Очаг

Сунув руку в торбу с посудой, висевшую на стене кибитки, Джемал мама с громыханьем доставала оттуда миски, ложки и что-то ещё. Выйдя во двор, Кымыш-дузчы увидел, что беспокоившие его тучи рассеялись, и облегчённо вздохнул. Небо было чистым, и лишь луна, не успев уйти с небосклона, озаряла всё вокруг ярким светом, скользила по небу, словно собираясь опуститься на вершину одного из холмов Пенди.

Проходя мимо курятника, старик услышал громкое кудахтанье, хлопанье крыльев кур и петухов и подумал, что туда опять забралась чужая кошка, которая недавно унесла курицу. Посмотрев по сторонам, стал искать какой-нибудь небольшой предмет, чтобы запустить в неё, но в этот момент из курятника показалась Огулбике. В руках у неё была тюбетейка, наполненная яйцами. При виде своей озорной внучки дед невольно улыбнулся.

– Что, дочка, такой шум подняла, яйца что ли отнимала у кур? – ласково спросил он.

Девочка была довольна обращением деда, она прошла мимо него в прекрасном настроении, с гордо поднятой головой. Когда Кымыш вернулся в дом, Джемал мама и две её внучки уже расстелили сачак и поставили на него всё для завтрака.

Когда Огулджума с малышом на руках вошла в дом, Акджагуль укутывала чайник с чаем для деда, чтобы он мог настояться.

Появление малыша вызвало улыбки на всех лицах. Амангуль, складывавшая в хурджун питание для полевых работников, увидев вошедшую старшую свояченицу, привстала и уважительным поклоном приветствовала её.

– Рахмангулы джан, ты уже проснулся? – ласково обратилась она к малышу. Огулбике вскочила с места, забрала у матери братишку и стала целовать его в пахнущие молоком щёчки. Бабушке Джемал не понравилось, как она обращается с малышом. Сидя на месте, проворчала: «Ах, плутовка, да ты съела моего мальчика! Дай его сюда». Мальчишечка радостно протянул ручки к бабушке.

А в это время дед Кымыш, полулежавший возле сачака, подложив под локоть две подушки, подтянул к себе чайник с настоявшимся чаем и приступил к чаепитию. Временами он бросал на жену осуждающий взгляд, которым как бы говорил: «Что, старая, опять начала каркать?» Но тут же менял своё мнение, подумав о том, как его жена вместе с внучками целыми днями хлопочет по дому, ни минуты не отдыхая, и тогда воспринимал её как счастливый подарок своей судьбы.

Решили ещё раз продумать, что брать с собой на жатву, чтобы впопыхах ненароком ничего не забыть.

– Вилы взяли с собой – и железные, и деревянные? Они оба будут нужны для стогования, – беспокойно спрашивала Джемал мама, и одним пальцем кормила пенкой с остывшего молока маленького Рахмангулы, который сидел на её коленях.

– Взяли. Только что закинул их в телегу, а решето и мешки-чувалы пока что не нужны. Мы ведь не с ночёвкой едем, понадобятся, возьмём в следующий раз. Вначале надо скосить пшеницу, скирдовать, смолотить, так что до того, как понадобятся эти предметы, ещё много чего надо сделать, – ответил сразу на все вопросы жены Кымыш-дузчы, зная, что в противном случае, она будет до бесконечности перечислять вещи, которые им необходимо захватить с собой.

Несмотря на то, что старики и все члены семьи дружно выполняли всё, что надо по дому и хозяйству, всё же забот и хлопот хватало всем.

Накормив завтраком всю семью и поручив внучкам убрать и вымыть посуду, довольная Джемал мама вышла во двор и увидела внуков Алланазара и Аганазара, вьющихся возле деда, который в это время впрягал телегу в ишака. Они старались угодить старику, подавали ему то одно, то другое. Джемал мама сразу поняла, что мальчишки что-то задумали.

– Эй, а вы куда собрались?

– Мы тоже поедем с дедом… Будем помогать акгаму, – в два голоса ответили мальчишки.

– Вай-эй, какая от вас может быть помощь? Наоборот, запутаетесь в кустах, в воде застрянете, с вами хлопот не оберёшься. – Она решила лаской увещевать внуков, смягчила голос: – Вы лучше останьтесь, а я возьму вас с собой в Дуеджи, на праздник по случаю рождения мальчика, а по пути к другой бабушке завернём, у них уже созрел сладкий урюк.

Мальчишки ни за что не соглашались с бабушкой, не поддавались её уговорам. У них были недовольные лица.

– Не-а, мы не поедем с тобой, – в два голоса воскликнули они. – А на праздник возьми с собой Рахманназара.

Старик наклонился, чтобы выровнять оглобли и впрячь ишака в арбу, поправил хомут, словом, возился, готовя животное в дорогу. Внуки помогали ему по мере сил. Подготовив телегу, Кымыш-дузчы обернулся и посмотрел на жену. Джемал мама озабоченно обратилась к мужу:

– Дед, твои внуки тоже собрались на жатву пшеницы. Но ведь они малые дети, устанут, ещё в воде увязнут, ты только намучаешься с ними. Алладжан и так несколько дней температурил, простыл, только-только поднялся.

– Пусть едут! – решительно и коротко возразил Кымыш-дузчы, не обращая внимания на слова жены.

Джемал мама взорвалась:

– В тебе, оказывается, корень зла, старый гохерт[15 - Гохерт – порода верблюда.]!

– Пусть они посмотрят, почувствуют, жена, и с этих лет знают, почём кусок хлеба, как он достаётся. А иначе как можно их чему-нибудь научить? Должны же они с кого-то брать пример! – решительно заявил старик и посмотрел на внуков.

Джемал мама знала, что внуки вряд ли послушаются её, если собрались ехать в такое место, и всё равно беспокоилась о них, переживала. Они ещё за завтраком уговорили деда взять их с собой, и теперь ни за что не отступятся от своего решения. И, конечно, бегать за конём и ишаком, когда они молотят зерно, легче мальчишкам, чем взрослым людям.

Уже хорошо рассвело. Было видно, что собиравшийся вчера пролиться дождь передумал, а тёмные тучи уплыли в сторону афганских гор, и от этого всем на душе стало светло.

На противоположной дороге появились на своих ишаках сыновья старшего брата Кымыша-дузчы Сахетдурды и Хуртек. Поравнявшись с домом Кымыша, они поздоровались с дядей и гелнедже.

– Ребята, счастливого вам пути!

– Да, мы едем в поле, уборкой пшеницы заниматься.

– Похоже, ваш колхоз не спешит приступать к жатве?

– Они ещё не успели со стрижкой овец покончить, а начинать жатву собираются. Может, уже сегодня и приступят, – сидя в седле ишака боком, ответил Сахетдурды.

– Ай, слава богу, в этом году пшеница хорошая уродилась! – добавил Хуртек, в его голосе прозвучало удовлетворение.

– Да, пшеница хорошая уродилась, вот только если бы колхоз слушал советы Нурджумы по земледелию, было бы ещё лучше. Если не считать, что он немного грубоват, а временами бывает не сдержан, в земледелии превосходно разбирается, в этом деле ему равных нет, – заметил Кымыш-дузчы.

Видя, что задерживает племянников, Кымыш-дузчы взял верёвку, прошёл вперёд, соорудил из неё недоуздок и стал прилаживать его к шее ишака.

– Ребята, вы езжайте, не задерживайтесь. Не ждите меня. Их отцы уехали в поле ни свет, ни заря, – старик кивнул в сторону мальчиков, которые уже устроились удобно в телеге. Двигайтесь, и мы тоже скоро тронемся в путь, вот только испросим разрешения у вашей енге.

Эти шутливые слова Кымыш-дузчы произнёс громко, чтобы их могла услышать Джемал мама, которая покинула их и уже подходила к дому. Когда эти ироничные слова долетели до слуха Джемал мама, она резко обернулась, чтобы ответить мужу, дать ему отпор:

– Смотри, взяв с собой детей, проследи за тем, чтобы они там не остались голодными. Я в твой хурджун каурму положила, даже если не будешь варить из неё суп, хотя бы чай-чорбу сделай детям!

Догнав Хуртека и поехав рядом с ним, Сахетдурды задумался над тем, как старики Кымыш и Джемал мама как муж и жена временами подстрекают друг друга, а то порой и ссорятся. «Интересно, когда мы с женой Огулбиби доживём до их лет, тоже будем так себя вести?» – улыбаясь, спрашивал он себя. То ли привыкли к этому, то ли ещё что, но поведение стариков не очень-то удивляло родню. Напротив, Сахетдурды по-своему завидовал тому, как они перебрасываются словами, не желая уступать. Похоже, именно такое поведение помогает им так долго с пониманием жить на свете.

Когда Кымыш-дузчы вместе с внуками подъехал к полю, там уже было полно народу. Кто-то серпом срезал колосья, кто-то вязал снопы и скирдовал их, а кто-то и вовсе бродил по своему полю, присматриваясь к работающим людям. Народу становилось всё больше, создавалось впечатление, что село решило за один день убрать весь выращенный урожай. Колосящееся пшеничное поле было прекрасно. Раскинувшись от края до края, оно напоминало жёлтое море, и это море было ласковым и красивым, как прихорашивающаяся перед зеркалом красивая девушка. Когда они подъехали, Оразгелди и Оразгылыч, отыскав сухое место, чтобы на нём скирдовать снопы пшеницы, выкорчёвывали сорняки, убирали их и подготавливали место для своего хармана. Увидев подъехавших, Оразгылыч отбросил в сторону метлу и пошел встречать своих. На руках снял мальчишек с арбы, после чего привязал ишака в удобном месте. «Вы всё же добились своего!» – бросил он мальчишкам. Переводя взгляды с деда на Оразгылыча, мальчики победно улыбались, пребывая в отличном настроении.

Хоть и с небольшой задержкой, но жатва началась и уже была в разгаре. В эти дни люди находились в поле от зари до позднего вечера. Те, кто открыл сезон раньше других, уже приступили к молотьбе, насыпая горы пшеницы. Кымышы, хотя и приступили к жатве позже других, были уверены, бог даст, они догонят других и сложат свой харман. На счастье, в этом году пшеница уродилась лучше прошлогодней. Полные здоровые колосья радовали глаз. Земледельцы с благодарностью вспоминали последние весенние дожди, пролившиеся именно тогда, когда это требовалось зерновым.

Когда Кымыш-дузчы вместе со стоявшими рядом с ним, засучив рукава, двумя сыновьями и двумя внуками со словом «Бисмилла!» и добром молитвами начал срезать серпом первые колосья пшеницы, сверкающее солнце на небе уже было в зените.

Оразгелди и Оразгылыч, обливаясь потом, убирали пшеницу неподалеку друг от друга. Очень скоро за ними один за другим стали появляться снопы пшеницы. А ещё через какое-то время их стало так много, что они стали напоминать стадо овец, рассыпавшихся по полю для отдыха.

Сначала Кымыш-дузчы вместе с внуками прошёлся по полю, по-стариковски основательно выкорчевывая и вырубая выросшие между кустов пшеницы сорняки, раздражающие жнецов. После этого вместе с внуками подошёл к жнецам и стал помогать им, вязать снопы. От каждого снопа он отделял несколько стеблей, показывал внукам, скручивал и вязал вокруг снопа. Время от времени выпрямлялся, чтобы дать отдых уставшей пояснице, посмотрев по сторонам, заметил, как продвигаются вперёд сыновья, оставляя после себя голые бреши, радовался. Оразгылыч, то и дело вытирая рукавом рубахи пот с лица, жал пшеницу, тихонько напевая какую-то знакомую песню. Белая рубаха Оразгелди пропиталась потом и, приобретя серый цвет, прилипла к спине. У него было хорошее настроение. Посчитал про себя, сколько останется пшеницы для семьи, даже если власть заберёт половину в виде налогов и дани, всё равно останется ещё немаленькая часть, и её вполне хватит для нужд семьи. Пшеница уже не просто созрела, а даже немного перезрела, в таком состоянии она может осыпаться, поэтому Оразгелди стал жать её с осторожностью, аккуратно. Каждый раз, когда хотелось пить и во рту пересыхало, он поднимал голову и просил одного из мальчиков, бегавших возле деда и помогавших ему:

– Идите, кто-нибудь из вас принесите мне кувшин с водой!

И тогда оба мальчика радостно бежали выполнять поручение.

Наблюдая за работой сыновей, Кымыш-дузчы размышлял: «Если ребята будут работать в таком темпе, через пару дней завершат жатву, а там останется молотьба. Её они тоже закончат за пару дней. Смолотишь, сложишь харман, заберёшь умолот, а уж потом в углу дома станет чувалов с зерном – хлебами будущего!».

А вокруг разлилось золотисто-жёлтое море пшеницы, колосья качались от легкого дуновения ветерка, создавая впечатление, будто волны перекатываются на поверхности воды. Казалось, что работавшие в поле люди наклонялись, чтобы отыскать утерянное. Картина эта радовала глаз, поднимала настроение.

В очередной раз разогнувшись, чтобы дать отдых спине, немного отдохнув, Кымыш-дузчы заметил неподалеку от себя небольшую кучку людей, оставивших работу и двигавшихся в сторону толпы. «Что случилось, неужели кого-то ужалила змея?» – встревоженно подумал старик, потому что такое в этих краях иногда случалось. Сощурив плохо видящие глаза, стал внимательно вглядываться в толпу, словно желая узнать, заранее что к чему, кому же так не повезло. Через некоторое время толпа зашевелилась, её словно вихрем закружило, часть толпы осталась стоять на месте, а другая небольшая часть направилась туда, где Кымыш-дузчы работал вместе со своими сыновьями. Когда они приблизились, старик увидел, что три всадника ведут перед собой четырех человек. Увидев сельсовета Ягды, ехавшего рядом с другими всадниками и, не глядя в его сторону, о чём-то переговаривавшегося, Кымыш-дузчы почуял неладное. А тем временем стало понятно, что эта троица не намерена продолжать путь по дороге. Приблизившись, всадники остановили коней. Сидевший на среднем коне хорошо одетый, многим не знакомый здоровый мужчина, под крупным носом которого топорщились густые усы, повернул голову в сторону Кымыша-дузчы и спросил:

– Кто из вас Оразгелди Кымыш оглы?

– Я! – ответил ему Оразгелди, стоявший с серпом в руке и продвинулся на пару шагов вперёд.