Впереди веков. Историческая повесть из жизни Леонардо да Винчи

И долго еще сидел он на постели, свесив ноги и думая о том, отчего это так много тайн в природе, чудесных, неизведанных и заманчивых, и ему хотелось во что бы то ни стало проникнуть в эти тайны. А когда он заснул, ему снились гордая, прекрасная Флоренция, майское празднество, учитель латинской школы, хвастливый испанец и маленький светлячок, который так непонятно и чудесно светится…

II. Перемены

Недолги были сборы во Флоренцию. И бабушка Лючия и Альбиера делали все весело и охотно. Во Флоренции на площади Сан-Фирензе у Винчи был свой дом. Маленький сын нотариуса чувствовал себя очень хорошо, подъезжая к Флоренции. Широко раскрытыми, удивленными глазами смотрел он на чудный город с высот Фиезоле. В чистом безоблачном небе тонул блестящий купол собора Санта-Мария дель Фьоре; причудливо вырисовывался живописный холм Сан-Миниато; как в панораме, мелькали бесчисленные дома, дворцы, монастыри, башни и колокольни. На зданиях ослепительным перламутровым блеском сияли прекрасные выпуклые изображения из глазированной глины… Со стен смотрели кроткие лики мраморных мадонн… И Леонардо, чутким сердцем стремящийся ко всему прекрасному не мог оторвать восхищенного взора от дивных красот Флоренции.

Здесь все было ново для маленького Винчи. Проходя на другой день с отцом по широкой улице Понте Веккио, Леонардо с удивлением смотрел на лавки золотых дел мастеров. В руках этих людей каждая безделушка являлась совершенством художественной отделки. То же видел он и в мастерских столяров, резчиков и кузнецов: везде была та же точность рисунка, понимание формы, богатство воображения, какие необходимы для создания крупного художественного произведения.

Флоренция, «республика муз», была в то время колыбелью, центром умственной жизни Италии. Во главе Флорентийской республики стоял знаменитый банкир, мудрый Козимо Медичи. Этот просвещенный правитель, богач, ссужавший деньгами иноземных королей, собирал вокруг себя всех лучших представителей науки и искусства, не жалел денег на приобретение для своего родного города редких картин, статуй, древних рукописей. Не жалел он средств на помощь нуждающимся поэтам, ученым, художникам. Прекрасная вилла Медичи, Кареджи, была гостеприимным приютом для талантливых граждан, и душой всех был сам Козимо Медичи. В тенистых садах Кареджи он устроил даже академию, наподобие академии древних Афин, а при монастыре Сан-Марко его заботами, по завещанию его друга Никколо Никколи, возникла богатейшая библиотека, первая публичная библиотека Италии.

Страсть к собиранию произведений древнего искусства и науки охватила тогда всю страну. С целью изучить памятники старины повсюду производились тщательные раскопки; в моду вошли греческие учителя, принесшие в Италию греческое образование. Многие тратили на библиотеки и музеи древнего искусства и науки целые состояния, и уже упомянутый Никколо Никколи совершенно разорился на знаменитой библиотеке Сан-Марко.

В латинскую школу, где дети занимались под руководством греческих учителей, попал и маленький Леонардо да Винчи. Это была одна из самых лучших школ во Флоренции: нотариус не жалел денег для воспитания своего сына. Как и все учебные заведения того времени, эта школа отличалась суровой дисциплиной. Дети боялись своих воспитателей, которые нередко в минуты раздражения прибегали к палке. Латинскому языку Леонардо, как и все мальчики, должен был обучаться тотчас же после обучения чтению, письму и счету, а потом особенное внимание обращалось на логику.

Ласковый мальчик, баловень семьи, скоро сделался баловнем среди товарищей. Ему легко давалась премудрость латинской школы, и он охотно делился своими знаниями с товарищами. Даже строгие учителя относились к красивому, способному ребенку мягче, чем к другим школьниками. Леонардо, впрочем, не был особенно усидчивым.

– Ты, Леонардо, как будто не учишься, а только играешь, – говорила часто синьора Альбиера, не то журя пасынка, не то восхищаясь им. – Если бы ты учился более прилежно, то из тебя вышло бы что-нибудь очень важное, – ты стал бы знаменитым учителем или нотариусом…

Последнее казалось синьоре Альбиере высшей ступенью человеческого благополучия; о большем она никогда не смела мечтать в своих скромных желаниях. Но Леонардо вовсе не нравились эти высокие должности. Он интересовался решительно всем на свете, но только не деловыми книгами отца и не сухим преподаванием школьной премудрости.

Рисование не переставало интересовать мальчика. Он не мог равнодушно проходить по улицам Флоренции мимо фресок и барельефов знаменитых мастеров и часто по целым часам неподвижно созерцал чудные мраморные изваяния. И сама по себе Флоренция развивала в мальчике любовь к прекрасному. Вряд ли в каком-нибудь другом городе Европы можно было встретить более образованных, живых, блестящих и талантливых обывателей; вряд ли где более пламенный патриотизм возбуждал сердца граждан и вряд ли где можно было видеть ту царскую щедрость, которая проявлялась, когда речь шла о каком-нибудь великом деле, могущем прославить Флоренцию.

Но особенно гордились флорентийцы своими художниками, отлично понимая, сколько величия и блеска придают их произведения Флоренции. Нигде еще не приходилось видеть искусство и художников в таком великом почете. Здесь художник был равен самому богатому и влиятельному вельможе. Соревнование художников поднимало на ноги всех, а иногда вопрос об отъезде их из данного места принимал размеры вопроса государственного. Позднее, когда знаменитый флорентийский художник Микеланджело вздумал покинуть Рим, папа, чтобы вернуть его, двинулся с мечом на родную его республику.

Флоренция действительно представляла собой обширный рассадник, в котором вся Европа, начиная с главы католической церкви, папы, и кончая турецким султаном и царем московским, добывала себе зодчих, скульпторов, живописцев, золотых дел мастеров. Все это развило в самих художниках чувство собственного достоинства и законную гордость.

Здесь улица была художественным музеем; улица учила любить и познавать искусство. Каждый уличный мальчик Флоренции знал лучшие творения своих мастеров, говорил о них с гордостью и восторгом.

Немудрено, что и в маленьком Винчи теплилось горячее чувство к красоте и искусству. Ласковое, любовное отношение семьи, красота и величие дивной итальянской природы еще более усиливали это чувство.

Так рос Леонардо…

Этот неугомонный и всегда неудовлетворенный ребенок постоянно ставил в тупик своего учителя.

– Ой, Леонардо, – говаривал почтенный грек, неодобрительно покачивая головой, – ничего-то путного из тебя не выйдет. Ты хватаешься за все и ничему толком не научишься.

Леонардо молчал. Мысли его были далеко: он думал о каком-то сложном для мальчика его лет вычислении. В последнее время это особенно интересовало его.

– Эй, Леонардо, ты с каких это пор стал спать, когда с тобой говорит твой учитель?

Леонардо поворачивал голову, смотрел на учителя своими большими серьезными глазами, точно только что проснувшись от сладкого сна, и говорил:

– Я не сплю, синьор, но я думаю… думаю и не понимаю… Мне хочется, чтобы вы разъяснили мне один вопрос по математике…

Но учитель часто не мог разъяснить сомнений пытливого ума ребенка, и ему приходилось со стыдом увертываться от расспросов…

Жил в то время во Флоренции знаменитый врач и философ Тосканелли. Это имя хорошо знали даже уличные мальчики. Не раз, проходя мимо дома ученого, маленький Винчи со вздохом смотрел на таинственный вход, который в его воображении рисовался дверью в святилище. В этом доме около большого рабочего стола, покрытого сложными приборами – кубами, ретортами, перегонными шлемами, ступами, колбами и трубками, целыми днями работал, точно отшельник, этот замечательный человек, отказавшийся от мира. Яркое красноватое пламя неуклюжей печи освещало его спокойное, строгое лицо с печатью величавой думы на челе. Он исписывал длинные свитки бумаги, чертил, думал и опять чертил, и Леонардо видел это в окно его жилища. Здесь, среди тишины строгого кабинета, была определена широта и долгота Флоренции, была начерчена карта, благодаря которой сделалось возможным путешествие Колумба в Америку.

Часто Леонардо видел и на улице фигуру знаменитого математика в черном плаще, окруженного многочисленными преданными ему учениками. Длинные седые волосы окаймляли его худое лицо с глубокими, вдумчивыми глазами; вся фигура дышала каким-то важным, спокойным величием, и мальчик невольно чувствовал к ученому странное благоговение, смешанное со страхом.

Его, положительно, тянуло к таинственному дому ученого. И с каждым днем все больше и больше разгоралось в душе Леонардо страстное, непреодолимое желание говорить с этим важным стариком, идти за ним, следовать всюду, как следуют его ученики.

И он простаивал у дома Тосканелли по целым часам, как нищий, ожидающий подачки. Наконец Тосканелли заметил мальчика, следящего за ним жадными глазами.

– Кто это, Лука? – спросил небрежно Тосканелли одного из своих учеников. – Что это за таинственные фигуры?

Леонардо чертил палкой на земле геометрические фигуры и делал какие-то свои собственные вычисления.

– Что ты здесь делаешь у моего дома каждый день и зачем следишь за мной?

Мальчик вспыхнул, и большие ясные глаза его ярче заблестели.

– Я хочу учиться у вас математике! – сказал он решительно.

Это короткое заявление ребенка пришлось по вкусу ученому Он улыбнулся загадочной улыбкой.

– Который тебе год, маленький Архимед? – спросил он насмешливо, смерив с головы до ног всю его несложившуюся фигурку.

Леонардо слегка покраснел.

– Скоро двенадцать, синьор, но это не мешает мне любить науку.

– Ого, какая громкая фраза для такого маленького человечка! – воскликнул Тосканелли. – Ну что ж, все равно…

Он подумал и, слегка прищурившись, сказал шутливо:

– Отныне мой дом всегда открыт для моего нового ученого друга.

Глаза Леонардо весело заблестели. Он понял добродушную насмешку ученого и, как взрослый, раскланялся с утонченной учтивостью:

– Я буду весьма признателен синьору маэстро…

Тосканелли еще раз улыбнулся, кивнул и поднялся на лестницу, ведущую в его таинственное жилище.

С этих пор сын нотариуса сделался учеником знаменитого математика. Мало-помалу Тосканелли серьезно заинтересовался мальчиком, закидывавшим его самыми разнообразными вопросами и принимавшим горячее участие в научных беседах и опытах.

И Тосканелли наложил глубокую печать на весь склад души Леонардо…

В то время, когда Леонардо был всецело поглощен новым миром, открывшимся перед его тазами благодаря знаменитому учителю, дома у него творилось что-то неладное. Синьора Альбиера давно уже начала прихварывать и в одно утро не поднялась с постели. Тяжелая изнурительная лихорадка с каждым днем все более и более истощала это молодое, прекрасное тело.

– Я уже не встану, – говорила она грустно, – я не увижу больше ни цветов, ни зелени, ни голубого неба, не увижу больше ясного мая…

И тяжелые слезы дрожали на ее длинных ресницах.

Она угасала с каждым днем и, смотря на свое совершенное, как изваяние, тело, содрогалась при мысли о смерти.

– Кто это там ходит рядом? – говорила она с испугом. – О, матушка, что это там за старуха, зачем ты привела ее?

– Молчи, молчи! – шептала таинственно синьора Лючия. – Она поможет тебе, она знает средство… Ну, мона Изабелла, пройдите к больной…