Походка лешего. Сборник стихов

Из-за чьих-то высоких интриг
Под сиянием чуждой луны
Почерпнувши геройства из книг
В бой за смертью идут пацаны.

Что вы прячетесь, люди, в туман?
В разговоры, раз двадцать на дню…
Сколько нас полегло за Афган.
А теперь приплюсуй и Чечню.

* * *

Друзья

С детства в нас вбивали правила морали
Так, как педагоги их сами понимали,
Но мы устали.
Мой первый друг погиб, когда он был на войне —
17 лет, когда мы все упали в цене,
Когда в глазах горит закат, когда открыт военкомат
И днем и ночью.
Мой друг второй – он лучше всех,
Любитель девок и потех,
И у него была мечта… Его сгубила наркота,
Вода и пиво.
А я живу, а я – живой,
Я каждый день иду домой…
Такое диво.
Несправедливо…

* * *

Совсем не

Здесь совсем не Афган и совсем не афганские горы…
Здесь совсем не граница и даже совсем не дыра…
Но здесь есть, так сказать, для чужих «межусобная свора»,
Здесь есть то, что простой человек называет «Война».

А в газетах на тему не тихнут дебаты и споры,
И не верят они в то, что тени стоят вдоль дорог…
И не видят они как взрываются минами горы,
И как друг, побелев словно снег, упал на песок.

Простите наши души, мы же грешны…
Мы заповедь нарушили Твою…
Прости нас Бог умерший и воскресший,
Не бей мне сердце в следующем бою…

Здесь нет ласки, любви. Здесь нет судеб.
Карандаш и бумага – скрытую нежность отдать.
Но мы верим, что все это кончится, долго не будет…
нам так хочется жить, мы так не хотим умирать!

Простите наши души, мы же грешны…
Мы заповедь нарушили Твою…
Прости нас, Бог умерший и воскресший,
Не бей мне сердце в следующем бою…
* * *

Ж

Третий день батальону приказ: «Не стрелять!»…
отдает штабная какая-то блядь,
объясняя все так, что опять потешаются горы:
дескать, новая фишка теперь – переговоры…

На вопрос: «На хрена?!» – не ответы, а гул…
Мы ж загнали бандюг в этот сраный аул,
мы же заперли их, их добить как два пальца – но споры…
Кто-то звякнул «наверх», и у нас «переговоры»…

И сдают автоматы прикладами вверх,
за зубами скрывают, злорадствуя, смех,
и теперь им – амнистия, дружба… три года и топай…
А у нас – «геноцид», «превышение», полная жопа…

Странный местный конвой – эти люди на час
защищают неясно кого, но от нас,
и тогда, улыбаясь, проходят довольны и горды,
и в прищурах глядят их заросшие пыльные морды…

А один, скособочив презрительно рот,
что-то тихо сказал мне про русский народ,
я хотел ему в зубы – майор не дает, «уже слишком»,
а быть может, именно этот и Сеньку и Мишку…

Я вернулся домой, я несколько лет
Пережевывал этот поганый сюжет,
вспоминая, как мы, провожая колонну, стояли.
А надгробия неотомщённо молчали…
* * *

Она

Слежу издалека ее телодвиженья,
Когда, купаясь, каждый вздох так смел…
С частичкой нежности и долей восхищенья
Гляжу на тело сквозь оптический прицел.