Очаг
– Давайте, я помогу вам донести воду до дома! – забрав у старухи сосуды с водой, женщина сообщила о цели своего визита.
– Мамасы бабушка, мы решили заняться кошмой сегодня, в благоприятный день. Шерсть для неё я уже давно приготовила – взбила, расчесала, покрасила. А вас я прошу прийти к нам и помочь начать эту работу!
Каждый раз, задумав что-то большое, жители села из суеверия, для того, чтобы работа вышла хорошей, приглашали для её запуска кого-нибудь их уважаемых женщин своего рода.
Прежде всем этим занималась Джемал мама, но в последнее время постепенно эта роль перешла к её старшей невестке Огулджуме, которая была и опытной, и сноровистой. Но поскольку Огулджума вместе со всей семьёй была отправлена в ссылку, эта почётная обязанность снова перешла сама-собой среди соседей к Джемал маме.
Уважительная просьба женщины вызвала в душе старухи приятное чувство, она словно заново вернулась к жизни, где ей было уготовано своё почетное место, которое сейчас надо будет снова занять. Джемал мама охотно отозвалась на просьбу, сказав, как только заквасит молоко, сразу же придёт к ним.
Расстелив в тени тутовника камышовую подстилку, женщины выложили на ней слой шерсти и теперь сидели в ожидании уважаемой женщины, которая начнёт это важное дело, а потом они сами продолжат работу. Рядом с ними лежали кучки окрашенной в разные цвета шерсти, из них будет выложен орнамент – цветочки, узоры. Пока Джемал мама не пришла, они обсуждали судьбу отправленной в ссылку её семьи.
– Да, если советы начали своё чёрное дело, на этом они не остановятся… А этих наверняка отправят в Сибирь. Интересно, где это?
– Наверно, Сибирь – это место, где кончается земля…
– А как они потом найдут обратную дорогу?
– Куда там, если бы они хотели их возвращения, вряд ли стали бы загонять в такую даль.
– Значит, они ушли с концами.
Заметив приближающуюся Джемал маму, женщины резко оборвали свой разговор, замолчали. Заговорили о каких-то посторонних вещах.
Кто-то из женщин подумал, что Джемал мама могла услышать их последние слова, на их лицах появилось выражение вины, кровь отлила от их лиц. Хозяйка дома приветливо улыбнулась подошедшей Джемал мама и воскликнула: «Идите сюда, мы ждём вас, Джемал мама!», затем взяла гостью за руку и усадила на заранее приготовленной мягкой подстилке. Остальные тоже вскочили с места и почтительно поклонились старухе, звеня подвесками на своих головных уборах. Ответив на приветствия, Джемал мама окинула взглядом женщин, собравшихся вокруг будущей кошмы. Сидевшая напротив неё пожилая женщина в жёлтой косынке, дождавшись, когда Джемал мама займёт своё место, обратилась к ней:
– Мамасы, есть какие-нибудь вести об уехавших?
– Нет никаких новостей. Сидим, призывая Аллаха на помощь.
– Где бы ни были, пусть они будут живы и здоровы.
– Да услышит Аллах твои слова! – благодарно отозвалась Джемал мама. После этого она почувствовала, как её отпускает напряжение последних дней, связанное со ссылкой сыновей. – Вообще-то мы получили сообщение, что всех, кого должны были сослать из Тахтабазара, погрузили в один вагон и отправили в Мары. Вроде бы до этого в самом городе их несколько дней продержали в каком-то сарае, где хранится хлопок. Мы об этом позже других узнали. Наш Баллы, когда был в городе, справлялся о них. Приехав оттуда, сказал нам: «Я видел Оразгелди акгама, отвёз им немного дынь и арбузов, на страже у них оказалось стоит один мой знакомый русский». А ещё он сказал, что мои внуки там же возле их имущества резвятся, играют. Дети есть дети…
Вспомнив про внуков, Джемал мама снова почувствовала свою беспомощность. Понимая чувства старухи, женщины какое-то время молча выражали ей сочувствие. И хотя село вот уже несколько дней гудело разговорами об отправленных в ссылку людях, сведения о них большей частью были вымышленными, не отвечающими действительности.
Джемал мама быстро взяла себя в руки, вытерла слёзы и напомнила себе, для чего она пришла сюда. Произнесла спокойно:
– Наверно, так было угодно Богу, невестки. Если Он захочет кого-то защитить, спасёт даже после сорокадневного голода…
Взяв из кучки клок цветной шерсти, Джемал мама распушила её своими натруженными руками и со словами «Бисмилла, это не наши руки, это руки наших умелиц-мастериц мам и бабушек, научивших нас этому ремеслу. Начинаем! – и она слепила первый цветок, заранее подготовленный для основы кошмы. После этого зашевелились и другие женщины, подвинувшись ближе к Джемал мама, они стали делать то же самое.
Когда работа наладилась, пошла, снова начались разговоры. Хозяйка дома стала готовить обед, чтобы накормить своих помощниц. Теперь она то и дело покидала своё рабочее место, чтобы посмотреть, как обстоят дела с обедом, следила за казаном, в котором готовилась еда. Потом возвращалась на место между Джемал мама и крутолобой женщиной, и включалась в работу.
Помня о том, что среди них присутствует Джемал мама, женщины, чтобы не травмировать её, избегали разговоров о ссыльных. Но именно сейчас, в эти дни, стоило нескольким людям сойтись вместе, как темой всех из разговоров становились ссыльные и всё, что с ними было связано. Видя, как новая власть обошлась с семьями Гуллы эмина и Кымыша-дузчы, многие сочувствовали им, но вместе с тем переживали, думая, что скоро и их черёд наступит. Правда, были и такие, как Хардат, готовые на любую подлость, лишь бы отомстить за какие-то былые обиды.
И поэтому, с чего бы ни начинался разговор, он обязательно переходил на волнующую всех тему ссылки.
Хозяйка, для которой делалась эта кошма, с уважением относившаяся к семье Кымыша-дузчы, понимала, как трудно сейчас Джемал мама, ведь она оказалась меж двух огней. Жалела старуху. Сейчас она пригласила её сюда с определенной целью, думая, что, находясь среди людей, старая женщина немного развеется, хоть ненадолго забудет о своих переживаниях. И ей хотелось, чтобы собравшиеся женщины вели лёгкий, ни к чему не обязывающий разговор, в котором могла бы принять участие и Джемал мама, чтобы они шутили и смеялись.
Зной был невыносим, от земли стал подниматься жар. Платья женщин взмокли от пота, хоть выжимай. Похоже, лето настолько вступило в свои права, что ожидать от него поблажек не придётся, так что и сегодня будет очень жаркий день.
Хозяйка кошмы, подняв парочку юных девиц, пришедших поучиться украшать кошму, заставила полить двор. После этого воздух перестал обжигать, но только на какое-то время. И работа по украшению кошмы подходила к концу. Сейчас белое поле изделия превратилось в самый настоящий яркий цветник.
И именно в этот момент сидевшая на другом конце кошмы женщина по имени Гулсоны, соорудив из цветной шерсти цветок, выложила его на белое поле, посмотрела по сторонам и включилась в разговор:
– Вы, наверно, не слышали? – акцентировав на себе внимание собравшихся женщин, продолжила. – Говорят, когда отправляли ссыльных, это кепретчил Хардат бог знает, что вытворял. А солдаты толкали ссыльных в спины и запихивали в вагоны. А этот негодяй, сидя на вороном коне в сторонке от них, довольно бормотал: «Я покончил с родом Гуллы эмина, Кымыша…».
Приведённый не вовремя неуместный пример привёл женщин в замешательство, а ведь они до этого с удовольствием раскрашивали узорами будущую кошму, и у всех было хорошее настроение. Некоторые из них подумали, что этот пример может всколыхнуть огонь в душе Джемал мама, и потихоньку сочувственно посматривали на неё.
Хозяйке дома, пригласившей Джемал маму специально для того, чтобы та развеялась и хоть немного упокоилась, этот разговор не понравился, и она резко одёрнула ту женщину:
– Кто такие грязные слухи распускает?!
Тем временем дальняя родственница Гуллы эмина, дебелая женщина с лошадиным лицом возмутилась:
– Что, Гуллы эмины и Кымыши дузчы к женщинам Хардата в постель залезли. До сих пор народу нужны были Гуллы эмин и Кымыш бай. А теперь что, можно поливать их грязью?
После этих слов та женщина, что принесла эту весть, обиженно произнесла:
– Я что, сама всё это придумала? Я сказала только то, что от других услышала. Мне рассказала об этом Акгуль из Келхатара, а та узнала об этом, когда гостила у Самита акга…
Услышав этот разговор, Джемал мама тут же представила, как ОГПУшники толкают людей в вагоны, а вместе с ними и её сыновей с жёнами и детьми… А в это время рядом с ними на коне гарцует Хардат, которому уже давно всё дозволено и на всё хватает его власти, поэтому он доволен происходящим, как сказала та женщина.
И хотя большеглазая женщина вроде бы осуждала поведение Хардата, в её голосе звучали нотки торжества. Именно поэтому остальные женщины со всех сторон накинулись на неё.
Джемал мама подумала про ту женщину: «Небось, грязнуля, ничего не умеющая, а туда же, других осуждать…» Однако самой женщине она ничего не сказала и даже не посмотрела в её сторону. Она хорошо разбиралась в людях, поэтому знала и причины этого торжества и то, откуда оно исходит.
Это женщина была дочерью старшего брата сельского главы Ягды, который, получая от него долю того, блага что имел тот, почувствовавший себя выше других, и вела себя высокомерно. И новую власть она понимала не как новый строй, в ней она видела только своего дядю. Недовольство людей новой властью она воспринимала как недовольство её близким родственником Ягды. И ей это не нравилось. И когда женщины выражали сочувствие Джемал маме, это тоже не нравилось ей, потому что в этом она видела неприятие сельского главы Ягды. Сообщив о поведении Хардата, она хотела сказать этим женщинам: «Вот вы обвиняете моего дядю, а он тут ни при чём, во всём виноват Хардат, это он взялся уничтожать людей!» Таким образом она пыталась разогнать тучи, сгустившиеся над головой её родственника.
После рассказа этой женщины воцарилась тишина. Да и после уже мало кому хотелось общаться, женщины просто перекидывались парой-тройкой ничего не значащих фраз. Выпив последнюю пиалу заваренного специально для неё чая, Джемал мама поблагодарила хозяйку, сказав, что от этого напитка у неё отступила затяжная головная боль, и стала собираться. Хозяйке дома на прощание сказала:
– Остальное, гелин, думаю, доделаете вы сами!
– Бабушка, я же обед готовлю, – хозяйка дома пыталась уговорить Джемал маму остаться. Но та была непреклонна. Не хотелось ей там оставаться, мысли о сосланных родных не давали ей покоя.
– Пойду я. Девочки, наверно, уже вернулись, травы животным накосили. А вы, молодые, спокойно пообедайте сами!
Стояла невыносимая жаркая духота, будто с неба на землю спустился пылающий костёр. Однако женщины, засучив рукава, увлечённо о чём-то беседовали и когда катали кошму, почти не замечали жары.
Когда обед для гостей был готов, прежде чем подать его помощницам, хозяйка дома положила еду в отдельную миску и отнесла сначала в дом Джемал мама.
* * *
Вагоны, в которых разместили раскулаченных из Тахтабазара, прицепили к пассажирскому поезду Кушка-Мары, на другой же день состав ближе к полудню прибыл в Мары. Не успел поезд остановиться, как его тут же взяли в кольцо прибывшие на вокзал заранее солдаты. Но выпускать людей из вагонов не спешили. Когда все их пассажиры вышли из другого вагонов и разошлись, кто куда, привокзальная площадь опустела, и только после этого им разрешили выйти наружу. На ссыльных солдаты смотрели подозрительно, как на врагов народа, как на людей, получивших срок за свои преступления и отсидевших в тюрьме. Им казалось, что кто-то из репрессированных, улучив удобный момент, попытается скрыться от своих преследователей.
После этого ссыльных вместе с их скарбом вещами повели вдоль железнодорожного полотна и привели в безлюдное место недалеко от вокзала, на берегу Мургаба. Это место было голой землёй между чайханой Ёлбарслы и железнодорожным мостом через реку рядом с ней и ещё одним мостом, расположенным чуть северо-восточнее и получившим название «пешеходного моста». Мургаб нёс свои воды вокруг этого пустынного места.
Жители Пенди расположились поближе к воде, со всех сторон окружив песчаный холм по течению реки как дуга. Спустя много дней у людей снова появилась возможность разжечь костры и приготовить еду из захваченной из дома каурмы, накормить семью горячим обедом. Огулджума положила каурму в казанок, который захватила из дома, и сварила в нём чабанскую похлёбку. Накормив семью, заварила чай, сняв с огня закипевшую тунчу, вместе с пиалой протянула мужу, зная, что он любит после сытного обеда чаёвничать.
– Чай уже настоялся, пей!
Прислонившись к тюку с вещами, Оразгелди смотрел на противоположный берег реки. Вид у него был задумчивый, словно он к чему-то прислушивался. Он с удовольствием принял у жены тунчу с чаем и поставил её около себя.
– Я тебе тоже оставлю немного чая…
– Пей сейчас, я уже напилась воды, пока кормила и поила детей.
Помимо выпавших на их долю трудностей, ссыльных больше всего угнетала неизвестность, они не знали, что их ждёт впереди, всё было покрыто мраком. Люди ощущали себя оказавшимися на краю пропасти. Женщины с присущей им сдержанностью, унаследованной от матерей и бабушек, занимались детьми, время от времени исподтишка бросая взгляды на мужей и пытаясь понять, в каком они состоянии.
Наевшись и после обеда немного отдохнув, детишки снова увлечённо играли в свои игры. Проблемы, с которыми столкнулись родители, обходили их стороной.
Алланазар уже успел сдружиться со сверстниками из других семей, таких же ссыльных, как и его семья. Мальчишки носились по берегу Мургаба, играли в догонялки, кричали, шумели, убегали друг от друга, словом, получали от жизни свою порцию удовольствий. Вода в реке была тёплой, приятной. И даже когда солнце уже заходит за горизонт, и воздух становится немного прохладнее, вода в реке не остывает, напротив, как будто ещё теплее становится. Сейчас у реки бегало много ребятишек, и одним из них был Алланазар.
Огулджума, держа подле себя двух младших детей, о чём-то тихо беседовала с невесткой Гуллы эмина, Акджемал, но в то же время глаз не спускала с Алланазара, опасаясь, как бы он с ходу не нырнул в реку и удалился от берега. Их окружало подразделение ОГПУ, они охраняли ссыльных. И хотя они запретили ссыльным уплывать далеко от берега реки, не смогли запретить это детям, привыкшим в своём селе нырять в воду и плавать столько, сколько их захочется. Дети, которых прогоняли с одного места, тут же объявлялись в другом месте, прыгали в воду и продолжали наслаждаться купанием в чистой воде реки. Но потом они отстали от детей, возможно, кто-то сказал: «Не трогайте детей, пусть они купаются, сколько хотят». Да и как детям удержаться, когда стоит такая невыносимая жара, а рядом течёт река?!
Через два дня на рассвете, услышав приближающиеся к ним шаги и тихие голоса, Оразгелди проснулся. И хотя ночь уже отступала, было довольно темно. Посмотрев в ту сторону, откуда доносились голоса, он увидел большую группу прибывших издалека людей, они стали сгружать свои вещи и располагаться рядом с ними.
Вечером мужчины собрались у большого костра в центре стоянки, обменивались мнениями о своём положении. Когда Оразгелди вернулся оттуда, лежавшие рядком дети уже крепко спали. На небе повисла красивая луна, плывя по небосводу, она была похожа на родственницу, пришедшую посочувствовать попавшим в такой сложный переплёт жителям Пенди.
Оразгелди растянулся на узком месте, оставленном ему рядом с Алланазаром, а между ним и матерью спали двое младших детей.
Его младшего брата Оразгылыча вместе с двумя-тремя другими семьями оставили в Тахтабазаре, и это породило в душе Оразгелди слабую надежду на то, что брат, возможно, вернётся домой и будет ухаживать за стариками. Он даже подумал, что Баллы, будучи большевиком, выпивал с их пьющими людьми и сумел убедить их не трогать хотя бы одного из двух сыновей Кымыша, позаботился о них, Оразгелди в душе был благодарен тому. И радовался, что Оразгылыч вернётся домой и сможет смотреть за стариками и девочками.
Целый день его не отпускали мысли о том, как Оразгылыч возвращается в село, как радуются старики появлению сына.
И поэтому, увидев вновь прибывших, испуганно подумал: «Неужели они привезли сюда и Оразгылыча?» Если это так, то все его мечты и надежды развеются в прах.
И хотя он не очень хорошо мог разглядеть лица вновь прибывших, но по их говору понял, что этих людей никогда раньше он не видел.
Взяв мерлушковую папаху, которую использовал вместо подушки, Оразгелди встряхнул её и надел на голову, затем накинул на себя дон и пошёл к реке, чтобы умыться и отогнать от себя остатки сна. От того, что не выспался, в глазах щипало, рот раздирала зевота. В воздухе стоял горьковатый запах гари. Это был запах дыма, которым вчера вечером отгоняли комаров, иначе от них здесь не было спасу. Дети до крови расчёсывали места комариных укусов, поэтому взрослым пришлось принимать меры борьбы с этими кровососами. Отыскав полусырые ветки, разожгли костёр, дым от которого заполнил всю округу. И лишь после этого комары отступили, и люди смогли немного облегчённо вздохнуть.
Пока Оразгелди умывался у реки, приходя в себя после сна, несколько человек из вновь прибывших, при виде реки, побросав вещи, с ходу попрыгали в воду. Другие, присев на корточки на берегу, набирали воду в ладони и пили её, а кто-то попросту ложился на берег и пил воду прямо из реки, опустив в неё лицо. С трудом передвигая ноги, подошёл старик и опустился на землю рядом с Оразгелди. Засучивая рукава, усталым голосом ответил на приветствие соседа:
– Как дела, молодой человек? – а затем, повернувшись в сторону, посмотрел на людей, собравшихся на поляне вместе с вещами. – Значит, мы люди одной судьбы?
– Выходит, так…
– Нас, сынок, в Теджене собрали, – сказал старик, как бы спрашивая: «А вы откуда будете?»
– А мы, из Тахтабазара.
– А-а, тогда вы к нашим родственникам сарыков относитесь.
– Мы живём в одном из сёл на берегу Мургаба, в том месте, где река заходит на туркменскую землю.
Еще через пару дней на широком берегу реки не осталось свободного места от новых прибывающих сюда ссыльных. Стало тесно. По ночам в разных местах разводились костры, они отражались в реке, словно по ней плыли яркие огоньки, которые вот-вот соединятся в одно большое пламя. Из разных мест всё ещё свозили людей для дальнейшей отправки в ссылку. Похоже, они решили согнать сюда всех туркмен, никого не оставив, а потом распихать по вагонам и отправить невесть куда. Собственно, на деле так оно и оказалось. Через неделю после прибытия в Мары солдаты, расхаживая среди толпы, заглядывали в какие-то записи и называли имена людей, которые должны вместе отправиться в путь. Этих людей выводили в сторонку, после чего грузит в вагоны для дальнейшей отправки. Семья Оразгелди была названа вместе с семьями Гуллы эмина и другими земляками прибывших из Тахтабазара.
Солнце беспощадно жарило людей, которым негде было скрыться от его лучей. Утренний ветерок гулял над рекой, вызывая на поверхности воды лёгкие волны. Хотя их и подготовили к отправке, ни в тот, ни в следующий день группу Оразгелди не тронули с места. Люди собрали свои вещи и были готовы в любую минуту продолжить свой скорбный путь, так что полукочевая жизнь между двумя мостами продлилась ещё несколько дней.
А народ всё прибывал и прибывал, толпа росла с каждым днём. Люди задыхались в этом тесном мире, в узком пространстве у реки.
С того дня семья Оразгелди стала наполнять водой всю захваченную из дома посуду, чтобы быть готовыми в любую минуту сняться с места. От жары у малышей Рахмангулы и Рахманназара на теле появилась колючка, и Огуджума каждый день купала их в реке. Вот и сегодня, решив, что вода в реке уже прогрелась, она взяла с собой мальчиков и отправилась к воде. Уложив Рахмангулы на снятом с него и расстеленном на земле доне, взяла за руку Рахманназара и повела к воде. Не обращая внимания на капризы ребёнка, который не желал купаться, она раздела его и, держа одной рукой, второй рукой стала зачерпывать воду и обтирать ею мальчика.
– Ну, вот, теперь ты стал беленьким мальчиком. Теперь мой сыночек стал чище всех. А Дурды даже лицо не умывает, поэтому все комары и все мухи садятся на него, – с любовью шептала она сыну. Рахманназар, радуясь тому, что стал беленьким, весело заверещал:
– Мама, теперь и Рахмана искупай, пусть он тоже станет беленьким!
Огулджума принялась за второго сына. Не обращая внимания на его плач, она первым делом вымыла его ноги, на бёдрах ребенка появилась сыпь, и она по вечерам смазывала эти места прокалённым маслом, после чего вымыла ребёнку голову, умыла лицо. Мальчик после такого купания ожил.
– Что ж ты плачешь, малыш, я ведь помочь тебе хочу, чтобы тебе прохладно было, а ты… Посмотри, каким беленьким стал Рахманназар, – как взрослого человека, увещевала мать ребёнка.
Алланазар в это время вместе с новыми друзьями уже бесился у реки, они скакали, прыгали, гонялись друг за другом, и всё это с криками, получая удовольствие. Вдруг его взгляд задержался на мальчике, которого воины ОГПУ вместе с другими ссыльными вели мимо них на вокзал для дальнейшей отправки. Какой-то здоровый знакомый мужчина, закинув за спину вещмешок, решительно двигался вперёд, держа за руку мальчика в белой рубашке и чёрных штанах. Сердце Алланазара дрогнуло. Когда увидел этого мальчика он узнал сразу. Хотя расстояние его между ними было и неблизким, он узнал в нём одного из своих Кымышей. Это был не кто иной, как его близкий друг и двоюродный брат Аганазар, по которому он сильно соскучился уже за эти прошедшие пятнадцать дней.
– Акгы джан! – крикнул мальчик, не в силах сдерживать рвущуюся из него радость, но в его детском голосе были слышны слёзы. Рванув с места, он быстро догнал движущуюся толпу и стал пробираться сквозь неё. Шедший рядом с крупным мужчиной мальчик, услышав своё имя и узнав голос, обернулся. Это был голос Алланазара. Да и кто другой мог бы называть его таким именем «Акгы джан? Увидев брата, который, раскинув руки, мчался к нему, и Аганазар остановился, а затем рванул ему навстречу:
– Алла джан!
– Акгы джан!
Спустя минуту два мальчика в одинаковых белых рубахах и чёрных штанах, подбитых красной бейкой, стояли в центре толпы, крепко обнявшись и заливаясь слезами.
Эта картина тронула людей, ведь каждому из них пришлось расстаться с кем-то из своих родных и близких. А тут разлучали двух братьев, причём, навсегда. Люди, увидевшие их тоже не сдерживали слёз, тихо плакали и горько рыдали. Было видно, что в этот момент люди думали о тех, с кем теперь навеки разъединены, как и семьи Аганазара и Алланазара. Услышав взволнованный голос сына и, решив, что с ним что-то случилось, Оразгелди вскочил с места и побежал к нему. Каково же было его удивление, когда он увидел улыбающегося младшего брата Оразгылыча, стоявшего в обнимку с Алланазаром и расспрашивающего его о чём-то. Оразгелди глазам своим не поверил.
Поначалу Оразгелди, увидев здесь младшего брата, которого оставили в Тахтабазаре, растерялся, но потом порадовался тому, что встретился с ним здесь. И племянник Аганазар, узнав родного дядю, сразу же кинулся ему на шею, и сейчас стоял в обнимку с ним, а дядя гладил его по голове. Разглядывая младшего брата, Оразгелди подумал, как же он похож на отца и не только лицом, но и статью, такой же крупный и сильный. Волосы его заметно отросли, они будто серебром были присыпаны. Заметив это, Оразгелди грустно подумал: «Не рановато в этом возрасте появилась седина?» Как бы ни улыбался брат, как бы ни старался не показывать виду, чувствовалось, что раскулачивание больно задело и младшего брата, пожалел его. Неизвестность и в самом деле пугала всех. Жизнь стала непонятной, тревожной, тёмной. И в этой темноте оказались тысячи несчастных семей, не знавших, какое будущее их ожидает.
Волнуясь от неожиданной встречи, братья, наконец, стали расспрашивать друг друга о жизни.
– Оразгылыч, как вы, все целы?
– Слава Аллаху, акга, всё хорошо!
– Вы тоже здесь оказались?
– Нас привезли сюда пару дней назад. После вашего отъезда спустя какое-то время дополнив людьми число ссыльных, нас тоже увезли из Тахтабазара.
– А я-то радовался, что тебя не забрали с нами, думал, тебя отпустили домой. Думал, что Баллы сумел найти к ним какой-то подход и оставить хотя бы твою семью.
– На этот раз, акга, советы круто взялись за дело, так что никакому Баллы не под силу справиться с ними. – Тяжело вздохнув, он, словно жалея о чём-то несделанном, грустно произнёс: – Видно, акга, нам такая судьба уготована.
Раздвигая толпу, к ним спешила Огулджума, одного ребёнка держа на руках, а другого ведя за руку. Увидев Амангуль, которая стояла в сторонке, закрывшись яшмаком от деверя, всхлипывая, пошла ей навстречу.
– Оказывается, вы тоже здесь, мама Рахман джана! – она обняла свояченицу вместе с детьми. Затем взяла на руки Рахманназара и, плача, расцеловала ребёнка26.
Оразгелди тихо спросил у брата:
