Ковчег спасения. Пропасть Искупления
Нельзя было дать Скади время разобраться толком. Пришлось действовать быстро, зная, что он, наверное, больше не увидит Фелку. Вряд ли останется на свободе или вообще в живых, когда попытка бегства придет к планируемому финалу. К самой трудной, решающей стадии. Как хорошо было бы увидеть Фелку перед бегством. Конечно, Клавэйн не убедил бы ее удрать вместе. И даже если бы чудом смог, с ней побег оказался бы неосуществимым. Но Клавэйн позволил бы ей узнать и понять его намерения. Она бы не выдала тайны, ни в коем случае. Может, и не согласилась бы, но отговаривать бы уж точно не стала. И когда бы пришла пора навсегда распрощаться, возможно, Фелка ответила бы на вопрос, который он никогда не отваживался задать, – вопрос о далеком прошлом, о гнезде Галианы, о страшной войне на Марсе и его первой встрече с Фелкой. Клавэйн спросил бы Фелку: может, она его дочь?
А теперь придется доживать, не зная ответа. Хотя, если бы и остался, наверное, никогда бы не набрался решимости спросить. Ведь сколько лет прошло, а он так и не задал вопрос. Но теперь впереди лишь изгнание, плен, смерть. И невозможность узнать простую человеческую правду давит на плечи свинцом.
Надо к этому привыкнуть.
Уже приходилось дезертировать, оставлять за плечами былую жизнь. Клавэйн выжил, оправился от потрясения. Теперь он намного старше, но не столь уж немощный, чтобы не выдержать тягот изгнания. Секрет выживания в том, чтобы сосредоточиться на насущном, сиюминутном. Дела обстоят не так уж плохо – ведь жив, и ранения нетяжелые. Возможно, вдогонку уже запустили ракеты-перехватчики, но, скорее всего, недавно, иначе корвет уже засек бы их. Кто-то – вполне возможно, что Ремонтуар, – сумел задержать погоню, дать фору другу. Не слишком большую, но и такая лучше, чем мгновенное превращение в облако ионизированного газа.
Клавэйн невесело улыбнулся – если и прикончат, то, по крайней мере, вдали от дома.
Поскреб в бороде. Из-за перегрузки это потребовало немалых усилий. Двигатели корвета еще выдавали максимальную тягу, создавая ускорение в три g – солидная прибавка к весу. Корвет шел ровно, будто притягиваемый массивной звездой. Каждую секунду в реакторе аннигилировала частица антиматерии величиной в бактерию, но пока запасы металлического водорода и антиматерии оставались почти нетронутыми. Корвет может достичь любой точки системы меньше чем за десять дней. Ускориться можно и сильней, но тогда слишком уж возрастет нагрузка на двигатели.
Но главное, у Клавэйна был план.
Ускорители корвета намного превосходили двигатели демархистов, хотя и работали на ином принципе, нежели сочленительские двигатели для звездолетов. Небольшие, не способные разогнать массу в миллионы тонн до скорости, лишь на доли процента отличающейся от световой, они имели важное тактическое преимущество: практически не излучали нейтрино. А раз Клавэйн отключил активные датчики, засечь корвет могли только по пламени реактивного выхлопа, по вырывающемуся из дюз потоку релятивистских частиц. Но выхлоп был сфокусирован до толщины рапирного лезвия, он рассеивался в стороны очень слабо, и обнаружить его можно было только в узком углу и в непосредственной близости от кормовой части корвета. Конечно, с расстоянием струя выхлопа расширялась – но и слабела, будто свет фонаря с удалением от него. Вдали лишь наблюдатель на оси потока мог зарегистрировать достаточное число фотонов, чтобы зафиксировать положение корабля. В масштабах системы отклонение уже в доли градуса не позволяло определить координаты корвета.
Но изменить угол струи – значит изменить и направление полета. Материнское Гнездо такого не ожидает. Наверняка там полагают: Клавэйн мчится по оптимальной, кратчайшей траектории к Эпсилону Эридана, чтобы направиться затем к Йеллоустону, обращающемуся по близкой к звезде орбите. Туда доберется за двенадцать дней. А куда ему податься еще? До другой звезды корвету не дойти. У него едва хватит ресурсов для полета к кометному облаку. А прочие миры системы пока еще под властью демархистов, пусть и номинальной. Пусть их власть и ослабла, но перепуганные колонисты, страшащиеся демархистов, могут атаковать, несмотря на заверения в дезертирстве и намерении передать важные военные секреты.
Клавэйн это учитывал. Он составил план еще до того, как ткнул пьезоножом в пленку на поверхности кометы. Может, не самый изящный и разумный замысел и с малыми шансами на успех, но ведь на обдумывание оставались считаные минуты. И Клавэйн использовал их наилучшим образом. Даже потом, когда появилась возможность спокойно все обдумать, ничего лучшего не представилось.
Но для его успеха нужна толика доверия.
– Я хочу знать, что со мной случилось! – потребовала Скади.
На нее посмотрели, затем переглянулись. Она ощущала, как лихорадочно скачут их мысли, как напряжена, наэлектризована обстановка – будто перед грозой.
Первый хирург изобразил спокойствие и уверенность. Решительно проговорил:
– Скади, послушайте…
– Я хочу знать, что со мной случилось!
– Главное, вы живы. Были тяжело ранены, но выжили. Но пока нуждаетесь…
Деланое спокойствие подвело врача. Он запнулся.
– Нуждаюсь в чем?
– В нормальном лечении. Но все будет хорошо, уверяю.
Почему-то Скади не могла заглянуть в их головы. У большинства сочленителей такая изоляция вызвала бы крайне неприятные и пугающие ощущения и мысли, но Скади была неплохо подготовлена к подобному. Как-никак она состояла в Узком совете.
– Что не в порядке с моими имплантатами?
– С ними все в порядке.
Скади вспомнила, что главного хирурга зовут Делмар.
– Так почему же я не слышу другие разумы?
Она поняла, каким будет ответ, еще не завершив фразы. Эти люди не хотят, чтобы Скади увидела себя их глазами. Не желают, чтобы узнала в полной мере о случившемся с ней.
– Скади…
– Не трудитесь придумывать объяснения. Почему меня разбудили?
– С вами захотели встретиться.
Она не могла двинуть головой – только глазами. Скосив их, заметила Ремонтуара, приближающегося к ее койке. Он был облачен в белоснежный халат поверх тускло-белой одежды. Голова казалась отсоединенной от тела странно колышущейся сферой. Перед ним расступились длинношеие медицинские роботы. Главный хирург скрестил на груди руки, посмотрел на гостя с крайним неодобрением. Прочие врачи быстро покинули комнату.
Скади глянула на свою кровать, но увидела только расплывчатую белизну, возможно иллюзорную. Рядом слышалось тихое жужжание. Обыкновенная больничная обстановка.
Ремонтуар присел рядом. Спросил:
– Что вы помните?
– Скажите, что со мной произошло, и я расскажу, что помню.
Ремонтуар глянул на хирурга и позволил Скади уловить мысль, посланную Делмару.
– Боюсь, вам придется нас оставить. И забрать с собой ваши машины, поскольку они содержат записывающие устройства.
– Ремонтуар, мы оставим вас на пять минут, не больше. Вам хватит?
– Раз нельзя больше, придется уложиться.
Ремонтуар кивнул и посмотрел, улыбаясь, как хирург покидал комнату, гоня перед собой роботов. Те грациозно изгибали длинные шеи, проходя в дверь.
– Вы уж извините…
– Ремонтуар, всего пять минут!
Скади попыталась шевельнуть головой – безуспешно.
– Ремонтуар, подойдите ближе. Я плохо вижу вас. Врачи не захотели объяснить, что со мной случилось.
– Вы помните комету? С нами был Клавэйн, вы показывали ему строящиеся корабли.
– Помню.
– Клавэйн запустил двигатели, прежде чем мы смогли подняться на борт. Корвет был еще пришвартован.
Скади помнила, что взяла Клавэйна с собой, направляясь к тайной верфи, – но больше ничего в памяти не осталось.
– А он сумел удрать?
– Да, но об этом позже. Клавэйн включил двигатели, не отдавая швартовы. Они оборвались. Вас зацепило лопнувшим тросом.
Скади подозревала с самого пробуждения: с ней произошло что-то по-настоящему скверное. Но что именно, представить не могла.
– Зацепило?
– Ранило. Очень тяжело. Если бы вы не были сочленителем, не имели имплантатов, помогающих справиться с шоком, боюсь, погибли бы – несмотря на все меры, принятые системами скафандра.
– Черт возьми, так покажите мне меня!
– Здесь нет зеркала. Без него – никак. Я не могу преодолеть установленную Делмаром нейроблокаду.
– Тогда расскажите! Ремонтуар, опишите, что со мной!
– Скади, я пришел не для этого… В самом ближайшем времени Делмар погрузит вас в рекуперативную кому. Когда проснетесь опять, будете здоровы. Я пришел спросить о Клавэйне.
Скади подавила желание немедленно выпытать, что же с ней стряслось. Спросила:
– Он еще жив?
– Да. Его пока не сумели остановить.
Несмотря на гнев и отчаяние, дело Клавэйна интересовало Скади едва ли не больше, чем собственное состояние. К тому же одно с другим связано, не так ли? Непонятно, что случилось, но ведь это дело рук Клавэйна. И не важно, намеренно он ранил ее или нет.
В предательстве случайности не бывает.
– Где он?
– Забавно, но никто, похоже, не знает. Его выхлоп засекли – Клавэйн направлялся к центру системы. Мы полагаем, к Йеллоустону и Ржавому Поясу.
– Демархисты же его на части разорвут!
– Да, они питают к нему особые чувства. Но теперь, похоже, он летит в другую сторону. Сменил направление. Куда – непонятно. Выхлоп его двигателей мы потеряли.
– У нас по всей системе мониторы. Наверняка он попал в поле зрения хотя бы одного.
– К сожалению, Клавэйну известно их расположение.
– Ракеты выпущены?
– Да, но ни одна не подобралась на достаточное расстояние, чтобы навестись самостоятельно. Им не хватило топлива, чтобы вернуться в Гнездо. Пришлось взорвать.
Скади почувствовала текущую по подбородку слюну.
– Ремонтуар, зарубите на носу: мы должны его остановить!
– Но если мы и сумеем засечь выхлоп, ракеты уже не догонят цель. И ни один из наших кораблей не догонит.
Скади постаралась обуздать гнев. Заметила уже спокойней:
– У нас есть прототип.
– Даже «Паслен» не настолько быстр – по крайней мере, в масштабах системы.
Скади молчала несколько секунд, прикидывая, какие сведения можно раскрыть, не нарушив тайны. В конце концов, дела Внутреннего святилища необходимо хранить в секрете даже от Узкого совета.
– Ремонтуар, этот корабль достаточно быстр.
Открылась дверь. В нее проскочил робот, за ним показался Делмар. Ремонтуар встал и вытянул руки ладонями вперед.
– Пожалуйста, еще минуту…
– К сожалению, более не вижу возможности оставить вас наедине, – хмуро заявил Делмар.
Скади зашипела. Ремонтуар приблизился, нагнулся так, что их головы разделяло несколько сантиметров, и контакт разумов стал возможным без усиливающей аппаратуры.
– «Паслен» сможет догнать. Порог его ускорения намного выше, чем вы думаете.
– Насколько выше?
– Намного. Увидите сами. Вам достаточно знать, что «Паслен» сумеет взять след корвета и приблизиться на дальность выстрела. Само собой, вы будете со мной на «Паслене». Ведь вы солдат. Знаете оружие гораздо лучше, чем я.
– Быть может, нам бы стоило подумать о способе возвратить его живым?
– Вам не кажется, что время для этого уже прошло?
Ремонтуар промолчал, но Скади поняла: она угодила в самую точку. Вскоре он поймет ее правоту и согласится. Ремонтуар – сочленитель до мозга костей и потому примет любой образ действий, сколь угодно жестокий, если он во благо Материнского Гнезда. В этом разница между Ремонтуаром и Клавэйном.
– Скади…
– Да?
– Если я соглашусь на ваше предложение…
– У вас есть встречное требование?
– Не требование, просьба. Пусть к нам присоединится Фелка.
Скади сощурилась. Хотела уже отказать, но вдруг осознала, что причина отказа, которую она хотела привести, недейственна. Ведь Фелка тоже член Узкого совета, и ее присутствие не скажется на секретности операции.
– Чем же полезно ее участие? – спросила Скади.
– Это зависит от ваших намерений. Если вы отправляете вдогонку расстрельную команду, Фелка, конечно же, без надобности. Но если вы хотите вернуть Клавэйна живым – а живым, полагаю, вы должны его вернуть, – тогда ее полезность переоценить трудно.
Скади понимала, что он прав. Хотя признавать это было неприятно. Клавэйн нужен, чтобы вернуть «адское» оружие. Без Клавэйна операция сильно затруднится. Потому весьма заманчиво привезти его назад в Гнездо и высосать начисто накопленный за многие годы военный опыт. Но захват неизмеримо трудней, чем убийство дальнодействующим оружием. А пока Клавэйн жив, есть вероятность его попадания к демархистам. Те, несомненно, с удовольствием узнают о новой кораблестроительной программе, о намечающейся эвакуации и тайном страшном оружии.
Не исключено, что после таких известий демархисты воспрянут духом и приобретут новых сторонников, до сих пор сохранявших нейтралитет. Если соберутся с силами и при поддержке ультра и черт знает кого еще предпримут отчаянную атаку на Материнское Гнездо, все может рухнуть.
Нет. Клавэйна следует убить. Здесь и спора быть не может. Вместе с тем нужно создать впечатление открытости для чужого мнения, готовности согласиться. А значит, согласиться с присутствием Фелки.
– Это шантаж?
– Нет, Скади. Разумное предложение. Если кто и может переубедить Клавэйна, так это Фелка.
– Он не послушает ее, даже если…
– Даже если она его дочь? Это вы хотели сказать?
– Ремонтуар, он старик. Причем с маниакальными идеями. Я не хочу нести ответственность за его бредни.
Роботы расступились, позволяя Ремонтуару покинуть комнату. Скади наблюдала, как овал его лица, кажущийся независимым, отделенным от тела, вдруг пропал, будто лопнул воздушный шарик. В ходе разговора казалось иногда: есть щели в нейроблокаде, пути, по вполне понятным причинам не перекрытые Делмаром полностью. Мгновениями, словно при вспышках стробоскопа, открывалась возможность заглянуть в разум Ремонтуара. Наверное, он и не догадывался о подглядывании. А может, Скади лишь вообразила, что подглядывала?
Вообразила или нет, Ремонтуара наполняли ужас и жалость. Что же он увидел в ней?
– Делмар, я хочу знать! – резко произнесла она.
– Скади, это потом, после выздоровления. А сейчас я должен вернуть вас в кому.
– Гад! Покажи сейчас!
Он приблизился. Робот с длинной лебяжьей шеей выглядывал из-за его плеча, хромированные сочленения шеи блестели. Машина крутила головой, рассматривая и оценивая.
– Хорошо. Но не говорите потом, что я вас не предупреждал.
Блокада ушла – будто с лязгом упали тяжелые стальные заслоны. Хлынул поток данных. Скади увидела себя глазами Делмара.
В лежащей на больничной койке без труда опознала себя – голова удивительным образом осталась нетронутой. Но остальное…
Скади передернуло от омерзения, словно при виде древней фотографии в патолого-анатомическом альбоме. И захотелось скорее перелистнуть страницу.
Оборвавшийся трос рассек ее надвое. Полоснул наискось, от левого плеча к правому бедру. Будто скальпелем отрезал ноги и левую руку. Жизнеподдерживающая аппаратура закрыла раны глянцевито-белым панцирем, словно огромным нарывом, наполненным белесым гноем. Под панцирем гудело и жужжало. Откуда выходили трубки, несли жидкости в приземистые белые модули у кровати. Со стороны казалось, будто Скади закована в растущий кристалл белого металла. Он скоро поглотит ее, превратит в химеру, фантасмагорию.
– Делмар…
– Скади, мне очень жаль, но я же предупреждал…
– Вы не понимаете… Это состояние меня не беспокоит. Ничуть. Разве я не сочленитель? У нас все можно починить и вылечить, было бы время. Я уверена, вы сможете вернуть меня в прежнее состояние.
Она сразу ощутила чувство облегчения, затопившее разум врача.
– Да, конечно, со временем я смогу…
– Проблема в этом «со временем». Самое большее через три дня мне надо быть на корабле.
Глава тринадцатая
Торна пришлось силой тащить в офис инквизитора. Скрипнула большая дверь, и вот он внутри, глядит на женщину, стоящую спиной к нему у окна. Выглядела она меньше и моложе, чем он ожидал, – ни дать ни взять девочка-подросток, напялившая взрослую одежду. Обута в начищенные до блеска сапоги. В них заправлены темные брюки. Кожаная однобортная куртка великовата, затянутые в перчатки руки тонут в рукавах, подол до колен. Черные блестящие волосы зачесаны назад, спадают гладко до шеи, а там чуть завиваются, похожие на перевернутые знаки вопроса. Голова чуть повернута, виден профиль: кожа немного темнее, чем у Торна; тонкий, чуть крючковатый нос над небольшим ртом; губы сурово сжаты.
Она обернулась и сказала стоящему у двери охраннику:
– Вы свободны.
– Мэм…
– Я сказала: вы свободны!
Охранник ушел. Торн стоял, чуть покачиваясь, вздрагивая. Женщина то и дело уплывала из фокуса. Она очень долго смотрела молча. Наконец заговорила, и Торн узнал голос, доносившийся прежде из интеркома в коридоре.
– Вас не слишком сильно избили? Поверьте, мне очень жаль.
– А уж как жаль мне…
– Я всего лишь хочу побеседовать.
– Может, вам стоит получше следить за тем, что случается с вашими гостями?
Говоря, Торн ощутил вкус крови во рту. Вот мерзавцы!
– Не пройдете ли со мной туда? – Она указала на дверь в задней стене, похожую на вход в личный кабинет. – Нам кое-что необходимо обсудить.
– Спасибо, мне и тут удобно.
– Вообще-то, я приказала. Откровенно говоря, Торн, мне на ваше самочувствие трижды плевать.
Он задумался. Сумела ли эта женщина уловить его реакцию? Мгновенное расширение зрачков, выдающее истинный отклик на внезапный вопрос? А может, сейчас в шею уткнулся луч лазерного сенсора, измеряющего соленость кожи? В любом случае характерный отклик от нее не укрылся. По слухам, у инквизиции есть настоящий сканер памяти, тщательно оберегаемый еще с первых дней существования колонии.
– Не знаю, за кого вы меня принимаете, но…
– Да знаете вы! Хватит играть. Идите за мной.
Он прошел в другую комнату – меньше размерами, без окон. Осмотрелся, высматривая ловушку или технику, способную быстро превратить это помещение в пыточную. Но комната выглядела невинно: вдоль стен – сплошь этажерки, распираемые бумагами, на единственной свободной стене – карта Ресургема, усеянная булавками и огоньками. Инквизитор предложила Торну кресло у широкого стола, занимавшего бо́льшую часть пространства. Напротив сидела другая женщина, уперев локти в столешницу. С виду старше инквизитора, но такая же сухая и жилистая. При шляпе, одета в тяжелое серо-бурое пальто с флисовым воротником и манжетами. Обе женщины странно походили на птиц: тонкокостные, но проворные и крепкие. Сидевшая за столом курила.
Торн опустился в предложенное кресло.
– Кофе?
– Спасибо, нет.
Курящая подтолкнула к нему пачку сигарет:
– Закуривайте!
– Спасибо, но и этого не нужно.
Однако пачку Торн взял, повертел в пальцах, рассматривая непривычные рисунки и логотипы. Произведено не в Кювье. Похоже, и не на Ресургеме. Подтолкнул пачку назад, к старшей женщине:
– Я могу идти?
– С чего бы? Мы еще и не начинали.
Инквизитор налила себе кофе, уселась рядом с курящей.
– Начнем со знакомства. Вам известно, кто вы, нам известно, кто вы, но вам вряд ли известно, кто мы. Конечно, некоторое представление обо мне вы имеете… но вряд ли правильное. Мое имя Виллемье. А это моя коллега…
– Ирина, – быстро сказала старшая.
– Да, Ирина. А вы, вне сомнений, Торн. Тот, кто причинил нам в последнее время столько вреда.
– Я не Торн. Правительство даже понятия не имеет, кто такой Торн.
– И откуда вы это знаете?
– Просто читаю газеты.
– И вы правы. Департамент внутренних угроз ничего не знает о Торне. Но это исключительно потому, что я не даю ему выйти на ваш след. Вы представить не можете, чего мне это стоит. Сколько времени, средств и нервов я на это трачу.
Он пожал плечами, стараясь изобразить равнодушие:
– Это ваша проблема, не моя.
– Торн, я на вашу благодарность и не рассчитывала. И это естественно. Поскольку вы пока не видите, так сказать, общей картины.
– Что за общая картина?
– К этому мы вскоре вернемся. А сейчас давайте поговорим о вас. – Виллемье похлопала по толстой папке, лежащей на краю стола, придвинула ее к Торну. – Пролистайте. Получите удовольствие.
Он взял не сразу. Смотрел на инквизитора, размышляя. Открыл наугад, посередине, просмотрел несколько подшитых документов.
Словно ящик открыл, набитый ядовитыми змеями.
Он увидел хронику своей жизни в мельчайших подробностях, с иллюстрациями и комментариями. Прочитал свое настоящее имя – Ренцо – и детали биографии. Все появления на публике за последние пять лет. Все сколько-нибудь значительные антиправительственные акции, в которых он принял участие, – с аудиозаписями, фотографиями, отчетами информаторов.
– Интересно-то как, – ухмыльнулась старшая женщина.
Торн листал, и мороз шел по коже. В живот будто налили ледяного свинца. За такие дела уже раз десять можно казнить, после образцово-показательных процессов.
– Я не понимаю, – растерянно проговорил он.
Конечно, не хотелось валиться на спину и задирать лапки после стольких лет борьбы. Но что поделать?
– Торн, чего вы не понимаете? – спросила Виллемье.
– Ваш Департамент… ведь он занимается внешними угрозами, не внутренними. Вы отвечаете за поиски триумвира. Я же не… В общем, разве вы должны интересоваться Торном?
– Еще как, – кивнула инквизитор, доливая кофе.
Старшая женщина затянулась, выдохнула клуб дыма:
– Торн, дело в том, что мы с коллегой саботируем работу Департамента внутренних угроз. Стараемся, чтобы вас не поймали. Поэтому нам нужно знать о вас не меньше, чем знает Департамент, а, наоборот, гораздо больше.
Какой странный акцент. Торн попытался вспомнить, где слышал такой, и не смог. Возможно, в молодости?
– А зачем саботировать?
– Дело в том, что вы нужны нам живым.
Старшая улыбнулась – мгновенное движение, быстрое и резкое. Будто обезьянья гримаска.
– Это обнадеживает.
– Сейчас вы захотите узнать причину, – заметила Виллемье, – и я отвечу. Так мы и перейдем к общей картине. Очень прошу, слушайте хорошенько.
– Я весь внимание.
– Этот Департамент инквизиции, предназначенный для противодействия внешним угрозам, вовсе не то, чем кажется. Возня с преследованием военного преступника Илиа Вольевой – не более чем прикрытие настоящей, чрезвычайно секретной деятельности. Кстати, Вольева умерла много лет назад.
Ему показалось, что инквизитор лжет, но странным образом ее ложь куда ближе к правде, чем все известное Торну о Департаменте внешних угроз.
– Так зачем делать вид, что вы разыскиваете ее?
– Затем, что наш поиск тесно с нею связан. Мы хотим добраться до ее корабля. Имя Вольевой – отличное прикрытие для таких поисков, позволяющее не упоминать нашу истинную цель.
Старшая женщина, назвавшая себя Ириной, кивнула.
– В сущности, весь этот Департамент занят кораблем Вольевой, и более ничем. Прочее – лишь маскировка, хотя неимоверно сложная, включающая без малого войну с полудюжиной других департаментов.
– Что же может быть таинственного в поисках корабля?
Женщины переглянулись.
– Я расскажу, – заявила Ирина в тот момент, когда инквизитор уже открыла рот. – Операция засекречена из-за неизбежных волнений в случае огласки.
– Не понимаю.
– Проще говоря, паника будет. – Она махнула сигаретой для вящей убедительности. – Официально, еще со времен Жирардо, правительство всегда заявляло: главная цель – терраформирование. После проблем с Силвестом правительство уцепилось за терраформирование еще крепче. Сделало его центральной идеей, главным своим оправданием. Любой, кто оспаривает, – нелоялен. Враг народа. Уж кому-кому, а вам это втолковывать едва ли нужно.
– И как в эту картину вписывается корабль?
– Как способ бегства. Одно ведомство обнаружило удивительное и весьма пугающее обстоятельство. – Ирина выпустила дымное облачко. – Внешняя угроза и в самом деле есть – но не того рода, какой мы представляли себе изначально. Ее изучение еще продолжается, но вывод однозначен: Ресургем нужно эвакуировать, возможно, в пределах ближайшего года или двух. Самый оптимистичный прогноз – пять лет. И кажется, он чрезмерно оптимистичный.
Ирина пристально посмотрела на Торна – хотела знать, какой эффект произвели ее слова. Возможно, ожидала, что придется повторить их, если он не поймет с первого раза.
– Извините, но эта неуклюжая ложь меня не убеждает. – Он покачал головой.
– Вы не верите? – Женщина, назвавшая себя Ириной, выглядела оскорбленной.
– В это трудно поверить.
– Но вы же всегда хотели покинуть Ресургем! – вмешалась инквизитор. – Всегда утверждали, что колония в опасности!
– Я хочу улететь отсюда. А кто не хочет?
