– Погоди! – Тайка вытаращилась на него. – Что значит «нашего»? Это ты живешь в чудесном краю, а наша деревня самая обычная.
Мальчик рассмеялся:
– У нас говорят наоборот. Думаешь, почему наши так к вам и лезут? За чудесами! Другие звезды над головой. Незнакомые песни. Картошка опять же. И эти… страшные рогатые животные, которые дают молоко.
– Ты любишь молоко?
– Очень, – он крепко сжал в ладони медный пятак и поклонился. – Благодарю, что показала мне настоящее волшебство.
Сперва Тайка думала, что мальчик шутит, но взгляд нечеловеческих глаз был серьезным.
И она решилась:
– Ладно, я иду с тобой. Показывай, где тут дупло?
А что такого? Ей тоже хотелось настоящего волшебства. И счастья с тем, к кому тянулось ее сердце.
Жаль вот только, этим мечтам не суждено было сбыться…
Дупло оказалось узким. Юноша из дивьего народа с трудом протиснулся и пропал в темноте. А когда Тайка сунулась следом…
Это только говорят, мол, голова пройдет – и все остальное тоже пролезет. Твердая кора до крови царапала плечи, но дальше не пускала. Перед глазами колыхался густой туман.
– Ничего не получается! – крикнула Тайка в пустоту.
Ей показалось, что кто-то ответил, но голос был таким далеким, что слов не разберешь.
Зато туман немного рассеялся.
Сквозь распахнутые настежь резные врата Тайка разглядела дорогу, вымощенную перламутровыми камешками, и белоснежные стволы деревьев с хрустальными листьями, в которых сверкали лучи солнца. На ветвях среди золотых яблок пели незнакомые птицы, листва мелодично звенела от легкого ветерка, в воздухе сладко пахло сказочными цветами. Вдалеке на холме виднелся белокаменный дворец с зеркальной черепицей, на башенках развевались алые флаги…
Порыв ветра ударил в грудь. Миг – и все померкло.
Очнулась Тайка на земле под вязом, сжимая в руке душистое золотое яблоко. Красивое: ни бочка, ни червоточины.
За прошедшие годы оно не сгнило, не высохло и до сих пор хранилось у Таисии Семеновны в серванте. Твердое: зубы обломаешь. Зато пахло совсем как настоящее.
* * *
– И вы никогда больше не виделись?
– Виделись, внученька. Во снах.
– Ну-у, это не считается… – разочарованно протянула Тайка-младшая, качаясь на табурете.
Бабушка рассмеялась звонко-звонко, совсем как молодая.
– Еще как считается! Это ведь он научил меня всему, за что ведьмой прозвали. Как защититься от злых чар, как уважить добрую нечисть и отвадить злую, какие травы от хвори помогают, как зазвать в гости дождь… А я рассказывала ему про наши обычаи. Поэтому в Дивнозёрье люди с дивьим народом могут бок о бок жить. Мы их уважаем, а они – нас.
– Вот это да! – Тайка придвинулась ближе вместе с табуретом; глаза ее сияли. – А почему он сам больше не приходит? Другие-то вон каждый день шастают.
– Нельзя ему, – бабушка вздохнула. – Он теперь царь дивьего народа, привязан к своей земле крепко-накрепко. Такова его доля…
– А меня научишь колдовству?
Тайка никогда не просила об этом и теперь затаила дух, ожидая ответа. Ей с детства хотелось быть ведьмой, как бабушка. Конечно, она не раз помогала собирать и толочь травы, ходила разбрасывать соль у околицы, оставляла дары духам лесным и водным, каждый год зазывала песнями весенние ветра, а однажды даже помогла домовому Никифору, застрявшему в погребе между двумя кадушками. Но это было все не то…
– Какому колдовству? Ты все уже знаешь. А чего не знаешь, то сердце подскажет: в тебе ведь тоже дивья кровь, – бабушка шаркающими шагами подошла к серванту и достала золотое яблоко. – А мне пора… Это они сюда запросто ходить могут, а чтобы мы к ним – раз в полвека дверца открывается. Если не сегодня, то никогда.
Тайка вскочила, уронив табурет, бросилась к бабушке, обняла ее крепко-крепко.
– Ты что удумала, ба? Не пущу! Мамке с папкой до меня дела нет, теперь еще и ты бросаешь?
– Дед Федор за тобой присмотрит. И Пушок.
Невесть откуда взявшийся коловерша спланировал Тайке на плечо, крепко вцепился в ткань платья совиными лапами и курлыкнул.
– А как же Дивнозёрье? Тут без тебя такое начнется!
– Оно твое, – бабушка с хрустом надкусила золотое яблоко. – Теперь ты ведьма, как и хотела. Храни и защищай.
Тайка сглотнула и заревела в голос, размазывая по лицу слезы. Казалось бы, радоваться надо: сбылась заветная мечта, – но на душе было горько.
А коловерша щекотал усами ее щеку, и от этого клонило в сон…
Наутро Тайка проснулась от топота и вздохов домового. Похоже, тот намекал, что в мисочке закончилось молоко.
– Ба! Никифор кушать хочет!
Никто не отозвался.
Тайка спустила ноги на пол и поежилась от утреннего холода. И тут ее взгляд упал на старый медный пятак, лежащий на прикроватной тумбочке…
Монета оказалась неожиданно теплой. И с дырочкой – будто бы ее носили на шнурке.
– Ба?! – позвала она уже настойчивее.
Опять тишина. Может, в курятник пошла?
Бабушки не оказалось нигде. Хуже всего, что свои же, деревенские, вообще о ней не помнили. Будто и не было никакой Таисии Семеновны…
Когда пришел дед Федор, Тайка третий час мыла уже чистую посуду и ревела.
– Ты эта… расспросы-то прекращай, – старик отставил в сторону свою палочку и шагнул в сени. – Только нам с тобой о Таисье помнить дозволено. Видать, такова была ее воля. Я и пацана этого остроухого помню. Как картошку вместе лопали да под гитару пели…
Тайка шмыгнула носом:
– Деда, но мне шестнадцать всего. А я теперь вроде как за все тут в ответе. Что будем делать, если мамка меня в город заберет?