Цветок жасмина (сборник)

– Может и моего.

– Откуда знаешь, как ее зовут? Она же только появилась на курсе.

– А я ее предков знаю, бабушки когда-то дружили.

– Блефуешь. И фамилию ее знаешь?

– Конечно.

– Не свисти. Поди, только что всё придумал.

– Очень нужно. Шахтатинская она. Но тебе ни-че-го не светит! – И Сергей двинулся дальше, натянув на лицо привычную маску капризного красавца и с легким презрением поглядывая на стрелявших в его сторону глазами заинтересованных девиц, чьим вниманием он уж точно никогда обделен не был.

После занятий Влад не сразу отправился домой. Его переполняли эмоции, словно внутри у него вдруг открылась какая-то неизвестная ему прежде заглушка, как на гидроэлектростанции, и в нее хлынул безудержный яростный поток воды. Он поехал в парк и долго бродил по тропинкам среди деревьев, наслаждаясь относительной тишиной и буйными красками осени. Сентябрь выдался удивительно теплым, и если с утра пораньше на траве порой лежала изморозь, то в середине дня температура поднималась за двадцать градусов – и лето возвращалось. Небо все еще было синим-синим, облака – легкими, белыми и пушистыми, а воздух на редкость прозрачным. В прудах шумно плескались дикие утки, которые, кажется, вовсе не собирались улетать на юг, а белки спускались с деревьев и нагло требовали подачки.

Яркая красота осенней природы удивительно гармонировала с его состоянием. В голове роились странные и непривычные образы, словно вылетевшие из какой-то восточной сказки и по удивительному стечению обстоятельств овладевшие его душой. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Виновата Ясмин. Ее облик восточной красавицы, пери из волшебных персидских легенд, совершенно завладел его душой и воображением. Ясмин Шахтатинская – Ясмин Шахтатинская – Ясмин Шахтатинская… Непрерывно вертелось у него в мозгу. И фамилия у нее тоже какая-то чудная…

Домой он вернулся уже затемно, что-то поел, автоматически ответил на какие-то мамины вопросы и закрылся в своей комнате. Владевшее им весь день возбуждение к вечеру только усилилось. Он хотел позвонить Ясмин, хотел услышать ее нежный и какой-то нездешний, словно доносящийся из другого мира, голос – или ему это просто казалось? – но он постоянно себя одергивал, ведь она у бабушки на дне рождения, звонить было бы неприлично, тем более, они только познакомились.

Чтобы отвлечься, он включил компьютер и набрал слово «жасмин». Прочел советы садоводам о жасмине домашнем и садовом, потом переключился на легенды об этом прекрасном цветке. Одна из них повествовала о том, каким образом жасмин попал в Европу. Однажды в знак дружбы персидский шах подарил герцогу Тосканы удивительный и прекрасный цветок. Цветок был настолько редким и обладал столь чудесным ароматом, что герцог приказал своему садовнику беречь его, как зеницу ока, чтобы никто больше не мог владеть подобной красотой. Садовник честно исполнял свой долг, ухаживал за жасмином и никому не давал его отростков. Но однажды садовник влюбился в прекрасную девушку и подарил ей благоуханный букет из цветов жасмина. А девушка посадила ветви жасмина у себя в саду. Они выросли – и с тех пор цветы жасмина распространились по всей Тоскане. Что сделал герцог с садовником покрыто мраком. Однако с тех самых пор тосканские девушки в день свадьбы украшают себя белоснежными цветками жасмина, который считается в Италии символом вечной любви; любви, для которой не существует никаких преград.

Другие тексты повествовали о том, что в различных цивилизациях жасмин наделялся близкой символикой. В христианской культуре жасмин был не только символом грации и элегантности, но и почитался как цветок Девы Марии. В Китае – выражал женственность, сладость, грацию и привлекательность. В Индии его поэтично называли «лунным светом любви», ибо считалось, что он отражает чувственность, женственность, элегантность и привлекательность. Во Франции жасмин возвели на своеобразный пьедестал, и величали «царем цветов»; в мировой столице парфюмеров Грасе говорили не «жасмин», а просто «цветок», и это не требовало пояснений. Белый жасмин на языке цветов означает: «ваш первый поцелуй взволновал меня».

И это тайное значение белого цветка жасмина в свою очередь настолько взволновало Влада, что он прекратил копаться в интернете, растянулся на диване и попытался досконально вспоминать свой разговор с Ясмин. Однако никак не мог припомнить в точности, словно его окружало какое-то облако неопределенности и счастья, которое избегало слов и точных вопросов-ответов. Тогда он принялся думать, почему ее назвали Ясмин, а не Жасмин, и не заметил, как задремал. И сны его были яркими и волшебными, как восточные сказки, в которых в прекрасных садах среди журчащих фонтанов гуляли прекрасные гурии в легчайших полупрозрачных шелках… А когда он пробудился и посмотрел на компе время, было уже за полночь, и он постеснялся звонить Ясмин. Только несколько раз основательно стукнул себя по лбу – проспал! надо же быть таким кретином.

Следующий день выдался на редкость суматошным, и ему было не до Ясмин. Хотя… незримо она присутствовала рядом с ним все время. И только вечером, когда он вернулся домой после четвертой пары, бросил сумку на пол своей комнаты и растянулся на диване, все его мысли вновь обратились к ней. Но Влад никак не мог настроиться, чтобы набрать ее номер. Не то чтобы он стеснялся или комплексовал – нет, – однако ясно чувствовал, что болтать о всякой ерунде, как с другими девчонками, с ней не получится. Почему он так чувствовал, он и сам не знал. Просто она не относилась к славной когорте примитивных пустышек – и это ощущалось сразу. Поэтому он все оттягивал и оттягивал заветный звонок. Поужинал, подготовился к практическим занятиям по выбранному им курсу «творчество Достоевского». Полистал учебник по европейской литературе средних веков с ее рыцарскими романами в стихах; поинтересовался сводом правил галантного общения между истинным рыцарем и дамой его сердца. И наконец, решился.

– Ясмин? Привет, это Влад.

– Привет, – чуть помедлив, отозвалась она. – Как поживает Омар Хайям?

– Надеюсь, там, где он пребывает в настоящее время, ему хорошо, и он наслаждается чашей сладкого вина в окружении прелестных гурий, которых воспевал всю жизнь.

– Хотелось бы верить… А как ты считаешь, поэты в рай попадают? Они ведь, как правило, люди неординарные и весьма неоднозначные. Это ещё мягко говоря.

– Н-ну, не знаю. – Растерянно сказал он. – Как-то никогда этим вопросом не задавался. Возможно, и не попадают.

И тут он услышал ее негромкий и мелодичный смех.

– Да я тоже не задавалась! Просто в голову вдруг пришло. Где-то читала, что характер у него, у Омара Хайяма то есть, был жутко вредный. Может, для гениев это характерно? И потом, мы его знаем как философа-стихотворца, но на самом деле он был выдающимся астрономом, математиком и астрологом.

– Типа персидский Леонардо да Винчи.

– Типа да, – не без ехидства передразнила его Ясмин. – Он был из простых. Если не ошибаюсь, сын мелкого торговца из Нишапура – это современный Иран. Когда отец умер, продал лавку и отправился в Самарканд, который тогда считался научной и культурной столицей Востока. Потом перебрался в Бухару, а оттуда в Исфахан. Персию тогда захватили Сельджуки, времечко было еще то. Но, вероятно, он уже был достаточно известным ученым, потому что его пригласили ко двору сельджукского султана Мелик-шаха I. Султан этот был, судя по всему, весьма продвинутым джентльменом, – его придворная обсерватория считалась лучшей в мире. На какое-то время Хайям стал духовным наставником султана, а потом его назначили руководить обсерваторией. Всю жизнь он занимался наукой, осталось множество его трудов по алгебре и астрономии. В общем, личность космических масштабов. Но когда шах умер, а потом умер и покровительствующий Хайяму великий визирь, его, бедолагу, обвинили в безбожии – и ему пришлось бежать.

– Ничего удивительного. Такой продвинутый человек должен быть внутренне абсолютно свободен. Ну, а окружающие его пигмеи, естественно, смертельно завидуют и стремятся опустить гения до своего уровня.

– Это неоспоримо, – она тихонько вздохнула. – Толпа всегда пытается уничтожить выдающуюся личность. Какой-то необычайно жестокий закон природы.

– Из серии – не высовывайся! – согласился он. – Я как-то не особо интересовался его биографией. Почему-то биографии поэтов или писателей меня не слишком занимают. Стихи – другое дело, если они стоящие. Знаю, конечно, что он перс, писал на персидском, жил в 11 веке… Невероятно, правда? Человек жил тысячу лет назад, а я сегодня, в 21-ом столетии, читаю его стихи, к тому же еще в переводах, и они меня достают. Как такое возможно?

– Мне иногда кажется, Влад, что между людьми, которые достигают определенного духовного уровня, существует некое сродство высшего порядка. Вроде телепатической связи. Причем, совершенно неважно, в каком именно веке жил человек. Если он тебе близок, если он сумел описать свои чувства и передать их тебе – в ноосфере возникает некое поле, через которое ты вступаешь в контакт с этим поэтом. Как тебе идея?

– Пожалуй, ты немного перемудрила, – после некоторого размышления произнес он. – Хотя… кто его знает!

– Вот именно, – эхом подхватила Ясмин, – кто знает? Кстати, стихи Омар Хайям писал на литературном фарси, а математические и другие научные труды – на арабском. Тогда так было принято.

– Любопытно. А ты что, по Омару Хайяму какой-то реферат писала – такие познания.

– Нет. Просто интересовалась. К Персии у меня врожденная слабость. Не только у меня, у всего нашего семейства – не зря ведь меня назвали Ясмин.

– Именно к Персии? Но почему?..

– Может, расскажу когда-нибудь. Кстати, Омар Хайям прожил целых 83 года, очень долго по тем временам. Он и в мир иной отошел весьма неизбито, во всем был оригиналом. О кончине Хайяма поведал его ученик. Трудно сказать, насколько это легенда, хотя возможно в реальности всё именно так и произошло – сие под большим вопросом. Да, так вот… читая труд Авиценны «Книга об исцелении» Омар Хайям ощутил приближение смерти. А изучал он в тот момент сложнейший раздел, посвященный метафизическому вопросу под названием «Единое во множественном». Тогда Хайям спокойно заложил между листов, где остановился, золотую зубочистку, которую держал в руке, и закрыл фолиант. Потом призвал своих близких и учеников, составил завещание и после этого уже не принимал ни пищи, ни питья. Прочитав молитву на сон грядущий, он положил земной поклон и, стоя на коленях, произнёс: «Боже! По мере своих сил я старался познать Тебя. Прости меня! Поскольку я познал Тебя, постольку я к Тебе приблизился». И – произнеся эти слова, Омар Хайям умер. Наверное, он считал себя в чем-то равным Богу.

– В скромности ему не откажешь.

– Это точно. Зато прошла тысяча лет, а мы его помним.

Владу захотелось снизить интеллектуальный накал их разговора, и он принялся расспрашивать Ясмин о ее группе, о том, чем она собирается заниматься после занятий завтра, послезавтра, на неделе… Выяснилось что группа у нее так себе, серенькая, по крайней мере, пока никто ее особо не заинтересовал – чистый бальзам на душу Влада. Что завтра-послезавтра у нее какие-то неотложные дела, но вот потом… И еще выяснилось, что человек она не слишком общительный и у нее нет странички ни в Вконтакте, ни в других подобных интернет-сообществах. И это весьма озадачило Влада, потому что все его знакомые девчонки обожали заводить свои странички где только можно и выставляли на них кучу своих фотографий во всех видах, доходя порой до самой последней грани приличия. И он лишний раз убедился, что Ясмин это нечто особенное, пожалуй, даже до сей поры ему незнакомое.

После беседы с ней он чувствовал себя как-то странно. Словно пообщался с существом с иной планеты, хотя и говорящим на его языке. И сам не мог понять, почему его преследует подобное ощущение. Потому ли, что она девушка воспитанная и не бравирует столь привычными теперь в молодежной среде табуированными словами? Но не в первый раз он общался с московской барышней из приличной семьи, которая не употребляет бранных слов, однако те, прежние, никогда не производили на него столь сильного и необычного впечатления. Девчонки как девчонки, и хорошо, что не ругаются матерными словами, – все-таки не грузчики. А может, его озадачило, что она настолько хорошо знакома с биографией Омара Хайяма? Возможно. Он привык ощущать себя продвинутей и начитанней своих визави женского пола. Однако, положа руку на сердце, дело было не в этом. Рядом с Ясмин он не комплексовал, ведь она не подчеркивала своего интеллектуального превосходства и не пыталась над ним доминировать. Ее превосходство крылось в другом: она была женщиной. Причем, женщиной, настолько притягательной и очаровательной, что спорить с присущей ей прелестью было бессмысленно и невозможно. Она была совершенна, эта легкокрылая пери, и с этим ничего нельзя было поделать. И кем же должен быть я, чтобы обладать этим волшебным существом? Насмешливо спросил он себя. Дэвом из персидской сказки?!

Он еще побродил по интернету, проверил записи на своих страничках от Вконтакте и до бесконечности, кому-то ответил, кому-то поставил лайк на выложенную фотку, в общем, маялся дурью. И хотя вроде был занят делом, стараясь отогнать прочь мысли о Ясмин, ничего не получалось, ибо эти самые мысли текли параллельно его активному присутствию в интернете. Тогда он сдался и позволил этим навязчивым мыслям полностью завладеть его сознанием. Интересно, думал он, почему, увидев впервые Ясмин, я сразу назвал ее пери? Ведь у меня осталось лишь какое-то отдаленное воспоминание об этих созданиях, которые встречаются в волшебных персидских сказках, или в стихах поэтов 19 века, которые постоянно сравнивают очаровательных женщин с прелестными пери. Он зашел в поисковик и набрал это слово. «Пери – прекрасные воздушные существа, питающиеся запахом цветов и витающие в высших слоях воздуха. Хотя они и принадлежат к «девсам», падшим духам, подчиненным Ариману, но, как уже исправившиеся, они могут приблизиться к раю и по совершенном очищении войти в него».

«Питающиеся запахом цветов… – Так я и думал, произнес он вслух. – Недаром вокруг нее всегда стоит облачко чудесного аромата…» И продолжил уже мысленно: кажется, я окончательно схожу с ума – но это приятно.

Через пару недель ему позвонил Борька и пригласил на день рождения. Суббота, как известно, самый приятный день для любого относительно нормального студента. Потому как предвкушение отдыха зачастую гораздо приятнее отдыха реального. Борис Авенберг, старый приятель Влада, с которым они вместе еще в детский сад ходили, в последние годы вдруг резко рванул вверх по социальной лестнице. Вернее, рванул его отец, каким-то хитрым образом возглавивший известный финансовый институт, занимавшийся инвестициями. Естественно, что обожавший своего отпрыска папочка, пристроил того в университет на международную торговлю, чем, впрочем, Авенберг-младший вовсе не кичился, потому что обладал на редкость уравновешенным характером и достаточно рациональным умом, позволявшим ему реально оценивать свои способности. Невысокий, кругленький и уже едва заметно начинавший лысеть, Борька умел быть душой компании, тем более что собирать эти самые компании и веселиться от души он любил. Когда его папочка вдруг вознесся на почти недосягаемые для среднего человека высоты, Борька почти не изменился, хотя иногда обожал повыпендриваться перед сокурсниками и старыми друзьями, о которых, впрочем, не забывал. В откровенных разговорах он признавался Владу, что человек он ведомый, и высовываться не любит, а просто хочет спокойно жить и пользоваться всеми доступными благами – в разумных пределах. Последнее он всегда подчеркивал особо, ибо эпатажные выходки сынков богатеньких родителей, считающих себя золотой молодежью, которой все дозволено, его раздражали. Все-таки он воспитывался в интеллигентной еврейской семье – отец был банковским служащим, мать преподавала в музыкальной школе – и совершенно справедливо считал подобные выходки вульгарным моветоном. Да и свою дальнейшую жизнь он представлял вполне ясно: родители подберут ему еврейскую девушку из хорошей семьи, на которой он женится, – и по возможности постарается быть счастливым. Только бы девушка попалась симпатичная! Вздыхал он. А пока надо окончить институт, или хотя бы четвертый курс.

– Борька, какого черта? – всегда возмущался Влад на эти его исповеди. – У тебя же нет никакой внутренней свободы. А если ты сам в кого-то влюбишься до умопомрачения?!

При этих его словах Борька впадал в глубокую задумчивость, видимо, представляя эту самую «умопомрачительную любовь», потом глубоко вздыхал, качал большой круглой головой и мудро замечал: «Это не для меня. Ну, нравятся мне девчонки разные. Представляю всякую там эротику с ними. Но вот влюбиться так, чтобы рассудок потерять… Нет, это не мое. Столько суеты, а я покой люблю. И чтобы все в моей жизни текло ровно да гладенько».

– Но у тебя хотя бы кто-нибудь был?

– Ну да, я с Ленкой дружил и еще с Надей Соловейчик.

– Дружил в смысле «дружил», или?

– Или? Нет, вот «или» не было. Они девушки порядочные, блюдут себя.

– Ты в каком веке живешь? – Изумлялся Влад. – Да сейчас все девчонки уже в пятнадцать лет вовсю трахаются.

– Ну, это ты хватил, – добродушно прервал его тогда Борька. – Да мне, если честно, этого особо и не надо. Потом столько всяких проблем возникает: то она в тебя влюбится, то забеременеет, то еще что придумает. Нет уж, спасибо вам! Лучше я подожду немного.

– Ну, ты гигант! – восхищался Влад. – Я так не могу. Все время в какие-нибудь любовные истории влипаю. И точно, потом девчонки обязательно начинают крутить, хитрить чтобы подвести к женитьбе, или деньги бессовестно тянут: купи то, купи это… – Он глубоко вздохнул. – И все же – «без женщин жить нельзя на свете, нет!..» Помнишь, как мы с тобой в восьмом классе в оперетту на «Сильву» ходили, просвещались?

– Еще бы не помнить! Я тогда впервые новый костюм надел, с иголочки, а его прямо возле театра чертов голубь обделал. Да еще как обделал, сволочь!