Очаг
Раньше Оразгелди не очень-то нравилось, что его двоюродный брат Баллы, называя себя большевиком и не позволяя другим называть его «Баллы, пьяница», сходился с людьми новой власти и, стараясь не отставать от них, глушил водку и вёл себя слишком привольно. Но, прислушавшись к словам отца «Неплохо иметь своих людей в разных местах», никогда ни в чём не упрекал того и ничего от него не требовал. Баллы был человеком порядочным, мужественным, в случае необходимости мог сесть на коня и даже использовать оружие. Словом, мог дать отпор кому угодно.
И теперь, когда встал вопрос ссылки, он мог оказаться полезным. До этого в один из тех дней Оразгелди специально пригласил к себе Баллы. И поручил ему присматривать за его двумя старшими дочками, которых он собирался оставить со стариками, а сейчас надо было позаботиться о том, как это сделать лучше всего.
– Братишка, я собираюсь оставить этих двух девочек со стариками, ты уж не оставь их без внимания. Да и у стариков сколько той жизни осталось, если вдруг в наше отсутствие с ними что-то случится, тебе придётся взять опеку над девочками, смотреть за ними так, как это делал бы я!
…А толпа всё прибывала. Прослышав о беде Кымышей, к их дому подтягивались родные и близкие, соседи и просто знакомые. Одни шли сюда, чтобы поддержать семью, другие – чтобы всё увидеть своими глазами. На телегу уже грузили вещи, которые ссыльные заберут с собой, – постель, одежду, узлы с едой.
Не понимая, что происходит, однако чувствуя своим детским сердечком, что происходит нехорошее, Рахманназар, крепко держась за подол платья бабушки, смотрел на всё широко раскрытыми глазами непонимания. И не догадывался малыш, что совсем скоро он навсегда расстанется со своей любимой бабушкой, что злая судьба занесёт его вместе с родителями и братьями в далёкие неведомые края. И не мог понять, отчего бабушка, без конца обнимая его и братьев, всё время плачет.
Ласкового Рахманназара жалели все, особенно женщины, они наблюдали за ним и сочувствовали маленькому мальчику. И тоже крепко обнимали и целовали его. Люди не сразу заметили Розы-чолака, вышедшего с обратной стороны дома, пока он не подошел ближе. Он был в мерлушковой папахе, в руках у него был посох. Сообщив, что пришел разделить с ними беду, он первым поздоровался с Кымышем дузчы. А те, кто был младше, сами подходили к старику и почтительно здоровались с ним за руку.
Ответив на все приветствия, он повернулся к отошедшим в сторонку после приветствий Оразгелди и Оразгылычу:
– Племянники, говорят, не бывает мужчин, не познавших сражений. Вы не потомки тех, кто, побив собаку, ложится на её место. Вы потомки Мухамметгылыч сердара, который всю жизнь защищал свой народ и землю. Воевал с таким мощным врагом, как Хива, и одержал победу. Будьте мужественны! Держитесь! Аллах поможет вам, в этом я не сомневаюсь! Иногда причинённое зло оборачивается добром. Но, где бы вы ни были, вас будет поддерживать дух Мухамметгылыч сердара. Ведь не зря Гёроглы говорил: «Если даже я умру, мой дух всегда поддержит вас».
А в этот момент внимание людей было приковано к словам Розы-чолака. Он, опираясь на посох, с мудростью и достоинством поживший человек напутствовал сыновей Кымыша-дузчы, которых ожидала неведомая жизнь и судьба. И хотя Оразгелди и Оразгылыч никак не откликнулись на напутствие старика, но они были благодарны ему за то, что он старался подготовить их к предстоящим трудным испытаниям. В сторонке от тех, кто прощался с высылаемыми, стояли в сторонке Баллы и два всадника ОГПУ, ожидая, пока загрузят телеги, они курили и о чём-то тихо переговаривались, краем глаза наблюдая за происходящим.
Огулджума, дома прижимая дочек к груди, побоявшись выпускать их на улицу, простилась с ними там. Вдруг, если девочки выйдут на улицу, кто-то из работников ОГПУ увидит их и скажет: «Они тоже дети ссыльных, пусть садятся в телегу!». Она помнила поговорку: «Пусть собака и не видит, и не лает».
– Оставайтесь с Богом, дети мои! Даст Бог, мы скоро вернёмся, и ваши братья вернутся. Помогайте бабушке с дедушкой, не оставляйте их без внимания. Говорят, нас недалеко увезут, где-то в окрестностях Мары поселят. Если это будет так, ваш отец как-нибудь приедет за вами если надо и заберёт вас с собой! – прижимая к груди, успокаивала она молча плачущих дочерей.
С некоторым запозданием узнав, что их сестру увозят, сейчас братья младшей невестки Кымыша дузчсы Амангуль стояли и разговаривали возле телеги, на которой, свернувшись клубочком, сидела молодая женщина. Только что жена младшего брата Амангуль Юсуба, Гышды торопливо попрощавшись с ней, сообщила, что сейчас и грузят вещи её отца Гуллы эмина, семью тоже, высылают, что она оказалась меж двух огней, и быстро покинула этот дом. Пока мать и сёстры прощались с Амангуль, появились её братья – худощавый Мухамметгулы и пухлый, словно его кормили какой-то особенно питательной едой, Хезретгулы.
Со вчерашнего дня Амангуль практически не разговаривала, но, увидев родных, не сдержалась, расплакалась.
– Наверно, это судьба, – прошептала она из-под яшмака и беззвучно заплакала.
Безнадёжность, тревоги, переживания и страх пропитали всё вокруг. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, люди пытались заводить какие-то беседы, но их никто не подхватывал, сейчас всем были не интересны никчёмные разговоры. Толпа умолкла, наступило гнетущее безмолвие. Те, кто оставался, с жалостью и сочувствием смотрели на тех, кто вот-вот покинет родные места.
– Спрашивается, зачем новая власть творит такое зло, невесть куда ссылая целые семьи вместе с детьми?
– Похоже, на этом они не остановятся, дальше пойдут.
– Бог их знает.
– Если они будут одного за другим забирать наших людей, село скоро совсем опустеет.
Как и прежде, народ не понимал, что собирается делать новая власть. На словах она обещала обеспечить людям равенство, дать землю безземельным, бездомным дать дом, больным – лекарства, стать народу опорой и защитой, надёжной крепостью. Если верить всему этому, то жизнь должна стать хорошей. Кому же не хочется хорошей жизни?! Люди тогда даже поверили им и сказали: «Намерения у этой власти благородные». И неведомо было тогда народу, что новая власть и сама не знает, что ей надо делать. Вообще-то, может, это и судьба, но все благие намерения советской власти в тот период не имели никакого значения.
Гул сочувствующей провожающей толпы усиливался. Женщины с детьми стояли в сторонке небольшой группой, закрыв рты яшмаками и пониже натянув на лбы свои боруки. И хотя до сегодняшнего дня семья Кымыша бая была одной из самых уважаемых, самых желанных в селе семей, сейчас никому не хотелось разделить её участь.
Кымыш-дузчы всегда мечтал жить полной семьёй, и эта мечта его сбылась после женитьбы сыновей и рождения внуков. С тех пор он не уставал молиться и благодарить Господа, просить Его, чтобы Он и дальше опекал его семью.
Один из братьев Узбеклыча сын Сахетдурды сидел опечаленным в паре шагов от Кымыша-дузчы, прислонившись к стене дома. Его взгляд сейчас был устремлён куда-то вдаль, словно он рассматривал холмы Пенди, он не принимал участия в общих разговорах, потому что душили слёзы, и не мог выговорить ни слова. Его мысли были о том, как состарился старик, до сего времени по-родственному помогавший всем, что его сыновья сегодня уедут и будут находиться далеко от дома, а когда Кымыш-дузчы уйдёт из жизни, рядом не окажется ни одного сына, чтобы бросить в его могилу ком земли. Так принято у многих народов, в том числе и у туркмен.
Но вот наступил час, когда надо было трогаться в путь. Лица людей выражали смешанные чувства, сочувствия к отъезжающим, ненависти к представителям власти. Больше всего сердобольные женщины жалели детей, которые вынуждены разделить судьбу своих несчастных родителей, они не могли сдержать слёз, всхлипывали.
Джемал мама, не могла стоять в одном место. Много раз поцеловав, вдыхая запахи запеленованного Рахмангулы, которого держала на руках, наконец передала его матери, которая уже сидела в телеге. Когда в толпе перед отправлением началось шевеление, она, взяв за руку Рахманназара, подошла к сидящим на коленях деда и похожих на двойняшек внукам Алланазару и Аганазару, попрощалась с ними.
– Идите сюда, детки, я ещё раз обниму и поцелую вас перед отъездом.
Всхлипнув, бабушка широко раскинула руки и обняла сразу обоих внуков.
Аманназар и Алланазар были одеты в новенькие белые рубахи-косоворотки, на головах у них были новые расшитые шёлком красивые тюбетейки, вид у мальчиков был торжественный, словно они собрались на свадьбу. Оба были подпоясаны сплетёнными из хлопковой пряжи полосатыми кушаками.
Увидев, что телеги вот-вот отправятся и Кымыш-дузчы, опираясь на посох встал с места.
Кымыш-дузчы по-прежнему размышлял о горькой судьбе сыновей, невесток и внуков, что он ничем не может помочь им, облегчить их участь. За что ему такое несчастье?! Как он без них будет жить дальше? Нужна ли ему такая жизнь, если птица счастья упорхнула от него?! Нет, не хотелось ему больше жить. «Почему, почему Бог не забрал меня раньше, чтобы я не мог видеть несчастье своих детей и внуков?!» – рвал он себе душу, зная, что больше никогда не увидит детей и внуков своих, не услышит их милые голоса. И виновных в этом не найти. «Таково требование властей!» – скажут они и махнут рукой. И что ты можешь сделать? Саблей размахивать? Но тогда лишишься и той малости, что останется у тебя.
… И если уж размахивать саблей, где ты раньше был, когда народ, сев на коня, защищал своё имущество, землю и скот? Жил себе спокойно, землю возделывал, говорил, не тронут, если ты не лезешь на рожон… Поздно уже…
Прощаясь вместе с братом с провожающими, Оразгылыч вдруг заметил отца, который, сгорбившись, убитый горем стоял с посохом в руке. Не желая, чтобы люди видели сникшего старика, которого раньше никогда не видели в таком состоянии, он с трудом выдавив из себя улыбку, предложил старшему брату: «Пойдём, теперь с акгамом попрощаемся!». С этими словами они направились к отцу.
Увидев идущих к нему сыновей, Кымыш повернулся к ним немного качнулся, как будто у него подогнулись колени, и ноги перестали держать его некогда могучее тело.
– Акга, мы поехали, а вы оставайтесь и будьте живы и здоровы! – Сыновья прощались.
Кымыш-дузчы положил руки на плечи сыновей. Вот они стоят перед ним – его опора и надежда.
– Да хранит вас Аллах, дети мои! – его голос дрогнул, стал хриплым. – Я-то вряд ли дождусь вашего возвращения, так что не держите на меня обиды! – Когда старик начал дрожать всем телом, сыновьям показалось из глаза вот-вот текут слёзы. Не желая отпускать от тебя, он крепко прижимал сыновей и печально бормотал: – Дети мои, дети, мои сынки…
Оразгелди, жалея отца, который сильно сдал после разговоров о ссылке, решил хоть как-то снять это напряжение, разрядить обстановку.
– Слушай, акга, нас не будут долго держать, очень скоро отпустят, и мы вернёмся домой!
– Дай-то, Бог!
– Наверно, нас поселят где-нибудь в окрестностях Мары.
– Хорошо бы, Мары хоть и далеко отсюда, но всё же наша земля.
– Мы вернёмся, акга, и дети вернутся.
Сказав это, Оразгылыч подмигнул стоявшим рядом с ним людям, давая им понять, что в его голове родилась озорная мысль. Он знал, что среди людей, сочувствующих им в их беде, есть и те, кто всегда завидовал их благополучной и достойной жизни и теперь в душе злорадствуют. Наверняка они думают сейчас про себя: «Если сытый не дрогнет, голодный не насытится». И поэтому он не хотел, чтобы люди видели слабость Кымышей, ведь они всегда были сильны духом, высоко держали голову. Сунув указательный палец за пояс посмеиваясь, он переводил взгляд с отца на собравшихся здесь людей.
– Акга, вы не сдавайтесь, держитесь!
– Да я не сдаюсь, сынок.
– Мы с Оразгелди акгамом постараемся вернуться как можно скорее. Но только вы, – тут Оразгылыч запнулся, словно что-то помешало ему, и продолжал улыбаться. Не дожидаясь вопроса «Что только мы?», продолжил в том же шутливом тоне: – Акга, помнится, вы собирались ещё раз жениться, не вздумайте сыграть свадьбу прежде, чем мы вернёмся!..
Люди поняли, что своей шуткой Оразгылыч пытается отвлечь отца от тягостных мыслей и переживаний, поэтому, обмениваясь взглядами, тоже заулыбались. В этот момент. Как будто сквозь тяжёлые тучи пробился лучик солнца. Да и Кымыш, выслушав сына, сам того не замечая, хмыкнул. Понял, что его сыновья не хотят показывать людям свою слабость и свои переживания. Шутливо отругал сыновей:
– Ах, вы дети кобыл!
С сыновьями Кымыш-дузчы попрощался у порога своего дома.
После того, как женщины с детьми расселись в арбе, все тронулись в путь. О чём-то переговариваясь, люди последовали за телегой. Видя, как счастье и благополучие уходят из её дома, Джемал мама, идя вместе со всеми, держась за край телеги, зарыдала: «Если Ты не накажешь тех, кто растоптал мой очаг, я обижусь на тебя, Всемогущий Аллах!»
Алланазар и Аганазар, сидя поверх высокой горы тюков с вещами, наблюдали за тем, как отдаляется их дом. Они махали руками и шептали: «До свиданья, дедушка, до свиданья, бабушка, мы скоро вернёмся!» Идущие рядом с арбой люди прощались с Оразгелди и Оразгылычем кто кивком головы, кто, пожимая руку и выказывая добросердечие. Идущие рядом с арбой женщины концом пуренджика оттирали слёзы и по-женски жалостливо прощались с ними.
– Возвращайтесь живыми и здоровыми!
– Да услышит Аллах ваши молитвы!
Завернувшись в пуренджек и прижав к груди Рахманназара, Огулджума сидела, прислонившись спиной к тюку с вещами напротив свояченицы, ни слова не говоря, заливаясь слезами. На вопросы женщин коротко отвечала. Не понимая, за что их сослали, они чувствовали, что сейчас навсегда расстаются с родными местами и близкими родственниками, со всем тем, что ничем другим невозможно заменить.
Жена Хуртека Зохрегуль, и жена Сахетдурды Огулбиби, с двух сторон взяв под руки Джемал маму, ласково уговаривали её: «Бабушка Аганазара, вы теперь останьтесь!», и она осталась стоять у калитки, заливаясь горькими слезами и глядя вслед арбе, увозившей её сердце в неведомые дали.
Обернувшись и посмотрев в сторону оставленного дома, Оразгылыч увидел отца, который стоял позади небольшой группки женщин рядом с тремя их кибитками и раскачивался, как это делает верблюд перед тем, как опуститься на колени.
Бяшбелалары, а это Сахетдурды, Махы, Магсут, Розмырат пальван и другие никак не хотели отстать от арбы. По двое-трое они шли рядом с Оразгелди и Оразгылычем и о чём-то беседовали с ними. На небе в том месте, где вот-вот появится солнце, появился кроваво-красный круг. Похоже, сегодня солнце может и вовсе не взойти, навсегда скрыться за облаками.
Когда арба поравнялась с Холмом споров гапланов, с юга показалась группа людей, провожающих в ссылку Гуллы эмина, его младшего брата и двух сыновей. На последней из телег, где были сложены тюки с вещами, возвышаясь над всеми, гордо восседал Гуллы эмин в красивом домотканом доне.
Как и всегда, Гуллы эмин был спокоен. Похоже, зная, что так должно быть, он уже давно готовился к этому. Отовсюду подходили люди, уважительно здоровались с ним за руку, а затем, произнеся краткую молитву, прощались. Всем своим видом показывая, что внимание людей ему приятно, благодарно кивал головой. Но даже после этого Гуллы эмин не произнёс ни слова. И с людьми, и с Родиной он прощался печальным взглядом. Было в его взгляде смирение, но слабости не было.
Уже хорошо рассвело. Все холмы оставались на своих местах, но сегодня Союнали будто заново родился. Задул утренний летний ветерок. Холмы Пенди и холмы Гарабила взяли в кольцо долину. Казалось, они встанут на пути арб, везущих ссыльных, и дальше не пустят их, оставят здесь.
Объехав Холм споров гапланов, арбы проехали мимо арыка Беден арык и откуда вырулили на дорогу возле села Дуеджи.
После того, как ссыльные выехали на дорогу, работники ОГПУ, сопровождая их верхом на конях, постарались вежливо отстранить от отъезжающих односельчан, которые, не оставаясь продолжали идти рядом с арбами.
И только после этого люди, утирая слёзы, начали возвращаться обратно.
* * *
Огулбике с сестрой Акджагуль, сидя на том же месте, где оставила мать, велев не выходить на улицу и не попадаться на глаза чекистам, выглядывали через шели кибитки на улицу, глазами провожая отъезжающих. Девочки послушно молчали, но лица их были залиты слезами, ведь они были ещё совсем юными, и расставание с родителями и братьями далось им тяжело. Они помнили сказки, в которых в трудные минуты отважный молодец приходил на помощь. Или такие спасители бывают только в сказках?! Хотя и в нынешнее время полным-полно злых дэвов. Кто знает, может, и среди них найдётся свой Худайберди трусишка мудрый, который умеет умиротворить дэвов, а потом возвращается домой верхом на этом чудище, прихватив с собой мешки с золотом и серебром.
Когда арбы скрылись из виду, толпа около дома начала редеть. Акджагуль, всё ещё сжав тюбетейку зубами, смотрела вслед уехавшим, и всё никак не могла успокоиться, её сотрясали тихие рыдания. Не в состоянии видеть страдания сестры, Огулбике, сама того не ведая, босиком и с непокрытой головой выскочила во двор.
Ей хотелось ещё разок хотя бы краем глаза увидеть своих родных. Спустившись к реке, Огулбике стала пробираться сквозь заросли коротким путём, чтобы оказаться в том месте, где появятся телеги с людьми, раньше них. Когда она добралась до камышей у подножия холма неподалёку от села, с лица её ручьями стекал пот, сердце бешено билось в груди, так что она слышала его стук, похожий на стук босых пяток по твёрдой почве. Среди зарослей камышей она выбрала укромное место, откуда ей была хорошо видна дорога, но саму её увидеть было невозможно. Скоро должны появиться арбы, они пойдут мимо этих зарослей, повернут на северо-запад и поедут дальше.
Отдышавшись, она сидела в своём укрытии, не сводя глаз с дороги, как вдруг у себя за спиной услышала возмущённое кряканье диких уток. Огулбике подумала, что эти две утки чего-то не могут поделить, поэтому так и возмущаются, сейчас они напомнили ей о соперничестве с сестрой Акджагуль.
Вдалеке показалась вереница арб, они ехали со стороны села Дуеджи в сопровождении нескольких конных стражей порядка из ОГПУ. Издалека одежда людей и сложенные на них вещи производили впечатление чего-то яркого, разноцветного, и этот яркий караван постепенно уже начал приближаться.
Но и в этом месте то и дело появлялись односельчане, кивком головы они здоровались с ссыльными, обменивались с ними парой фраз, после чего коротко прощались. Вышедшие вместе с родителями на дорогу дети, не понимая, отчего их знакомые ребята куда-то уезжают, с завистью произносят:
– Мама, вон едут Тылла, Акгам, Яммам и Алладжан тоже… Давай, мы тоже поедем с ними, – думая, что те едут на какой-то праздник. Родители одёргивали своих детей: «Вы что, с ума сошли, думаете, они на свадьбу едут?»
Другие, подбегая к арбам, жалея репрессированных людей, совали им в руки узелки с едой, дыни и арбузы, сухофрукты, после чего с жалостью смотрели им вслед…
… Внутри зарослей было душно. Не было ни малейшего движения воздуха, зато он становился всё горячее, значит, сегодня тоже будет один из жарких дней. Боясь чихнуть и выдать себя, когда арбы подъедут ближе, Огулбике аккуратно раздвинула камыши. Подолом платья вытерла с лица пыль. Она напомнила себе, что ей необходимо быть сдержанной, ни в коем случае не сорваться при виде родных. Через некоторое время совсем близко показались первые арбы. Своих родных Огулбике отыскала глазами в пятой в ряду телеге.
Оразгылыч, держась за борт телеги, решительно двигался, глядя куда-то перед собой. Его белая рубака с открытым воротом уже взмокла от пота, на спине появилось огромное тёмное пятно. Одной рукой он постоянно оттирал со лба пот. Поверх сложенных в телеге матрасов и одеял устроились хозяйки двух домов вместе со своими детьми.
Сидя впереди ней части телеги, Амангуль, вытянув длинную красивую шею, с печалью в глазах задумчиво рассматривала холмы Гарабила. Поскольку она сидела вполоборота, Огулбике видела только половину её лица. Но по тому, как она сидит, девочка поняла, как грустит и плачет её гелнедже – жена младшего брата отца.
Зато Огулджума, словно чувствуя, что дочь из укрытия незаметно наблюдает за ней, смотрела вперёд, по направлению движения арбы, полуобернувшись в сторону холмов Пенди.
С болью в сердце смотрела на мать Огулбике. Огулджума, прижав к себе младшего Рахмангулы, кормила его грудью. Одной рукой она ласково гладила ребёнка. На какой-то миг девочке показалось, что сейчас мама, накормив малыша, протянет его ей со словами: «Возьми брата, доченька, пойди, немного погуляй с ним!»
В этот момент мать, подняв голову, вдруг посмотрела в сторону камышей, где в зарослях пряталась Огулбике. Хотя она никого не увидела, материнское сердце что-то почувствовало. Сердце Огулбике бешено заколотилось, будто её увидела мать. Огулджума и после, подняв голову, поверх камышей посмотрела в сторону села. В этот момент на её лицо набежала тень. Огулбике догадалась, что в этот момент мать с грустью подумала: «Там остались две мои девочки!», имея в виду её и Акджагуль. Говорят, когда мать вынужденно расстаётся со своими детьми, её печень начинает плавиться и истекать кровью. Она продолжает это делать до тех пор, пока мать не встретится со своим ребёнком… В этот момент Огулбике тоже хотелось к ним, но с трудом удержалась.
На телеге в свободном от грузов месте устроились Аганазар, Алланазар и Рахманназар, они о чём-то переговаривались между собой и сильно напоминали птенцов Беркута, сидящих в гнезде в ожидании, когда мать принесёт им что-нибудь поклевать.
В самом конце мимо Огулбике, беседуя с двумя мужчинами, за последней арбой прошёл её отец. Позади громче прежнего крякали дикие утки, но девочка даже не подумала обернуться.
Продираясь сквозь заросли с опухшим от слёз лицом Огулбике вернулась домой ближе к полудню.
* * *
Разбудив Акджагуль и Огулбике рано утром, Джемал мама накормила их завтраком, собираясь усадить их на ишака и отправить на бахчу к деду за селом. По привычке ворча, она, поправляя съехавший набок борук и прилаживая его к голове, напоминала внучкам, чем они сегодня должны заняться: «Сходите и проведайте этого несчастного (с тех пор, как сыновей отправили в ссылку, она с жалостью называла Кымыша-дузчы только так), когда увезли его внуков, он места себе не находит от тоски, сходите, проведайте, он там ещё не умер? Заодно поможете ему с прополкой сорняков, а вечером, возвращаясь домой, прихватите с собой мешок травы для чёрной коровы! Да, Господи ты Боже ж ты мой, кто теперь будет есть эти дыни, уехали те, кто бы с удовольствием ел их…»
Собравшись заквасить молоко, она тут же забыла об этом и занялась иными домашними делами. Прихватив кувшин и другую посуду для воды, она направилась к арыку, протекающему неподалёку от их двора.
В летние дни вода в арыке текла лениво, спрятавшись под нависшими над ней камышами. Нет сейчас на её поверхности озорных волн, обычно набегающих друг на друга, шумно толкающих друг друга, подпрыгивающих, как разыгравшиеся ребятишки. Сейчас Джемал мама, когда вспомнила внуков Аганазара и Алланазара, сразу перед её глазами появился их образ, вспомнила, что они любили в полдень приходить к этому броду и с удовольствием искупаться в проточной воде.
К горлу подступил ком, на глаза навернулись слёзы. «Эх, с каким удовольствием они сейчас купались бы тут», – печально подумала словно осиротевшая без внуков, бабушка. Умывшись, Джемал мама поблагодарила Аллаха за то, что рядом с ними остались хотя бы девочки Акджагуль и Огулбике, их утешение и помощницы в старости. «Хорошо хоть, девочки рядом, иначе мы с Кымышем умерли бы от тоски на следующий же день. Значит, нам ещё суждено пожить немного?»
Наполнив посуду водой, Джемал мама стала подниматься по пологому склону наверх и увидела, как какая-то женщина, задрав подол платья, перешагнула через поперечную доску, вместо калитки перекрывающей вход во двор, и направляется в её сторону. Похоже, женщина шла не за водой, в руках у неё не было никакой посуды. Приблизившись, женщина ласково обратилась Джемал мама:
– Бабушка Огулбике, здравствуйте! – подтянув наверх и закрепив на своём месте сползший яшмак, женщина почтительно поклонилась.
Эта женщина не была близкой родственницей Джемал мама, зато тесно дружила она с её невестками, вместе с ними показывалась на свадьбах и поминках, помогали друг другу, когда делали кошму или стегали одеяло. То была одна из тех женщин, желающей своей семье тоже такого же достатка и уважения, какие были у семьи Кымышей.
Джемал мама с благодарностью отозвалась на уважительное приветствие. После того, как её детей сослали, мало кто появлялся в этом доме, если не считать близких родственников бяшбелаларов. Как будто новая власть поставила на их семье чёрную метку, и теперь люди боялись, что она может перейти и на них, старались обходить этот дом стороной. А ведь в прежние времена бабушка Джемал только и успевала помогать людям, кому словом, кому делом, а кому и хлебом насущным. Соседские женщины постоянно приходили то к Джемал мама, то к её невесткам. А теперь даже порядком надоевшая чумазая Айбёлек в грязном платьице, каждое утро приходившая выпить чашку молока, перестала показываться на глаза. Однажды, встретив девочку, Джемал мама спросила её: «Дочка, а ты почему перестала приходить к нам, чтобы выпить молока?» Девочка пожала плечами и, потом заикаясь, ответила: «Теперь ведь у вас нет Рахмангулы, их русские в тюрьму увезли, чтобы их превратить в капыра», – она произнесла слова, услышанные от взрослых людей.
