Город Бездны

– На что только не идут некоторые ловкачи! – сказал я.

– Эй, остынь, Мирабель. Ведь это ты не хотел, чтобы мы пустили парня в расход, как только увидим. Укокошить его было бы проще простого.

Он плечом распахивал двери, ведя нас в следующий коридор.

– Но это точно не Рейвич?

– Конечно. Мы провели экспертизу, поняли, что это не он, и взялись за поиски настоящего Рейвича.

– Парень в чем-то прав, – произнес Дитерлинг, – как ни тяжко мне это признавать.

– Спасибо, Змей, на добром слове. За мной не заржавеет.

– Да ладно, не бери в голову.

Васкес пинком отправил в темноту очередную крысу.

– Так что же там приключилось, после чего ты стал одержим этой дурацкой вендеттой?

– Сдается, ты уже в курсе, – отозвался я.

– Да, мир слухами полнится. Особенно когда играет в ящик такая крупная шишка, как Кагуэлла. Вакуум власти и прочее. Но меня удивляет, что вы оба выбрались из передряги живыми. Я слышал, там, в засаде, было чертовски жарко.

– Меня ранило не слишком сильно, – сказал Дитерлинг. – Таннеру досталось куда круче. Он потерял ступню.

– Ничего особенного, – сказал я. – Прижег лучевиком рану и остановил кровотечение.

– Ну да, – согласился Васкес. – Царапиной больше, царапиной меньше… Ай да молодцы, ребята! Никак не устану вами восхищаться.

– Отлично, но, может быть, хватит обсуждать наши скромные персоны?

Моя сдержанность объяснялась не просто нежеланием говорить с Васкесом Красная Рука о недавнем инциденте. Помимо нежелания, немало значил тот факт, что у меня попросту вылетели из головы почти все подробности происшествия. То есть, возможно, я помнил что-то из случившегося до курса коматозного лечения, во время которого мне заново вырастили ступню, – но теперь казалось, что в переделке я побывал очень-очень давно, а не считаные недели назад.

Впрочем, я искренне верил, что Кагуэлла выживет. Вначале считал, что ему повезло: лазерный импульс прошел сквозь тело и каким-то чудом не коснулся жизненно важных органов, словно его траектория была заранее рассчитана искусным хирургом. Но тут начались сложности. Не имея возможности добраться до орбитальной станции – Кагуэлла подвергся бы аресту и казни, еще не успев покинуть пределы атмосферы, – он вынужден был пользоваться услугами черного рынка, самыми дорогими, какие мог себе позволить. Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть мне ногу, но ранения такого типа на войне случаются каждый день. Совсем иное дело – множественные повреждения внутренних органов, они требуют куда более высокого уровня медицины, чем способен предложить черный рынок.

Поэтому он теперь мертв.

А я нахожусь здесь. Охочусь за человеком, который убил Кагуэллу и его жену. И я намерен сразить негодяя одной алмазной стрелкой из заводного пистолета.

Еще до того, как я стал экспертом по безопасности на службе у Кагуэллы, – то есть когда был еще солдатом, – поговаривали, будто я наикрутейший снайпер, могу не просто влепить пулю в голову, а попасть в область мозга с определенной функцией. Это не совсем так, но до сих пор на меня никто не жаловался. Свою работу я люблю делать быстро и аккуратно.

Я от души надеялся не оплошать и при встрече с Рейвичем.

К моему удивлению, потайной коридор вывел нас прямо в середку терминала, в затененную часть главного вестибюля, к посадочной платформе. Я оглянулся на досмотровый пункт, который мы обошли, – там охранники обыскивали пассажиров на предмет оружия и проверяли удостоверения личности на случай, если с планеты попытается улизнуть военный преступник. Удобно примостившийся в моем кармане заводной пистолет не показался бы на экранах сканирующих устройств, что и обусловило мой выбор. Теперь я ощутил легкую досаду оттого, что мои хлопоты пропали всуе.

– Господа, – произнес Васкес, задержавшись на пороге, – дальше я не пойду.

– А мне казалось, ты здесь как рыба в воде, – проговорил Дитерлинг, оглядываясь. – В чем дело? Боишься, что выныривать потом не захочется?

– Что-то вроде этого, Змей. – Васкес похлопал нас по спинам. – Ладно, ребята, идите и разберитесь с этим постмортальным анализом кала. Но не говорите никому, что сюда вас привел я.

– Не беспокойся, – заверил Дитерлинг. – Твоя роль в мероприятии не будет преувеличена.

– Вот и славно. И помни, Змей, – Васкес снова сделал жест, словно стрелял из пистолета, – наш уговор насчет охоты.

– Считай, что ты уже включен в список, по крайней мере с испытательным сроком.

Он исчез в тоннеле, а мы с Дитерлингом остались на платформе. С минуту оба не могли произнести ни слова, ошеломленные и подавленные странностью обстановки.

Мы находились на поверхностном ярусе, в кольцеобразном зале, окружающем посадочную платформу, которая располагалась у основания спирали. Потолок вестибюля нависал над множеством ярусов, пространство между ними пересекали во всех направлениях подвесные дорожки и пассажирские трубопроводы, а в наружной стене размещались бутики и рестораны, но они были частью закрыты, частью переоборудованы в тесные молельни или лавки, торгующие предметами религиозного назначения. Здесь было малолюдно – с орбиты добраться нелегко, и лишь к подъемникам шагала небольшая группа отправляющихся. Вестибюль был освещен хуже, чем рассчитывали дизайнеры, потолок едва виднелся. Помещение напоминало собор, в котором шла некая религиозная церемония; в такой атмосфере неуместны спешка и громкие голоса. На пределе слышимости что-то гудело, – казалось, этот звук идет из набитого генераторами подвала. Или из комнаты, набитой монахами, тянущими в унисон погребальное песнопение.

– Здесь всегда так? – спросил я.

– Нет. То есть это место всегда было отстойником, но с тех пор, как я побывал тут в последний раз, оно окончательно испортилось. Еще месяц назад, наверное, яблоку негде было упасть. Большинство проходили именно этим путем, чтобы сесть на корабль.

Здесь, на Окраине Неба, прибытие звездолета никогда не оставалось незамеченным. Планета у нас бедная и довольно отсталая, если сравнивать с другими населенными мирами, и едва ли она оказывает серьезное влияние на флуктуации межзвездного рынка. Мы ничего не экспортируем, если не считать опыта ведения военных действий и кое-каких малоинтересных биопродуктов из джунглей. Охотно покупали бы всякую технологическую экзотику и соответствующие услуги у демархистов, но лишь немногие толстосумы Окраины Неба могут это себе позволить. Когда нас все-таки удостаивают визитом, молва объясняет это тем, что гостей вытеснили с процветающих рынков, с маршрутов Йеллоустон – Солнечная система или Фанд – Йеллоустон – Гранд-Титон, либо тем, что корыту потребовался срочный ремонт. Это случалось примерно раз в десять стандартных лет, и визитеры всегда обводили нас вокруг пальца.

– Хаусманн действительно погиб здесь? – спросил я.

Мы пересекали огромный гулкий вестибюль.

– Где-то неподалеку, – отозвался Дитерлинг. – Где именно – никто никогда не узнает, потому что в те времена не было точных карт. Это случилось в радиусе нескольких километров отсюда, наверняка в окрестностях Нуэва-Вальпараисо. Вначале тело собирались сжечь, но позже решили забальзамировать, чтобы легче было его выставлять – в качестве наглядного примера.

– Но культа тогда еще не было?

– Конечно не было. Несколько чокнутых поклонников, но никакого религиозного психоза. Это началось позже. Экипаж «Сантьяго» состоял в основном из людей светских, но человеческую психику не так-то просто излечить от религиозности. Они взяли деяния Небесного и соединили их с тем, что предпочли вынести из прежней жизни; они сохраняли одно и выбрасывали другое по своему усмотрению. Сменилось несколько поколений, пока они не продумали схему до мелочей, после чего остановить процесс стало невозможно.

– А после того как появился мост?

– К тому времени хаусманниты поделились на секты, одна из которых завладела его мумией. Эти фанатики назвали себя церковью Небесного. И решили – исключительно удобства ради, – что он умер не просто у моста, а под ним. И что мост, по сути, надо считать не космическим лифтом – это его побочная функция, – а усыпальницей Господней, символом преступления и славы Хаусманна.

– Но мост спроектировали и построили люди.

– По воле Божьей. Неужели не понимаешь? Таннер, тут ни к чему не подкопаешься, так что сдавайся.

Навстречу нам шли сектанты, двое мужчин и женщина. Возникло ощущение, что я уже где-то видел эту троицу, хотя вряд ли встречался лицом к лицу. Все были одеты в просторные пепельно-серые блузы. Независимо от пола эти люди носили длинные волосы. На голове у одного из мужчин сидел венец – судя по всему, устройство для причинения боли. У другого пустой левый рукав был приколот к боку. На лбу у женщины можно было разглядеть татуировку в виде крошечного дельфина. Мне вспомнилось, что на борту «Сантьяго» Небесный Хаусманн коротал время в обществе своих друзей-дельфинов, которых чурался экипаж.

Странно, что я вспомнил эту подробность. И еще хотелось бы вспомнить, кто мне про нее рассказывал.

– Пистолет твой на взводе? – спросил Дитерлинг. – Приготовь на всякий случай. Может, завернем за угол, а там наш дружок завязывает шнурки.

Я похлопал по пистолету, чтобы убедиться в его наличии:

– Сомневаюсь, Мигуэль, что сегодня нам так повезет.

Мы прошли через дверь в стене вестибюля и теперь уже отчетливо услышали голоса. Это монахи пели хором, и не сказать чтобы в лад.

Впервые с тех пор, как мы очутились в помещении терминала, нашим взглядам предстала спираль. Посадочная площадка являла собой огромное круглое помещение, окаймленное балконом, на который мы вышли. Дно находилось в сотнях метров под нами, а спираль, проходя через лепестковый люк в потолке, спускалась к «причалу», где прятались обслуживающие механизмы, готовые ремонтировать подъемники. Откуда-то снизу и доносилось молитвенное пение, и причуды местной акустики увлекали эти звуки к самому потолку.