Морг. Практика

Парень никогда не считал себя трусом или слабаком, с его – то горой мышц, но сейчас. Сейчас он трусил и медлил.– «Чёрт! В конце концов, что я не справлюсь с каким-то там придурком?!»– Отругал себя юноша и понёсся к концу улицы, где та заканчивалась тупиком, и начинался пустырь.

***

А в воскресное утро, когда все нормальные люди высыпаются после тяжелой рабочей недели или после длительной тусовки, что может длиться два дня подрят начиная с пятничного вечера, у кого как и попойки, когда зимнее солнце только слегка начинает золотить крыши домов и белый снег ещё не тронутый подошвой ног и резиной шин машин, когда всё наивно и свежо, в это время только дворник или несчастный работающий идёт на работу или, наоборот, с работы, именно в это прекрасное морозное или может такое же, как сотне предыдущих рассветов, вот тогда-то ползя по снегу, и оставляя кровавый след после себя боролась за жизнь очередная жертва насилии, убийства и безумства , смешенного с жестокостью, этого века.

Сил не было, что б кричать или позвать на помощь, хотя врят ли кто бы помог бы, ведь сейчас люди делают вид, что ничего не видят и не слышат. Мороз сковывал все внутренности, руки, и ноги уже давно окоченели, да и пузо, уже покрывалось коркой льда, так же медленно, как кровь вытекала из раны, на бедре. – «Помогите!»– Мысленно повторял человек, но никто не мог услышать этот зов. – «Надо добраться до дороги, дальше будет легче». – Хотя надежда была призрачна и сумрачна.

Зимнее солнце поднялось над крышами домов и алым заревом разлилось по небу, осветив медленно ползущую и умирающую фигурку внизу, на снегу. Впереди уже виднелась пешеходная дорога, строение магазина и детская площадка. – «Кто – нибудь помогите». – Тихо текли мысли в голове. – «Прошу…» – Последним усилием воли фигура ещё проползла пару метров и неподвижно застыла на белом снегу.

«Мороз собачий!» – Мысленно ругался юноша.– «И вообще, что за не справедливость! – Продолжил он.– В воскресение идти дежурить. Это все, потому что я новенький. Ну, ничего, вот я вам всем покажу!» – Потряс юноша кулаком воображаемым противникам. Завернув за угол, он прошёл пару шагов пока не увидел вдалеке фигуру, лежащую на снегу. – «Ну, вот первый алкаш». – Зло подумал он. Неспешно, воображая, что он большой начальник, он подошел к лежащему в снегу, лицом вниз и уже хотел обратиться к нему с притворно уважительной фразу, типа такой:

– Голубчик, удобна ли вам, спиться… – Но, фраза застряла у него в горле, когда он увидел алое пятно, что разливалось от лежащей фигуры.

– О, черт! – Воскликнул он. Мороз и так щепавший нос и щеки, внезапно забрался и под куртку и обморозил все его внутренности. Обернувшись и озираясь, в поисках людей и увидев, что никого вокруг нет, юноша, как истинный человек, своего века и поколения хотел пройти мимо и сделать вид, что ему это всё приснилось. И только он решил пройти мима, как фигура издала хриплый шепот:

– Помоги.– Протяжно протянула она. – Поа…луйста… – Юноша, наклонился и дотронулся до фигуры, перевернув и увидев, что это девушка и что она почти вся заледенела и губы её почти фиолетовые, а сама она, синяя и она ранена. Видно, не совсем потеряв совесть и честь, юноша набрал экстренный вызов и, назвав номер улицы, где находился, позвонил непосредственно туда, где он и работает.

Через 10 минут, так как пробок на улице в восскресный день нет и слава тому, кто придумал выходной, скорая приехала, ещё раньше полиция. Погрузив еле живую девушку в скорую помощь, юноша вкратце рассказал, что было, хотя говорить было почти нечего.

– Это, точно, дело рук того маньяка. – Говорил в кабинете Павла Никифоровича, этот юнец.

– Надо будет допросить девушку.

– Конечно. – Энергично закивал головой юноша. В его мечтах, он уже поймал и маньяка и его все хвалят и он такой, как персонаж из фильма, отвечает скромно, но с достоинством: «Ну, что вы? – Говорит он. – Разве за это благодарят? Ведь это моя работа». – И все начинают хлопать, девушки и женщины визжат от восторга, мужчины кланяются и говорят ему: «Илья Александрович, вы гений. Как вам удалось его вычислить…»

– Илья! – Услышал он сердитый голос Павла Никифоровича. – Где ты летаешь?

– Извините, Павел Никифорович. – Тут же опустив голову и вытянувшись по струнке, говорит Илья.

– Иди и разузнай, в каком состояние девушка и может ли она дать показания.

– Так точно. – Отвечает Илья и выходит из кабинета Павла Никифоровича. – Ничего, вы меня ещё узнаете. – Бурчит он себя под нос.

***

Александру не спалось сегодня всю ночь, после разговора с Петровичем в пятницу, его мучили вопросы и сомнения. Он не любил такое состояние, оно выбивало из калии и вообще портило пищеварение, в последние время он мало ел, а всё из-за того, что ему постоянно портили его настрой.

– Ёщё эти студенты. – Проворчал он и встал с постели. Он жил один, холостяк и одиночка. Ему не нужна была женщина, он давно забыл, что значит быть джентльменом или кавалером, он давно уже ни в кого не влюблялся, хотя и раньше с ним это случалось редко.

В свои 35 он был красивым и притягательным для женщин и девушек, он был слишком загадочным, из-за чего всё и происходило. Чем больше он отрицал, тем сильнее они тяготили к нему. И каждая думала, что сможет растопить холод его глаз и прибиться сквозь броню его сердца, но каждая получала холодный взгляд и не совсем вежливый отказ.

Взяв гантели, он потягал их, поотжимался, покачал пресс, заглянул в ванну. Стоя под душем, он думал о том, что его жизнь абсолютно лишена смысла и что он устал от однообразия его бытия. У него не было ничего, что бы его вдохновляло бы.

Окончив институт и найдя работу, сначала он с жадностью все впитывал, принимал участия во всех вскрытиях, что происходили в морге. Спрашивал, записывал, читал, но потом, когда запал уступил месту тому, что называться обыденность в работе. Ко всему можно привыкнуть, даже к трупам.

Потом он начал досконально изучать клетки и ткани организма и открыл, что у всех людей одна и та же ткань, отвечающая за одну и туже функцию и абсолютно состоящая из таких же клеток, как и у того «соседа», все равно не такая как у того «соседа» и даже не, потому что она деформирована или изменена, потому что она другая.

Это его так удивило и привело в замешательство, что сначала он долго ломал голову, почему так, он даже провел обыкновенный опыт на себе и на своём коллеге, Федоре Егоровиче, сделал срез эпителия кожи руки и рассмотрел под микроскопом. Он увидел, что клетки похожи, что поверхностный эпителий невозможно спутать с базальным из-за его крупности и неправильности форм, но все равно их клетки разнились.

Он даже подумывал написать работу на эту тему, но не знал, как обличить его мысли на бумагу и донести их до остальных. Потом это стало для Александра не таким важным. – «Ну, и что с того? – спрашивал он себя. – Какая разница, если эти клетки здоровые, а это различие легко объясняется генетической разницей на микро уровне, вот и всё».– Так, его открытие ничего не дало ему, и Саша всё глубже стал уходить в себя.

Федор Егорович, наоборот был радостным, живым и немножко любообильным, право ему не везло с женщинами, все они бредили только Александром. Федор часто говорил Саше:

– Санчес, вот что они в тебе находят?

– Не знаю. – Отвечал тот.

– Эх, может ты колдун или шаман? Наколдуй мне женщин.

– Каких?

– Красивых. Да побольше. – Отвечал Егорыч и заливался своим басистым смехом. Санчес только хмыкал и пожимал плечами.

– Не княжье это дело. – Отвечал он и уходил от этого разговора. Но сегодня Александр был в дурном расположение духа, одевшись и выйдя из квартиры, что была на 3 этаже, старого пятиэтажного дома. Его всё грозились снести, а жителей переселить в новый дом, многоэтажны, но что-то всё никак. Саньку, было, честно говоря, всё равно, лишь бы не трогали.

Нет, он не был безразличным в полном смысле этого слова к жизни, к обществу, к людям в целом, но он уже давно перестал эмоционировать или сиять как Егорыч, он просто жил один день, который перетекал в другой, неделя в месяц. Когда это началось Саша уже и сам не смог бы сказать, точно. Просто он стал сиднем и одиночкой.

Идя по заснеженным улицам города и наблюдая, как тот медленно посыпается и оживет, он не чувствовал ничего. Витрины магазинов и магазинчиков, рекламные щиты и новогодние елки, говорящие о приходе нового года, не радовали его и не колыхали его душу, он был безразличен к этому.

Нарядные, искусственные, большие елки возле магазинов и торговых центров, сияли и переливались, первые посетители магазинчиков, кто бодро, кто еще сонно ходили по рядам с многочисленными продуктами и продукцией к праздничному столу и празднику в целом.

Свернув к переулку, что вёл к дому его друга, он ещё сомневался в своём решение, но ноги упорно вели его к дому Петровича.

***

Незначительная боль в области груди, где сердце, медленно стала нарастать, это было, похоже, как если надавить на синяк и начать его растирать, что б разбить сгусток, который образовался при ударе. Медленно, но верно боль в области сердца или может в самом сердце начала нарастать. Уже из синяка она перешла в синятище, не меньше кулака. Грудная клетка не вздрагивала от биения сердца или движений говорящих о вдохе и выдохи, но боль была реальной.

Наконец сердце встрепенулось и сократилось, превозмогая боль от застывших мышц поперечнополосатой мышечной ткани. Медленно сократившись она застыло дольше, чем того надо в этой судороге, затем медленно расслабилось неся за расслаблением поток боли. Теперь казалось, будто из мышцы, которая неритмично и не уверенно начала сокращаться тянут иглу, медленно, ещё попутно проворачивая. Она хотела кричать, но не могла и выдавить ни звука.

Когда наконец-то невидимую иглу извлекли из сердца, а оно пришло в ритм быстрый, как у пташки, настала очередь слипшихся легких. Вдох не получался, казалось, что все альвеолы, что в самом конце бронхиального древа слиплись или схлопнулись. Сердце забилось в конвульсиях, она хотело, но не могла снять эту тяжесть, что придавила ей грудь и не давала вздохнуть. Паника и страх пришёл к ней. Она не могла пошевелиться, она не осознавала себя, не ощущала тела, так такового только этот кусок, где разливалась боль.

Когда паника достигли своего апогея, а сердце зачистило до 100 и выше ударов в минуту и могло разорваться на кусочки, тогда этот долгожданный вдох произошёл. Холод прошёлся по гортани, глотке и проник в легкие, разлепляя слипшиеся, как у машины трубочки, бронхи и проник в альвеолы. Теперь она задохнулась от холода, что сковал на секунду, ей показалась на минуты, все легкие. Затем настал мучительный выдох, она не могла выдохнуть, согретый воздух, полный углекислого газа.

Диафрагма и межреберные мышцы не слушались, не сокращались. Очередной приступ боли, и отчаяние накатили волной. Она хотела кричать, но не могла, хотела биться руками и ногами, не могла, она ничего не могла. Наконец кислород достиг мозга и он начал включаться, соображать, что ему делать. Спустя мучительные тридцать секунд, она выдохнула и вновь вдохнула. Испуганное сердце постепенно стало успокаиваться, входя в ритм с легкими.

Но, на этом не окончились боль и мучения. Теперь кровь разбуженная сердцем и застывавшая в артериях и венах, богатая углекислым газом, начала отмораживаться и медленно, словно ртуть течь, по скованным сосудам, причиняя боль, которая распространялась от головы до шеи, от шеи до плеч и дальше, вниз до самых пальцев рук и ног. Ощущение было схоже с покалыванием, когда отморозил себе конечности и, придя в тепло помещение, они медленно начинают оттаивать, тоже происходило и сейчас.

Сначала незаметные покалывания прошлись по всему её телу, затем они усилилась, нарастая и превращаясь уже не в покалывания, а проколы и жжения. Казалось миллиард холодных, острых вперемешку с горячими иглами впиваются в руки и ноги, во всё тело. Кровь хлынула, вниз и там оставшись, на пару секунд, потекла обратно по венам, вызывая судороги.

Первая мысль, которая пришла ей, осознано и чётко была: «Я совершенно голая». – Каким-то шестым чувство, она ощутила, что обнажена и лежит на чём-то холодном и гладком как лёд, лёд был повсюду, она ощущала его, вдыхая через нос, но, не различая ещё запахов и кожей, которая медленно восстанавливала свой нормальный цвет из белого в розоватый.

***

– Ну, ты и засранец. – Ворчал Петрович, идя по скользкому, нечищеному ни кем двору больницы, к одноэтажному зданию. – Разбудил меня в воскресение, в такую рань, с твоей там теорией. – Продолжал он свой монолог. – Мало ли кому, что кажется. Когда кажется крестца надо.

– Петрович, если бы ты не хотел, то сейчас бы не шёл такой целенаправленной походкой со мной. – Спокойно отвечал ему Александр Борисович.

– С тебя вискарь. – Буркнул Михаил и достал связку железных, тяжелых ключей. Покопавшись в ней, он нашёл нужный ключ от входной двери, вставил в замочную скважину.