Медленные пули

– Не совсем. Я настоял, что у этой бутылочки символическая функция.

– И ты прав, сынок. – Иван глотнул и поставил бутылочку среди личных вещей с другой стороны ложа. – Ты помог и себе. Ты вправе кое на что рассчитывать. Садись.

– Я по-прежнему не понимаю, зачем я здесь.

– Никаких секретов. Я должен поведать тебе кое-что. И только тебе. Никому из старших по чину очевидников я не могу доверять.

Серхио сел рядом с ложем, нервно озираясь. На миг ему показалось, что в тенях и сиянии свечи отливает бронзой лицо Беллармина. Но только показалось.

– То, что вы желаете открыть мне, имеет касательство к… кивидинокам?

– К кивидинокам, Погибели и всему остальному!

Иван замолчал, облизал губы, изучая Серхио сквозь полусомкнутые веки.

– Я не такой реакции от тебя ожидал.

– Я… – Серхио покачал головой.

«…думал об Индрани».

– Как по-твоему, когда все это зародилось? – Старик повел рукой вокруг. – В тот день, когда я прекратил убирать дерьмо в Смоленске.

– Я…

– В тот день, когда явились кивидиноки. Октябрь две тысячи семьдесят восьмого. Нулевой Год. Да, я знаю, ты думаешь, что тебе все это известно. Этот эпизод-де хорошо задокументирован. Так-то оно так, однако…

Иван нашел в себе силы сменить горизонтальное положение на более близкое к сидячей позе. Серхио подскочил к нему и подложил подушки под спину.

– …впоследствии оказалось, что не так уж и хорошо. Если бы я просто выложил тебе все, сынок, ты бы наверняка счел меня маразматиком, утратившим контакт с реальностью.

– Я никогда не смел подвергать сомнениям истинность сказанного вами. И никто из нас не смел.

– Посмотрим, будешь ли ты так же стоек в этом, когда я закончу рассказ, сынок. – Иван пригубил еще кланового виски, протянул бутылочку в сторону Серхио, не дождался реакции и продолжил: – Сколько тебе стандартолет, сынок? Двадцать четыре, двадцать пять? Ты не мог быть старше меня в тот день. Мы тогда еще не называли их кивидиноками. Это слово вошло в обиход значительно позже, когда они перешерстили наши культурные слои и сами выбрали себе имя. Оно из языка чиппева, означает «принадлежащие ветру». Возможно, имело какое-то отношение к способу их перемещения в пространстве.

– Возможно.

Они прибыли восемьдесят четыре года назад, ворвавшись в Солнечную систему на околосветовой скорости. Их корявый, грубо-ромбической формы корабль, бывший некогда маленьким астероидом, выставил солнечный парус, долетев примерно до Плутона. Предположение, что гости пересекли межзвездную бездну в ошибочной уверенности, будто солнечный ветер замедлит их движение, любому показалось бы смехотворным. Тем не менее уже через три часа кивидинокийский корабль практически остановился, затем аккуратно сложил парус и направился к Земле.

Пригласили дипломатов. Немногочисленные имевшиеся изображения представляли кивидиноков ангелами из стали и неона, гуманоидами, чьи формы расплывались и двоились, будто у спускавшейся по лестнице Обнаженной Дюшана. Представляли стройными, как кинжалы, и крылатыми, причем светоносные массивные крылья, казалось, угасали и таяли где-то в нижней части фигуры, будто сшитые из тончайшего шелка. Лица кивидиноков отличались болезненной красотой, но вместе с тем походили на маски, а ротовые щели и сверкавшие ярче алмазов глаза выражали бесстрастное спокойствие. Очень быстро выяснилось, что дипломаты имеют дело с машинами. Кивидиноки утверждали, что изначально им была присуща органическая форма, но от нее отказались десятки миллионов лет назад.

«Наше миропредставление отличается от вашего, – заявили они на одной из редких публичных дискуссий о своей природе. – Наше восприятие квантового уровня реальности расходится с вашим. И когда мы обладали формой вроде вашей, оно тоже было иным».

– Как думаешь, что они имели в виду? – спросил Иван, процитировав Серхио эти фразы и тем прервал повествование. – Да нет, оставь магнитофон. Пускай крутится.

– Не могу даже предположить.

– Это должно иметь отношение к процессу их трансформации в машинное обличье, разве нет?

– Ваше предположение, несомненно, имеет смысл. Но разве это… значимо сейчас? Поверьте, я бы не хотел, чтобы вы утомлялись разговором.

Рука Ивана сжала запястье Серхио.

– Это гораздо важнее, чем ты можешь себе представить. – Старик отчаянно закашлялся и, утихомирив дыхание, с трудом продолжил: – Ты должен осознать: ключ к разгадке – в квантовом измерении. В том, как именно суперпозиция состояний квантовой системы коллапсирует в единственную реальность. Пойми это – и пойми, почему это такая проблема. Тогда поймешь все остальное.

Серхио виновато покосился на магнитофон, сознавая, что каждое сказанное слово накрепко запечатлевается на пленке.

– В семинарии нам рассказывали про котов. Котов в ящиках, с радиоизотопами и ампулами летучего мышьяка.

– В те редкие дни, когда я не убирал дерьмо в Смоленске, я пытался изучать философию. Читал научно-популярные статьи, иногда сам диву давался, что понимаю математические аспекты. Суть в том, что все квантовые системы – атомы, кристаллы, коты и собаки – существуют в суперпозиции возможных состояний, как сложенные стопкой фотокопии. Но только до тех пор, пока ты на эту стопку не посмотришь. Как только над системой производится измерение, как только над любой ее частью производится измерение, система коллапсирует – выбирает один-единственный исход из мириад доступных и отбрасывает все остальные возможности. – Хватка Ивана ослабла. – Дай-ка воды. В горле пересохло. Кланы варят настоящую огненную водицу.

Пока старик пил, Серхио задал вопрос:

– Но мы так и не успели спросить у кивидиноков о том, о чем действительно хотели спросить, не так ли?

Иван прочистил горло:

– Когда они оповестили нас, что отбывают, началась паника. Казалось, мы отпускаем их слишком рано. Слишком мало почерпнули из живительного источника знаний.

– И тогда они сделали нам предложение.

– Да. Они уже неоднократно намекали, что наше… как бы это сказать?.. бытие не таково, как мы себе его воображаем. Что существует определенный фундаментальный, основополагающий аспект нашей природы, о котором мы не имеем никакого понятия. – Иван поднял руку между глазами и пламенем свечи, поглядел, как будто его плоть стала прозрачной. – «Вы, человеки, – говорили они, – просто не постигаете этого». Они сказали, что мы можем потратить все оставшееся нам время, задавая им пустяковые вопросы, а на это фундаментальное упущение даже не наткнемся. И предложили одному-единственному человеку… Да будет мне позволено назвать это просветлением.

– И выбрали вас, – сказал Серхио.

– Уж не думаешь ли ты, что я хлопотал за себя? Иван Пашенков, ассенизатор из Смоленска – какие, во имя ада – или Погибели, – у него могли быть шансы? Не смеши меня, сынок.

– Как вы поступили, узнав, что выбраны? Именно вы из миллионов подавших заявку?

– Да напился в стельку. Или это было на следующий день? Не помню. А как я должен был себя чувствовать? В привилегированном положении? Причастным к элите? Нельзя же всерьез вообразить, что меня выбрали за исключительные личностные качества. Мне просто… повезло.

После этого кивидиноки взяли его на борт своего звездолета. Ему было позволено захватить несколько записывающих устройств, достаточно миниатюрных, чтобы поместились в одежде. Готовясь к отбытию, корабль окружил себя полем поляризованной инерции и выделил одно из направлений пространства, вдоль которого компонента сопротивления ускорению будет нулевой, а во всех перпендикулярных ему – бесконечной.

– Меня обездвижили, – сказал Иван, – накачали наркотиками и поместили на хранение.

– И каково это было?

Умирающий поднял руку и провел невидимую черту вдоль венчика, уцелевшего на его лысом черепе, – пальцы беспрепятственно, как сквозь тонкую вуаль, проникали сквозь редкие волосы.

– Мозг, – сказал он, – разделен на два полушария. Каждому отведены различные задачи, как то: общение на том или ином языке, наслаждение отборным вином, совокупление с женщиной. – Последние слова повисли в воздухе, как упрек. Потом старик продолжил: – Есть нервные цепи, соединяющие оба полушария: комиссура, или мозолистое тело – corpus callosum. С их помощью мы объединяем различные модели мира, сконструированные в каждом полушарии: аналитическую и эмоциональную, например. Кивидинокийский двигатель что-то изменил в моей голове. Нервным импульсам стало тяжело проникать сквозь комиссуру, поскольку для этого требовалось двигаться против выделенной оси поляризующего поля. Я понял, что мои мысли – сознательный опыт – стагнируют, застывают в каждом полушарии по отдельности. Я думал о разных вещах и не мог подобрать обозначений для в возникавших в моем сознании символов, возникавших в моем сознании, потому что необходимые для этого нервные пути были фактически рассечены.

– Но это ведь продолжалось недолго.

Старик махнул рукой:

– Гораздо дольше, чем ты думаешь. Но вот мы прилетели. Мне показали Солнце – маленькое и тусклое, но все же посветлее самых ярких звезд, и это означало, что меня увезли не так далеко за пределы системы.

– Фактически на край кометного облака.