Ланарк. Жизнь в четырех книгах

– Прежде всего, необходимо открывать другим глаза на опасность. Когда нас будет большинство, мы сможем действовать. Не возьметесь ли раздавать наши брошюры?

– От этого не будет проку. Видите ли, моя рука полностью…

– О да, мы понимаем! И рады, что вы пришли, даже так. Не думайте, пожалуйста, что нам все равно. Нам очень даже не все равно – оттого мы и затеяли эту кампанию. Но на подобные беды личного характера существует лишь один ответ – прилежный труд ради достойного дела. Уверена, если вы спокойно сядете и будете надписывать конверты, то сами удивитесь тому, насколько это поможет.

Стянув перчатку, Ланарк продемонстрировал женщине свою правую руку. Приятное круглое лицо женщины покраснело, однако она, не отводя взгляда, улыбнулась.

– Видите ли, единственное лечение этих… личных… заболеваний – солнечный свет. Который наша партия старается восстановить. Искусственно вздутые цены на землю в центре города привели к тому, что горизонт сплошь застроен и солнце над ним едва показывается. Как только мы будем в большинстве, мы убедим власти действовать.

Пышноволосый молодой человек оторвался от машинки, чтобы скрутить себе сигарету. Он сказал:

– Чушь. Если бы даже у нас было большинство, ситуация бы не изменилась. Городом правят его владельцы. Девять десятых наших заводов и жилых домов находятся в собственности кучки дельцов и домовладельцев, а бюрократия и органы правопорядка за деньги обслуживают их интересы. Они – меньшинство, но они у власти. Зачем же нам ждать, пока нас станет больше? Если считать по головам – мы уже в большинстве.

Девушка, оторвавшись от гитары, произнесла:

– Я думаю, что ты слишком суров к правящему классу. Они нутром чувствуют несправедливость и неповоротливость системы. У самых умных она уже сидит в печенках, и они присоединяются к нам. Я вот тоже присоединилась. Мой папа – бригадный генерал.

– У нас представлен широкий спектр взглядов, – встревоженно вмешалась седая женщина, – но все мы согласны в одном: нам нужен солнечный свет. Вам он тоже нужен, а раз так, то почему бы не вступить в наши ряды?

Она смело улыбнулась в ответ на долгий взгляд Ланарка, но потом, пожав плечами, снова занялась конвертами. Священник, ее сосед, наклонился к Ланарку и проговорил вполголоса:

– Вы на краю провала, так ведь? – Несмотря на бороду, лицо его выглядело по-детски взволнованным. Над правой бровью синело пятно, похожее на кровоподтек. – Люди в нашей организации видят провал издалека, поэтому надевайте свою перчатку, мы ничем вам не поможем.

Закусив нижнюю губу, Ланарк надел перчатку. Священник добавил:

– Если выберетесь наружу, то, надеюсь, все равно присоединитесь к нам. Тогда мы не будем вам нужны. Но вы, несомненно, будете нужны нам.

– Не знаю, о чем вы, – вяло отозвался Ланарк и направился к выходу.

Он пересек площадь и зашагал к «Элите», так как не мог думать ни о каком другом месте, а кроме того, там могла быть Рима. Моменты, когда она бывала добра, сделались единственным источником тепла в холодном пространстве, где перемещался Ланарк. А еще у Римы тоже была драконья кожа, и хотелось узнать, как с ней обстоит дело. Прыгая через сточные канавки, утопая в исчерченном бороздами талом снегу, он рванулся туда, толкнул стеклянную дверь фойе, кинулся наверх – в кафе было пусто. Ланарк остановился в дверном проеме и, не веря своим глазам, обвел взглядом помещение, где не было не только посетителей, но даже приросшего к своему месту человека за стойкой. Ланарк повернулся и начал спускаться по лестнице.

С площадки между этажами он заметил внизу, в фойе, девушку, которая покупала в кассе сигареты. Это была Гэй. Окликнув ее, Ланарк поспешил вниз. Она выглядела побледневшей и исхудавшей, но откликнулась удивительно живо и быстро потянулась, чтобы поцеловать его в губы.

– Где ты пропадал, Ланарк? Что за таинственное исчезновение?

– Лежал в кровати. Пойдем со мной наверх.

– Наверх? Там теперь никто не бывает. Ужасное место. Мы ходим в нижнее кафе, где мягче освещение. – Гэй указала на толстый красный занавес – Ланарк думал, что за ним находится вход в кинозал. Она потянула занавес со словами: – Пойдем к нам. Здесь вся старая компания.

За занавесом было черным-черно.

Ланарк заметил:

– Здесь совсем нет освещения.

– Просто у тебя глаза еще не привыкли.

– А Рима там?

Отпустив занавес, Гэй отозвалась смущенно:

– Я ее не видела как будто… со дня празднования моей помолвки.

– Значит, она дома?

– Наверное.

– Не скажешь ли, как туда добраться? Когда я там был, стоял туман, и теперь мне не найти дорогу.

Лицо Гэй внезапно постарело. Она сложила руки, наклонила голову, смерила Ланарка косым взглядом и еле слышно произнесла:

– Я могла бы тебя проводить. Но Сладден будет недоволен.

– Проводи, Гэй, будь добра! Она помогла тебе тогда, на вечеринке. Боюсь, с ней тоже что-то неладно.

Гэй скользнула по нему взглядом одновременно лукавым и испуганным.

– Сладден послал меня за сигаретами, а он терпеть не может ждать.

Ланарк заметил, что его драконья рука сжалась, чтобы ударить Гэй. Он затолкал ее в карман, где она стала корчиться, как краб. Гэй ничего не заметила. Она протянула задумчиво:

– Ты очень сильный, Ланарк. Я могу с тобой пойти, если ты меня поддержишь. Но Сладден ни за что не простит.

Гэй ступала так неуверенно, что Ланарку пришлось поддерживать ее, обнимая за талию здоровой рукой. Вначале они шли быстро, потом давление на руку начало увеличиваться. Ноги Гэй скользили на асфальте, и с каждым шагом двигаться становилось труднее, словно ее связывала с исходной точкой резиновая веревка. Ланарк помедлил под фонарем, чтобы отдышаться. Гэй обвила рукой фонарный столб, удерживаясь на месте. Лицо ее было безмятежно. Она бросила на Ланарка косой робкий взгляд.

– У тебя на правой руке перчатка. А у меня – на левой!

– Ну и что?

– Если ты покажешь мне твою болезнь, то я покажу тебе мою!

Ланарк открыл было рот, собираясь сказать, что не интересуется ее болезнью, но Гэй поспешно стянула свою меховую перчатку. От удивления он онемел. Он ожидал увидеть драконьи когти, похожие на его собственные, но увидел только красивую маленькую ручку с белой кожей. Пальцы были слегка согнуты, и Гэй выпрямила их, показывая ладонь. Ланарк не сразу понял, что там такое. Это был рот, саркастически улыбавшийся рот. Он открылся и едва слышно пропищал: «Ты пытаешься во всем разобраться, и мне это интересно».

Это был голос Сладдена. «Я в аду!» – шепнул Ланарк. Рука Гэй упала. Ланарк увидел, что ноги девушки висят в воздухе, приблизительно в дюйме от асфальта. Тело ее болталось, словно было привешено к крюку, пропущенному через мозг, губы глупо и бессмысленно улыбались, челюсть отвисла, а слова вылетали изо рта, не сопровождаемые артикуляцией. Слабое эхо, как в пещере, не помешало узнать голос Сладдена, бойко вещавший: «Пришло время нам вновь сойтись, Ланарк»; а тот же, но слабенький голосок взвизгнул в ладони: «Ты слишком беспокоишься о чем не надо».

– О-о! – пробормотал Ланарк. – Я в аду!

Он попятился, зажав себе рот обеими руками – голой и в перчатке – и не спуская глаз с болтавшейся в воздухе Гэй. Как предмет, насаженный на проволоку, она дернулась и тоже заскользила прочь, по направлению к кафе, сначала медленно, потом быстрее. Бессмысленно улыбавшееся лицо уменьшалось, пока не сделалось точкой.

Он повернулся и бросился бежать.

Он бежал не разбирая дороги, пока не поскользнулся и не шлепнулся в снежное месиво, ушибив бедро и плечо и промочив брюки. Когда он поднялся, на смену испугу пришло отчаяние. Ему страстно хотелось покинуть этот город, но при том он не сомневался, что улицы, здания и больные люди простираются бесконечно во всех направлениях. Вблизи находилась ограда, за нею виднелся не раскисший под дождем сугроб. Оттуда торчало два или три голых дерева. Деревья и снег манили свежестью, и Ланарк, не удержавшись, перебрался через ограду и побрел между стволами. В свете оставшихся за спиной уличных фонарей слабо вырисовывался склон холма, который, как кладбище, был поделен на участки. На бледном снежном покрывале стояли черные надгробия, и Ланарк обходил их, поражаясь тому, что земля в этом месте некогда поглощала людей естественным образом. Он достиг тропы со скамьей на обочине, рукавом смахнул с сиденья снег, опустился на колени и трижды крепко приложился лбом, из самых глубин души извергая крик: «Выпусти меня! Выпусти меня! Выпусти меня!» Он тут же поднялся, оглушенный ударами, но равнодушный к промокшему платью и боли во всем теле. Странная бодрость охватила его. На вершине холма среди обелисков виднелось желтое зарево, которое выхватывало из темноты где основание, а где силуэт, и Ланарк побежал туда.

Склон наверху был необычайно крутой, и несколько раз Ланарк, взбежав, скатывался назад, пока не ухитрился между двух памятников ввалиться на плоское место. Вершина холма представляла собой круглый участок с обелисками по краю и в центре. Они были старые, высокие, с надписями, выгравированными на пьедесталах. Его ошеломил свет, который, судя по всему, исходил от устойчивого огня, не поднимался выше пяти футов от земли и не отбрасывал тени. Обойдя центральную группу памятников, Ланарк не обнаружил его источник. Наиболее ярко был освещен пьедестал, расположенный там, где Ланарк вошел в круг, – там он и стал искать разгадку. Это был мраморный блок, возведенный работниками и дирекцией ковочного завода «Теркс-роуд» как знак благодарности доктору за верность фирме и ценное сотрудничество с 1833 по 1879 год. Вторично перечитывая эту надпись, Ланарк заметил в центре камня расплывчатую тень. Обернулся посмотреть, что за предмет ее отбрасывает, но ничего не увидел. При новом взгляде тень напомнила ему птицу с распростертыми крыльями. Однако тень сгущалась, и Ланарку стало ясно, что она принимает форму рта, шириной три фута, с ровной, спокойной линией сомкнутых губ. Его сердце возбужденно забилось – явно не от страха. Окончательно сформировавшись, губы разомкнулись и заговорили. Подобно тому как одиночный яркий луч слепит глаза, не рассеивая тьму в комнате, так и этот голос звучал пронзительно, вовсе не будучи громким. Он так раздирал уши, что Ланарк во время речи не понял ни единого слога, однако вспомнил все, когда наступила тишина. Рот произнес: «Я – выход».

– Что это значит? – спросил Ланарк.

Губы сомкнулись в линию, словно бы начерченную на камне, и быстро спустились к земле, скользнув по выступам цоколя так же непринужденно, как скользит тень чайки по поверхности водопада. Линия метнулась по снегу и остановилась, открывшись овальной ямой у ног Ланарка. Края губ лежали на снегу легкой тенью, но далее следовал крутой изгиб, а ниже виднелись превосходные зубы. Из темноты между рядами зубов повеяло холодным ветром с соленым запахом гниющих водорослей, а затем горячим, отдававшим жареным мясом. От страха голова у Ланарка пошла кругом. Ему вспомнился рот в ладони Гэй, за которым не было ничего, кроме холодного человека, говорившего гадости людям в темной комнате. Он спросил: