Цветок жасмина (сборник)

Она не сопротивлялась. Так они сидели некоторое время – ему показалось, что протекла вечность, хотя, быть может, всего лишь мгновение. Восхитительное мгновение, которое остановилось. Потом она осторожно высвободилась из его объятий и встала.

– Пожалуй, мне пора. – И направилась к люку, ведущему на железную лестницу.

В этот вечер он впервые проводил ее до подъезда дома. Старого, вероятно, еще дореволюционной постройки, имеющего настоящий двор, огороженный чугунной решеткой, украшенной многочисленными литыми завитушками и вьющимися растениями с листьями, бутонами и цветами – настоящим произведением кузнечного искусства. Просторный двор в самом центре Москвы – большая удача и редкость. «И как только ему (в смысле дому) удалось избежать уплотнительной застройки?» – непроизвольно подумал Влад, прощаясь с Ясмин. Ему безумно захотелось поцеловать девушку, но что-то внутри подсказывало, что делать это сейчас нельзя. А она… она вежливо поблагодарила его за чудесный вечер – и скрылась за дверью подъезда. Несколько минут он стоял неподвижно, все еще ощущая ее присутствие, вдыхая аромат ее духов, растворяющийся в воздухе, потом помотал головой, словно избавляясь от наваждения – и почти бегом кинулся к станции метро. Время подходило к полуночи, а ему еще нужно было доехать до конечной станции, чтобы потом успеть на последний автобус. Но это если сильно повезет. Если же нет – придется топать до дома пешком несколько километров. В ту ночь ему все-таки повезло.

На лекциях Влад и Ясмин теперь всегда сидели рядом. После занятий он частенько провожал ее до самого дома. Девчонки из его группы посмеивались над ним, иногда довольно зло – на него имели виды, – а он предпочел им какую-то новенькую. Особенно усердствовала Ольга, с которой он прежде немного дружил. Но Влад не обращал никакого внимания на насмешки, и скоро от него отстали, поняв, что это у него серьезно.

Но если Влад всецело был поглощен своим чувством к Ясмин, то ответить себе на вопрос, любит ли его она, – он бы, пожалуй, не смог. Она как была, так и оставалась для него загадкой, вещью в себе. Конечно, он нравился ей, иначе она не проводила бы с ним время. Но… испытывает ли Ясмин по отношению к нему такое же всепоглощающее чувство любви, как он к ней, – этого он не знал.

В хорошую погоду они гуляли по московским улочкам, забредали в извилистые проулки старого города и восхищались приметами прошлого: узорными чугунными решетками, выполненными лет сто назад, или небольшими прелестными особнячками с мезонинами и балкончиками, глядя на которые невольно вспоминался девятнадцатый век, дамы в пышных платьях и роскошных шляпах, причудливо украшенные коляски и прочие атрибуты милой старины. Когда же предзимье впадало в хандру и выказывало свой отвратительный характер, превращая тротуары в грязевое месиво, а с серого, затянутого низкими тучами неба сыпал бесконечный мокрый снег, они подолгу сидели в кафе. Заказывали по чашечке кофе, негромко говорили, или просто молчали. Около Ясмин он совершенно терялся, разве что не начинал заикаться, видел только ее, не замечая ничего вокруг, словно одно ее присутствие образовывало вокруг них невидимый кокон, через который не проникали извне никакие звуки или события окружающей жизни. И тогда во всем мире существовали только он и она, вечные и прекрасные, как Адам и Ева.

Несколько раз они целовались в подъезде, в парке, в темном коридоре универа. Ясмин всегда следила за тем, чтобы поблизости не было никого, она не выносила открытого проявления чувств на публике, считала это дурным тоном и презрительно отзывалась о девушках, которые откровенно флиртовали с парнями. Едва Влад впервые попытался поцеловать ее на улице, она сразу дала ему понять, что не так воспитана и презирает подобные отношения. Но зато когда она позволяла ему себя поцеловать, и ее упругие губы цвета граната касались его губ, на него накатывала такая мощная волна блаженства, что он, в буквальном смысле слова, мгновенно переносился с грешной земли на седьмое небо, где в наше, пронизанное скепсисом время, теперь, очевидно, располагаются райские кущи.

Одним мрачным октябрьским вечером после занятий Влад дожидался Ясмин в университетском фойе, а когда она наконец появилась, проводил сначала до метро, а потом, не в силах расстаться, и до самого дома. Обычно они пересекали огороженный двор с высокими деревьями и останавливались у ее подъезда, потом дверь за ней закрывалась, а он еще некоторое время, не отрываясь, глядел на эти мощные дубовые врата с литой бронзовой ручкой, представляя, как она поднимается к себе по лестнице. Однако на этот раз, когда снабженная домофоном дверь распахнулась с приятным мелодичным звуком, девушка неожиданно взяла его за руку и потянула за собой. Удивленный Влад не сразу сообразил, что его приглашают войти, и слегка притормозил, упираясь, но тотчас устремился следом.

Ясмин поздоровалась с консьержем, который бросил на парня изучающий взгляд, потом приветственно кивнул ей. По широкой мраморной лестнице поднялись на третий этаж, она отперла дверь и шагнула в полутемную прихожую размером с большую комнату в стандартной квартире Влада. Они повесили куртки на вешалку, Ясмин скинула зимние сапоги и надела вышитые тапки с загнутыми носками. Такие же яркие туфли, только большего размера, придвинула Владу. Он с интересом уставился на них.

– Персидские, – улыбнулась она, – надевай, очень удобные. Идем в мою комнату. Или вначале хочешь осмотреться? Мои предки живут в этом доме, наверное, лет сто. Не квартира, а музей какой-то. Но я привыкла, мне нравится.

Впервые в жизни он попал в дом, где семья проживала не одно и не два поколения, а на протяжении, быть может, века или даже полутора. Квартиры всех его знакомых, как и его самого, не имели длительной истории; в них заселились по историческим меркам совсем недавно, их родители, в крайнем случае, бабушки и дедушки. Но здесь, у Ясмин, возникало совершенно иное ощущение, словно со всех сторон его окружало само время. В большущих комнатах с высоченными потолками стояла старая, ставшая уже антикварной, мебель из красного дерева, дуба, карельской березы. И хотя Влад не был знатоком интерьеров, все же понимал, что все эти лакированные столы, шкафы и шкафчики, разнообразные секретеры и поставцы, наверное, не только старинные, но и по теперешним временам стоят бешеных денег. Паркет тоже был какой-то особенный, потемневший от времени, вероятно, дубовый. По стенам развешаны живописные портреты царских чиновников в блестящих мундирах и прекрасных дам со сложными, вычурными прическами, в изысканных нарядах ушедших эпох. Портреты тоже были старинными. Между ними в резных рамках размещались фотографии. Некоторые выглядели очень старыми и пожелтели от времени. На них можно было разглядеть мужчин и женщин в одеждах начала прошлого века. Другие казались более современными, да и запечатленные на них люди были одеты по моде середины, или даже конца двадцатого столетия. Он осматривался с искренним любопытством.

– Мои предки, мои дальние и близкие родственники, – кратко пояснила наблюдавшая за ним Ясмин. – Служат России на протяжении почти двух веков.

И он вдруг с удивлением подумал, что ровным счетом ничего не знает о семействе любимой девушки. Просто в голову не приходило расспросить ее, или поинтересоваться у того же Сергея, когда тот открытым текстом говорил, что Ясмин ему не пара.

– Впечатляет. И в какой области, если не секрет, происходит это служение? – спросил он.

– В основном, по военной или дипломатической части. У меня папа дипломат.

– А-а… наверно это интересно?

– Да как тебе сказать? По-своему, конечно, интересно. Но в МИДе, как и везде, бюрократии много, со всеми, вытекающими отсюда последствиями.

– Подсиживания, интриги, доносы, – со знанием дела кивнул он.

– Примерно так. Тебе-то откуда известно? – с усмешкой сказала она.

– Читал «Александрийский квартет», там это хорошо описано.

– Классный роман. Обожаю Лоуренса Даррела! Вот уж не ожидала… – не договорив, она прикусила язычок.

– Что я его читал? Представь себе – да. И неоднократно перечитывал. А насчет интриг и разнообразных взаимных пакостей сотрудников… В любой закрытой корпорации происходит одно и то же: психология-то у людей одинаковая. У меня отец на заводе служит, под началом у него около тысячи человек. Так стучат людишки начальству друг на друга почем зря. А у мамы в больнице такие интриги закручиваются – тайны мадридского двора отдыхают!

За окнами уже совершенно стемнело. Они прошли в столовую, и Ясмин включила свет. Метров тридцать, если не больше, мысленно прикинул Влад площадь комнаты. Над огромным обеденным столом висела вычурная стеклянная люстра, переливавшаяся разноцветными огнями, которые отражались в темной лакированной поверхности столешницы, как в зеркале.

– Правда, впечатляет? – улыбнулась Ясмин. – Когда я была маленькой, приходила сюда, включала свет и любовалась сверкающими стеклянными подвесками, словно ёлочными украшениями – мне казалось, что я попала в рождественскую сказку; потом немного подросла и представляла, что нахожусь в королевском дворце, как Золушка, или что-то в этом роде. Кстати, перед тобой настоящее венецианское стекло. Мой прадед привез эту люстру из Венеции. А может, и прапрадед, точно не знаю. – И добавила, проследив за его взглядом. – А это портрет моего пра-пра-пра… Он написал книгу под названием «Книга благодарения царю царей» и преподнес ее в дар императору Александру II, при дворе которого служил тогда.

– Черт возьми! – невольно произнес Влад. – И в честь чего он написал такую верноподданническую книгу?

– О, тут надо знать историю нашего рода…

– Ну, так просвети! – Он слегка ёрничал, хотя умирал от любопытства. – Между прочим, мне ужасть как хочется знать, откуда у тебя такая необычная фамилия – Шахтатинская.

– Так и быть, поведаю, – усмехнулась она. – Идем ко мне.

Они миновали еще несколько комнат и оказались, наконец, в ее покоях. Это были две большие смежные комнаты. Спальня, куда она сразу закрыла дверь, и кабинет-гостиная, с огромным диваном, обитым потемневшей от времени парчой.

– Присаживайся, – кивком указала на диван. – Ты есть хочешь? Я проголодалась. Сейчас что-нибудь принесу.

И пока он, устроившись на диване, озирал комнату – в целом, обычную, с компьютерным столиком и музыкальным центром, которые несколько контрастировали с огромным резным книжным шкафом, где за стеклами тусклым золотом поблескивали корешки старинных фолиантов, и размышлял, с чего бы это вдруг его пригласили домой? – она вернулась с тарелкой бутербродов и парой бутылочек газированного напитка на подносе. Поставила его на журнальный столик возле дивана, присела рядом с Владом, и они с аппетитом набросились на еду.

Покончив с последним бутербродом, она промокнула салфеткой губы и, наконец, заговорила:

– Насчет фамилии ты верно заметил. Видишь ли, наш предок, Бахман-мирза, – внук персидского шаха Фатх-Али. К тому же он был младшим братом царствовавшего тогда в Персии Мухаммад-шаха. Это 30–40-е годы девятнадцатого века. Какое-то время шах ему доверял, и принц Бахман-мирза правил Южным – Иранским – Азербайджаном. Но затем отношение брата к нему поменялось. У каждого правителя всегда найдутся враги, которые плетут сложные дворцовые интриги. Благодаря этим «доброжелателям» мой предок попал в опалу. Причем, дело уже касалось не столько его статуса, сколько жизни. В общем, ему пришлось бежать. Сначала он укрылся в русской миссии в Тегеране, отдав себя под покровительство России, а затем на правах почетного гостя перебрался в Российскую империю. Поселился сначала в Тифлисе, потом в Шуше.

– Потрясающе! – Воскликнул Влад. – Я думал, такое бывает только в романах. Получается, ты – потомственная персидская принцесса?

– Ну, в общем, да…

– С ума сойти, – с чувством произнес он. – Когда я впервые увидел тебя в университете, почему-то сразу подумал – это пери. Настоящая пери из волшебной персидской сказки.

– Неужели? И чем же я похожа на персиянку?

– Не знаю, может, разрез глаз необычный. Или походка. Ей, богу, не знаю, не могу объяснить.

– Пери… меня так отец иногда называет.

– Потому что ты настоящая пери и есть. Волшебное легкокрылое существо, питающееся ароматом цветов. И что же дальше произошло с вашим предком?

– А дальше у него было много-много потомков, которые предпочли остаться в России и служить новому отечеству на самом разном поприще. В основном, в русской армии. К тому же, условия жизни аристократии в российской империи были более благоприятными, нежели в гораздо более деспотичной тогда Персии. Наверное, мой далекий предок, принц Бахман-мирза, был человек не только прозорливый и умный, но и многое повидавший. Горький жизненный опыт убедил его в том, что «От добра добра не ищут». Благодаря своим достоинствам, он обрел прочное положение при русском дворе, что обещало ему и его потомкам высокое положение и в будущем. Таким образом, под покровительством Романовых принцы Персидские, потомки Бахман-мирзы, существовали и процветали многие годы.

– А потом?

– Потом… суп с котом. Сначала произошла Февральская революция, затем Октябрьская и заварилась жуткая каша. Началась гражданская война. Часть потомков Бахман-мирзы уехали в Европу и Америку, ну а мои предки остались в России. Как видишь, до сих пор служат отечеству.

– Занимательная история, – помолчав, сказал Влад. – Настоящий приключенческий роман. Просто дух захватывает.

– Кто бы его еще написал!..

От близости Ясмин, от запаха ее духов, от жара ее тела, у него кружилась голова. Ему хотелось схватить ее в объятия, сжать изо всех сил и никогда не отпускать. Однако он старательно изображал сдержанного и воспитанного молодого человека – да и как иначе можно было вести себя с Ясмин?

– Я тут посмотрел, – после паузы, едва справившись со своими чувствами, заговорил он слегка небрежно, – у тебя в книжном шкафу всякие фолианты стоят раритетные. И язык вроде бы арабский.

– Персидский, – пояснила она. – Книги, в основном, на фарси. Азбука похожа, потому что была смоделирована на основе арабской.

– А ты что, знаешь персидский?

– В Иране вообще-то два языка. Я знаю фарси. Не в совершенстве, конечно. Однако говорить и читать могу. Да и чему удивляться – мой дед завкафедрой восточных языков, с детства меня обучал.