северные, бледной синевы глаза. И глаза эти пылали гневом.

Она смерила Дагера таким взглядом, будто это он, Дагер, а не она была на три головы ниже. При виде этой миниатюрной фурии у Дагера начало неудержимо тяжелеть в паху. Он мгновенно увидел перед мысленным взором, как наматывает чёрные волосы на кулак, с силой вводя член в этот полный яда рот. Небось, тогда уже не сможет так осыпать его колкостями.

На губах Дагера невольно заиграла предвкушающая улыбка человека, не привыкшего к отказам, лицо расслабилось. Он оглядел девушку с ног до головы, пытаясь оценить то, что находилось под её объёмной одеждой. И девушка это заметила. Она фыркнула с бесконечным презрением и, вздёрнув нос, обошла его по широкой дуге.

Дагер проводил взглядом её покачивающиеся бёдра. Догонять её он, конечно, не стал. Интересно, кто она? Впрочем, ему плевать было. Дагер встряхнулся и снова направился к своей машине. Через два шага он уже забыл о девушке. Разговор с сыном – вот что важно.

Он добрался до своего внедорожника, запрыгнул за руль и утопил педаль газа в пол настолько, насколько позволяли правила. Правила, чтоб их! Даже Дагер Ингерман не мог себе позволить превышать скорость в центре Стокгольма!

До особняка он добрался за какой-то час. За это время он успел немного остыть, что было на руку Ларсу, попадись ему Ларс под горячую руку, была бы беда. Дагер бросил машину у входа, не потрудившись загнать её в гараж, и прошествовал в холл, на ходу сбрасывая пальто. В холле его встретил психолог.

– Мальчик в своей комнате, я попыталась провести игровую терапию… – начала она и осеклась.

Дагер даже не повернул головы. Слова этого недоспециалиста больше не вызывали у него доверия. Он взлетел на второй этаж, переступая через две ступеньки, и без стука рывком открыл дверь в комнату сына. Ларс сидел на кровати, обняв свои колени. Свет в комнате был выключен, ни компьютер, ни телевизор ни работали. В это время года в девять вечера здесь уже царила абсолютно полная темнота, и Ларс казался привидением, запертым во мраке.

Дагер по дороге домой прокручивал множество вариантов разговора, и теперь они все теснились в его голове, он никак не мог подобрать нужное начало.

– Что, опять будешь орать? – негромко буркнул Ларс.

– Ты разочаровал меня, сын? – веско сказал Дагер.

– Как всегда. Я только и делаю, что разочаровываю тебя, – ответил Ларс невнятно. – Может, вообще лучше было бы, чтобы меня не было? А, папа? Может быть, тогда тебе было бы проще?

– Не неси чушь, – отмахнулся Дагер. – Что на этот раз тебе не так? Я дал тебе школу. Ты просил её, и я тебе её дал.

– Какой смысл, если меня учат в отдельном кабинете? – ответил Ларс.

– Тебе предоставили лучшие условия! – Дагер снова начал закипать.

– Это тюрьма! – взвился Ларс.

– Половина Швеции отдала бы несколько лет жизни, чтобы жить так как ты! – заорал Дагер, не совладав с собой.

– А я отдал бы всё на свете, чтобы стать обычным! – тут же ответил Ларс.

– Но ты не обычный! Ты мой сын!

– Вот бы моим отцом был кто-то другой… – просипел Ларс сквозь сдавленное горло.

Кровавая пелена начала застилать глаза Дагера.

– Да как ты смеешь?

– Ненавижу тебя, – еда слышно прошептал Ларс.

Лицо Дагера задёргалось от ярости.

– Ненавидишь? Ну и прекрасно! – выпалил он, наклоняясь к самому лицу мальчика. – Но это не изменит того, что ты мой сын. Я давал тебе слишком много свободы, теперь всё будет по моим правилам! Ты будешь обучаться тому и так, как я скажу. И ты поедешь со мной в Орe, даже если мне придётся тащить тебя за ноги. И ты будешь вежлив и мил со всеми, на кого я тебе укажу!

С этими словами Дагер вышел из комнаты сына и хлопнул дверью так, что у него со стены, что-то упало. Дыша, как бегун после спринта, он прошествовал в свой кабинет.

Нервным жестом Дагер открыл шкаф, достал бутылку двенадцатилетнего виски, налил себе в бокал, пригубил, а потом со злостью швырнул почти полный бокал в стену, расплескав жидкость и осколки стекла по всему кабинету. Затем Дагер рухнул своё кресло и запрокинул голову к потолку, зажмурив глаза и до боли сжав зубы.

[1] Дорогой горнолыжный курорт в Швеции.

[2] В шведском языке отмерло обращение на «Вы», как и обращения «герр», «фру» (для замужних женщин) и «фрёкен» (для незамужних). Теперь там все демократичные, толерантные и равные, обращаются друг к другу на «ты» и по имени. Да, фрекен Бок зовут не Фрекен, это «фрёкен», мадмуазель, синьорита, фройляйн.

[3] Спасибо (швед.)

[4] В Швеции, в отличие от многих стран Европы, первый этаж, как и у нас, это тот, что на земле. Во многих других странах первый этаж называют цокольным и считают нежилым.

[5] Район Стокгольма. Вообще, Стокгольм – небольшой по нашим меркам город. Его администрация придерживается политики отсутствия высотных зданий, чтобы не убивать исторический вид города, но высотки всё же есть.

[6] Берсерки или берсеркеры (от окончания множественного числа -r) – особые воины викингов. Название происходит от слов «медвежья шкура». Возможно, это означало «тот, в ком пребывает дух медведя», «тот, чья кожа крепка, как медвежья шкура», точно неизвестно, но то, что они ходили в бой без кольчуг, то есть, с голой кожей – факт. Считались оборотнями, способными превращаться в медведей, служителями Одина. Берсерки, конечно же, имели большую военную и духовную подготовку, чем простые воины, они вступали в бой в особом состоянии сознания, либо одурманенными, либо введёнными в транс духовными практиками, либо прибегали к обоим способам. Они питали пренебрежение к оборонительному оружию, отбрасывали его, грызли в ярости свои щиты. Обычно они составляли передовой отряд, своим бесстрашием и неадекватным поведением вводя врагов в панику, внеся сумятицу в ряды противника, быстро покидали место сражения, а после боя впадали в долгий глубокий сон, который мог продолжаться несколько суток.

Глава 5

Глава 5

Карина ни на секунду не пожалела о том, что не смогла полететь в Стокгольм на самолёте. Да, пусть по воздуху можно было добраться до этого прекрасного города всего задва часа, но всё-таки если бы она преодолела это расстояние за два часа, она ни за что бы не смогла насладиться прекрасными видами из окна поезда.

Это какой-то особый вид медитации – сидеть в покачивающемся вагоне, слушать перестук колёс и, не отрываясь, смотреть за окно, наблюдая как московские высотки пропадают, заменяясь суровыми, седыми в снежном крошеве лесами. А потом деревья мельчают, изгибаются, и всё чаще начинают попадаться озера, природа становится более суровой и какой-то сказочной что ли.

Душа Карины начинала трепетать потому, что чувствовала приближение Севера. Севера, о котором она мечтала. Север… Слово-то какое. А ведь мало, кто знает, что пришло к нам из латыни и означает «суровый, жестокий, лютый». Германское «nord», означающее «слева», было совсем не таким поэтичным. Ну подумаешь, что слева, если смотреть на восход. А вот «Суровая земля» – это в точку!

За ночь она добралась до Петербурга, правда, к утру проклинала неудобные сиденья, а уже днём, не теряя времени, села на паром на Васильевском острове. Еле разобралась с этими линиями! Ну кто в России догадался вместо улиц придумать линии?!

Путешествие на пароме было просто незабываемым. Балтийское море было непокойно, паром ощутимо покачивало, и от этого Карине становилось и страшно, и задорно. Поначалу она трусливо пряталась от пугающего вида волн, но вид спокойно курящего, о боги, трубку работника парома придал ей сил. Этакий пират, только без попугая и деревянной ноги, абсолютно равнодушный к непогоде.

Только сейчас она начала немного осознавать, как чувствовали себя викинги, сидящие вот в такой шторм на узкой лодке длиной всего тридцать метров с единственным парусом на единственной мачте. А ведь они на дреки дошли даже до Америки и держали в страхе всё северное побережье Европы. Да и не только северное. Совершенно бесстрашные люди!

Сейчас, находясь на корабле и видя, как за иллюминатором вздымаются исполинские волны, Карина не могла представить себе, чтобы кто-то в здравом уме в такую погоду ступил на борт небольшого судна, у которого нет ни тёплой каюты, ни крыши, ни иллюминатора, который защитит от дождя и брызг, и пустился в плавание в открытое море, не зная, что ждёт за горизонтом. Она восхищалась отвагой викингов и радовалась, что поплыла в Стокгольм именно на пароме, позволив себе прикоснуться хотя бы мизинцем к истории этих несгибаемых людей.

Моряки по-доброму посмеивались над девушкой, уставившейся в иллюминатор, как напуганный кот. Если бы хозяин морей решил заглянуть в круглое оконце парома, то увидел бы только Каринину макушку и перепуганные, широко открытые глаза. К своей гордости, она от иллюминатора не сбежала от страха, хотя очень хотелось.

Из-за непогоды путь до Стокгольма увеличился с семнадцати до целых двадцати часов. Карина, устав бояться, даже успела поспать будто в качающейся колыбели. Ей снилась какая-то тягомотная муть о горящих стрелах, пущенных в туман, и воронах[1].

После столь трудной дороги всё её тело нещадно болело и ломило, но Карина ничуть не жалела. Правда, когда она вступила на пристань в Стокгольме, ей ещё долго продолжало казаться, что земля под ней покачивается.

Нескольких часов сна, что Карина урвала в поезде и на пароме, хватило, чтобы она сразу же отправилась исследовать Стокгольм. Ощущение было удивительным! Карина впервые оказалась за границей, и всё ей казалось сказочным и необычным.

Все вокруг говорили по-шведски, этот невероятный акцент, который она слышала множество раз, этот говор, который пробуждал у неё невероятное ощущение принадлежности! Блаженство! Она впитывала этот язык, впитывала его мелодику, она старалась перенимать, вслушиваться в речь людей вокруг.