Краеугольный камень

– Какими? – переспросил Хаммер – Какого хрена это значит?

– Это значит, Генри, – сказал Стив, – что мы должны выглядеть миротворцами, теми, кто пришел спасти их от тирана.

– А что делать с теми, у кого оружие в руках?

– Это не наше дело, – отозвался Сукре. – Оставь это капитану и полковнику. – Сержант старался не контактировать с военнопленными и всячески избегать контактов с ними, чтобы на его отдел не возложили бремя их задержания и раздачи им провизии.

Парни предчувствовали, что это будет унылая и скучная война. Те, кто еще ни разу не служил за границей штатов, поглаживали свои винтовки и пулеметы, шепча сладкую чепуху вроде «надеюсь скорей пустить тебя в ход». Все это было похоже на низкосортные военные фильмы. Стиву хотелось оттянуть момент пуска своей винтовки в ход на как можно большее время. И те, кому случалось стрелять в людей, думали о том же. После седьмого апреля сразу стало понятно, что война не будет ни скучной, ни унылой. Еще до завершения этого дня, каждый из них воспользуется своим оружием в тех целях, для которых оно предназначено. Многие будут вспоминать об этом, мысли об убитых ими людях не будут давать им спать по ночам, а в условиях катастрофического недосыпа – это паршиво. Некоторые будут сожалеть об этом до конца своих дней и в конце концов уйдут, надеясь на прощение.

А пока конвой съехал с захолустной сельской дороги, потому что журналисту приспичило помочиться. Они ничего не знали о том, что происходило вокруг, им не сообщали, какие бои ведет армия и силы коалиции, но над головой они видели санитарные вертолеты, курсирующие туда и обратно, и кое-что для них прояснилось. Они смотрели в насмешливо-чистое небо, в котором, с грацией летящей кувалды, то возникали, то пропадали вертушки медицинской эвакуации. Последние несколько недель они спали по несколько часов за ночь и даже во время этого непродолжительного отдыха им не позволялось снять ботинки и громоздкие костюмы химзащиты, благодаря тому лжецу, который пустил слух о химическом оружии иракцев. Как выяснится позже, не зря. Они питались сухими пайками, более половины калорий в которых добиралось вредной пищей, вроде выпечки и шоколадных батончиков. Дополнительную энергию они получали из растворимого кофе с сахаром и дрянным привкусом сублимированных сливок. Причем, чаще всего, высыпая содержимое пакетика прямо себе в рот. При всем этом они жевали табак, курили дешевые сигареты и горстями глотали стимуляторы из тех, что продавали без рецепта.

Уолдорф как взводный медик, чувствуя ответственность за этих остолопов, твердила им, чтобы они не забывали пить достаточное количество воды, чтобы избежать обезвоживания, и после каждого похода по малой нужде, спрашивала о том, какого цвета у них моча.

– Ну, что там по цвету, Рич? – спросил Сукре, когда Ричард Мэдден вернулся в машину, передразнивая сержанта.

– Отлично, все, как надо, моча прозрачная, – отчитался журналист и рассмеялся, потому что уже был в курсе этой привычки капрала Уолдорф.

Буквально в нескольких десятках миль от Багдада мимо них проехала массивная колонна танков, земля под ногами задрожала. Сукре заглушил двигатель и настроился на волну ВВС с помощью радио, которое стояло в «Хамви». До армии он промышлял починкой мелкой аудио- и видеотехники, поэтому негласно стал взводным связным. Лейтенант Махоун передал по рации о незапланированном брифинге. Если бы их спросили, то все они, в том числе и Стив, которому посчастливилось служить с Махоуном в Афганистане, единогласно сказали бы, что лейтенант Алекс Махоун похож на святого отца, адвоката и губернатора какого-нибудь демократического штата вместе взятых. Он обладал приятной внешностью, располагал к себе мягким взглядом и дружелюбной улыбкой, и, помимо всего этого, обладал поразительным ораторским мастерством и хладнокровием. Махоун был закален войной, и он был другом Дугласа, и за все время, что Стив провел под его крылом, успел к нему привязаться, как к брату. Лейтенант объяснил своим людям и летящие над их головами вертолеты, и тяжелые танки. Девятого апреля, то есть, всего двадцать четыре часа назад, объявили о том, что Багдад сдали без боя. Информаторы сообщили, что в городе безопасно, но затем на армейское подразделение напал отряд иракских партизан-федаинов, которые, в отличие от иракских солдат регулярной армии, были искренне преданны Саддаму Хусейну. По словам Махоуна, партизаны были одеты в гражданскую одежду, и прежде, чем напасть на отряд американцев, махали им и выкрикивали что-то одобрительное. На самом же деле, они устраивали опорные пункты в городе, занимали оборонительные позиции и стреляли из минометов, РПГ[10 - РПГ – ручной противотанковый гранатомет.] и пулеметов с крыш домов, с минаретов, из окон квартир и из переулков. Они взяли в плен десятерых солдат, среди которых были женщины, убили вдвое больше, и примерно сотню людей ранили.

– Вот тебе и не стрелять в гражданских, – усмехнулся Хаммер, приблизившись к уху Стива. Он кивнул.

– С этой минуты, – сказал Махоун. – Любой, у кого в руках оружие, считается врагом. Будь то мужчина, женщина или ребенок. Разоружить и захватить в плен или, при сопротивлении, стрелять на поражение. Таков приказ полковника Миллигана.

Всю оставшуюся дорогу до Багдада они провели в тишине. Ричард за ненадобностью даже выключил свой диктофон и, как другие парни, смотрел в окно, хотя из средств обороны у него был только перочинный нож и увесистая фотокамера, с которой он не расставался.

Стив думал о том, что сказал Махоун и молился о том, чтобы его брата не было в числе тех, кого взяли в плен или убили. Пусть он будет в числе раненых, просил Стив, чтобы не требовать многого, но будет живым. Новости о тяжелых потерях за последние сутки только подтвердили его мысли, что эта война точно не будет скучной. Стало быть, у всех парней из их взвода были все шансы погибнуть или быть раненым в Багдаде.

Воздух в «Хамви» и за его пределами отяжелел и повис, словно непроглядный туман, от молчания и песка. Песок и пыль поднимали в воздух «Черные Ястребы», ревущие над их головами. Хаммер пожаловался, что его наушники для звукоизоляции не работают и он скоро оглохнет. И больше никто ничего не говорил. «Ястребы» защищали конвой. Изредка устремляли свои носы в колючие заросли бесплотного, пустынного кустарника, охотясь на снайперов врага. И звук вертушек сопровождал их к Багдаду, как музыка похоронной процессии, до тех пор, пока вертолеты не отозвали из-за нехватки горючего. «Вот все, что они могут нам дать», – подумал Стив. Большая часть сил морской пехоты уже стояла на подступах к городу. И никто из них понятия не имел, как так получилось, что они прибыли сюда первыми.

– Один идиот в командовании может привести к разрухе, – сказал Сукре, намекая, что капитан неверно спланировал время прибытия.

Они проехали горящий склад, извергающий черный дым и пламя. Всюду лежали кучи мусора. На обочине Стив увидел морпеха из взвода, которым командовал его брат. Тот морпех вскинул одну руку со сжатым кулаков вверх, а вторую прижал к груди и что-то выкрикнул. Неясно было, для чего они сделали стоянку, Стив пытался разглядеть Дугласа, но ему не удалось.

На дороге стоял покореженный «Хамви», его ветровое стекло было изрешечено пулями, внутри все было залито кровью. Рядом остановился «Страйкер», и Сукре пришлось проехать между ними прямо в тот момент, когда их оглушило серией взрывов. Досталось конвою наравне с тяжелой артиллерией морской пехоты, которая стреляла по Багдаду в нескольких милях впереди. Помимо боевых машин, на дороге лежали рюкзаки морских пехотинцев. Выпавшая из них одежда, спальные принадлежности и мелочи, вроде фотографий и стопок писем, повергла Стива, как и всех остальных, в шок. Но Сукре, сжав челюсти, поехал дальше. Мимо саманных домов и оград для скота. Голодающие коровы и местные жители, сухие, с черными от солнца лицами, были им зрителями. Они проехали мимо сгорбленной женщины с тюком сена за спиной, которая не обращала внимания на взрывы, потому что, думал Стив, у нее есть дела поважнее этих разборок всех со всеми, ей нужно покормить скот, чтобы потом надоить молока, сделать сыр и накормить своих детей. Все продолжали молчать, а Ричард, высунув камеру в открытое окно, сделал несколько снимков.

Город вдалеке выглядел, как толчея из несуразных построек. Из-за дымки и пустынного марева им не видны были изящные минареты и золотые мечети, украшающие центр города, а дома окраин казались неясными сгорбленными могильными плитами.

Место, где человечество изобрело колесо, алгебру и письменность, место, где, согласно мнению ученых, могли располагаться Райские Сады, колыбель Древней Месопотамии, сейчас выглядело плачевно. Ученые и мудрецы превратились в боевиков и фермеров, которыми правил король, а от садов остались жалкие рощицы пальм. Но и те приводили в недоумение морпехов, которые пробыли в голой, немилостивой пустыне последние две недели.

Едва «Хамви» въехал в черту города, как их настиг пулеметный огонь.

– Если к концу дня я кого-то не досчитаюсь, – сказал Сукре, глядя, как в ста метрах от них рвутся вражеские артиллерийские снаряды, – если кому-то из вас вздумается сдохнуть здесь, будьте готовы к тому, что я воскрешу вас и лично прикончу.

Пулеметный огонь велся из вертолетов морской пехоты.

– Правда, что мексиканцы не отличаются пунктуальностью? – спросила Уолдорф, намекая, что они оказались на подъезде к городу одними из последних.

– Этим расистским штучкам учат в Лиге Плюща?

Уолдорф уже готова была ответить ему очередной колкостью, но его вдохновенную речь прервал разорвавшийся снаряд, который пробил шрапнелью ветровое стекло впереди идущему «Хамви». Водителя и парня с пассажирского сидения убило сразу. Трое других, в крови своих друзей с головы до ног, вышли из машины и прижались к земле. Уолдорф решила, что они нуждаются в медицинской помощи и поспешила к ним. Остальные тоже выбрались наружу.

– Ричард, давайте под машину. И не высовывайтесь, – попросил Стив, последним выйдя из «Хамви», и журналист сделал так, как он сказал.

– Не хочу напрудить в штаны от страха, – сказал Хаммер и помочился на колесо.

Пока Уолдорф осматривала парней из взвода, Стивен заметил сержанта из командования лейтенанта Дугласа Хэммонда.

– Где брат? – спросил он и сделал пару глотков из фляжки. В роте все знали о том, что они братья.

– В самом эпицентре заварушки. Говорят, он сопровождает полковника к центру города, где наши скинули статую Саддама с постамента, – подчиненные Дугласа уважали, говорили о нем с гордостью. Будто его заслуги были их общими. А может, так оно и было, потому что они были семьей. Единственной возможной семьей в таких условиях.

Стивен улыбнулся. Если Дуг с полковником Миллиганом – значит, все в порядке, потому что за все время службы Стив так и не смог придумать ни одной подходящей причины для смерти Уильяма Миллигана. Он был одним из тех людей, которые могли сказать Богу: «Подожди, я еще не закончил». И раз Дуглас был с ним, то был в безопасности.

– Какого черта тогда мы здесь? – снова заговорил Стив.

– Так нас оставили здесь, чтобы мы вошли в город и подсчитали потери. Думают, мы хреновы самоубийцы.

– Много полегло? – по лицу сержанта Хэммонд понял, что это последний заданный им вопрос, на который тот ответит. На лице его читалось нетерпение, а голос сквозил шероховатым раздражением.

– Кроме этих двоих? – спросил он, указывая подбородком на парней в пострадавшей машине. – Никого.

И тогда до Стива дошло, что они стоят здесь для обнаружения будущих потерь. И сама мысль о грядущих смертях показалась ему невыносимой.

Каждый раз, когда гремел разорвавшийся снаряд, когда свистели пули – все они подвергались риску. Пусть морпехи и строили из себя бесстрашных наглецов, они оставались людьми, которым присущ страх смерти, несмотря на внешнюю браваду. В гражданской жизни люди даже не задумывались, что морпехи вовсе не ломились умирать. Их жертвы становились сухими сводками в новостях, почетным караулом и ветеранским кладбищем, которому, казалось, не было конца, чьи белые кресты росли из земли до самого горизонта. Здесь, на войне, некоторые из них, еще совсем юные мальчишки, не успевшие стать мужчинами, сталкивались со смертью каждый день. И единогласно, не сговариваясь, пришли к выводу, что погибнуть в окружении близких людей, братьев, если не по крови, то по духу – не самая худшая смерть.

Вокруг все так же рвались мины, а над головами летали тяжелые, неуклюжие и уродливые «Чинуки»: с них велся огонь. Стреляли по домам и по редким пальмам. Парни то и дело вскакивали на ноги и в один голос кричали: «Убей их».

Стив не разделял всеобщей радости по поводу ведущегося огня, потому что они должны были оставаться на месте, пока бой не стихнет. Машины все прибывали, и солдаты выходили из них, обмениваясь репликами и предположениями, сколько иракцев удалось убить с воздуха и сколько еще им торчать здесь, на окраине города. Стив положил карабин на капот «Хамви» и сел рядом с Ричардом, который к тому моменту уже выполз из-под машины и чувствовал себя идиотом и трусом одновременно. Он смотрел на сержанта Сукре, который снова препирался с Уолдорф. На этот раз к ним присоединился Махоун. Он улыбался, как мальчик, и в свете полуденного солнца, без каски и оружия, казался особенно красивым.

– Нет ничего страшного в том, что он тебе нравится, – сказал Стив, проследив взгляд Ричарда. – Он всем тут нравится. Он просто, как Кларк Кент[11 - Кларк Кент – альтер эго Супермена, супергероя комиксов, которые выпускаются компанией DC Comics.] в лучшей своей рисовке. Только посмотри на эту сахарную улыбку, – он рассмеялся. Стив не знал более подходящего и оригинального способа, чтобы описать человеческую красоту. И к тому же ему было неловко это делать, поэтому он и использовал это дурацкое сравнение с Суперменом.

– Ты заставил меня прятаться под машиной, пока остальные разгуливали под пулями, – сообщил Ричард.

– И снова бы так сделал. Ты – гражданский, – Стив усмехнулся, закурил и предложил сигарету Мэддену.

– Я военный журналист.

– Это делает тебя бессмертным? – Стив убрал помятую пачку с расплющенными сигаретами обратно в карман. – Послушай, у тебя ведь жена и ребенок. Поезжай домой, – предложил Стив.

– Это моя работа, – рассмеялся Ричард.

Разобравшись с Уолдорф, Сукре присоединился к ним, забрал у Стива истлевшую наполовину сигарету, сел рядом и сделал пару затяжек, а затем вернул.

– Никогда еще не был так близок к смерти, – выдохнул он. – Настроение так и скакало. Наверное, так Пилар себя чувствовала во время первого триместра. Она проходу мне не давала. И я был рад, что сбежал от нее в Ирак, клянусь, – Рино рассмеялся. – А теперь думаю, не зря ли?

– Почему? – спросил Ричард.

– Я католик, Рич, – в подтверждение сержант подцепил металлическую цепь, на которой висел армейский жетон и крест, и поцеловал распятие.