Мораль и Догма Древнего и Принятого Шотландского Устава Вольного Каменщичества. Том 2

«Закон», будто в течение десяти-двадцати лет можно нарастить капитал, приобрести собственность, а затем всю оставшуюся жизнь прекрасно жить на проценты; будто путем какой-то гениальной спекуляции или просто единовременной выгодной сделки возможно завершить весь труд, предназначенный для исполнения на протяжении всей жизни; будто путем разумного и успешного управления финансовыми мероприятиями возможно на большую часть жизни избавить себя от самоотверженного и неустанного труда, – основан на грубой ошибке, проистекающей из неверного понимания самой идеи, самой сути бизнеса и природы человеческого материального процветания. Идея наращивания и сбережения капитала только ради продления спокойной и бездеятельной жизни, избавления от всяческих усилий, самоотречения и всякого труда вообще, совершенно, в корне неверна, хотя и довольно широко распространена.

Истинному масону лучше всего жить там, где он живет, и наслаждаться жизнью и всеми дарами ее; жить побогаче и умирать победнее. Лучше всего ему выкинуть из ума пустую мечту о том, что в Жизни Грядущей не будет ни труда, ни забот; к земной жизни и ее заботам ему следует относиться как к школе, готовящей к жизни новой, неземной; важнее всего понять и глубоко осознать, что обретение материальной независимости ни в коем случае не должно вести к безделию и самоудовлетворенности. Масону необходимо осознать, что для обретения счастья ему необходимо быть вечным тружеником, трудиться руками или головой, или и тем и другим сразу; что разумное напряжение телесных или умственных сил ему следует воспринимать не как бессмысленную обузу, а как необходимую школу, исполнение мудрого предназначения, тренировку ради великих достижений в будущем, в высших сферах, где также невозможно существовать, не трудясь.

Конечно, существуют причины, по которым истинный масон может законно, и даже по совести, желать богатства. Если он при его помощи сможет наполнить величественный дворец, сам по себе являющийся продуктом деятельности талантливых архитектора и строителей, трудами возвышенного человеческого гения; если он сможет больше и активнее помогать терпящим нужду; если он сможет выискивать, где недуг или удары судьбы наиболее жестоко ранят его ближнего, и смягчить или устранить наносимый ими урон, облегчить часы жизни человеку, неуклонно скатывающемуся в бездну безумия или в могилу; если он сможет встать между угнетателем и угнетенным и заставить кандалы или тюремную башню вернуть свою жертву на свет, к радостям жизни; если он сможет построить школу, или училище, или Академию искусств; если он сможет открыть для людей живительные родники науки и направить их воды по правильным каналам; если он сможет сделать для сирых больше, нежели просто подавать им милостыню (например, постоянно будет думать о них и о повышении их социального и образовательного уровня, учить их добродетели, а не просто вновь и вновь раскрывать для них кошелек, что само по себе не плохо, но недостаточно); если ему хватит ума и душевных сил сделать все это или хотя бы часть этого; если богатство пришло к нему в результате тяжкого труда, усилий, стремлений и только в последнюю очередь – удачи (хотя обычно она сопутствует только труженикам), – только тогда он может (не забывая о скромности и трудолюбии) желать богатства. Но если богатство для него означает только освобождение от труда и растительную жизнь, а также обучение его детей в той же порочной школе одних только радостей и безделия, – он ни в коем случае не имеет права этого богатства желать и к нему стремиться.

Есть ли в природе нечто, что не являлось бы плодами трударучного или умственного? Что такое история человечества, как не летописи этого труда? Что такое все наши достижения, открытия и изобретения, как не его свидетельства? Оживленные рынки, кипящие жизнью города, богатейшие империи мира, – все это сокровищницы труда человеческого. Пирамиды Египта, храмы, башни и замки Европы, руины римских городов, потаенные дворцы древней Мексики, каналы и железные дороги всего христианского мира, – это опоясывающие весь мир пути, ведущие человечество вперед и ввысь, ступени его возвышающего труда. Без труда у нас не было бы ни памяти о прошлом, ни надежды на будущее.

Даже самое закоренелое безделье покоится на плодах некогда свершенного труда. Даже тот, кто не трудится и, тем не менее, не умирает от голода, исполняет свою роль в мироустройстве, ведь он служит наглядным доказательством того, что ради его безделия кто-то в свое время изрядно потрудился. Но не таким людям воздает высшие почести масонство. Оно почитает Работника, Труженика, того, кто производит, а не только потребляет, того, кто трудами рук своих наращивает богатства сокровищницы людских радостей и удобств, а не только полной горстью черпает из нее. Оно почитает того, кто вступает в борьбу с неумолимыми стихиями и сражается с ними, а не прячется трусливо под подушками безделия и покоя. Оно почитает сильную мышцу, железные нервы настоящего мужчины, отважное и верное сердце, вспотевший лоб, напряженно работающий мозг. Оно почитает величайшие и прекраснейшие свершения человечества, работу, выполняемую как мужчинами, так и женщинами; труд отца и заботу матери; наставляющую Мудрость и впитывающее знания Терпение; напряжение ума тех, кто стоит во главе государства, и самоотверженный труд тех, кто под его благой эгидой работает в цехах, полях и учебных классах.

Господь устроил так, что мир в основном состоит не из богачей, а из бедняков, или, по крайней мере, из тех, кто должен трудиться для того, чтобы заработать на пропитание себе и своим близким. Таким образом, это положение вещей является оптимальным для человека и одновременно величайшим условием его совершенствования. Если бы все люди мира в одночасье обогатились (а ведь все люди при рождении обладают равными правами, в том числе, и на все богатства мира); если бы наше поколение смогло обеспечить грядущее поколение всеми материальными средствами на всю жизнь (как многие стремятся обеспечить своих детей), – мир немедленно обрушился бы и исчез. Остановилось бы производствоведь в нем больше не было бы необходимости; любое усовершенствование, изобретение стали бы невозможны в силу отсутствия необходимости в них; несправедливое распределение собственности, отчасти уравновешиваемое ныне оздоровляющим дуновением общественной мысли, привело бы к повсеместному распространению страшных общественных болезней и в конечном итоге – к полной и ужасной анархии; и мир рухнул бы – сгнивший от проказы, как Ирод, – в могилу собственных отвратительных пороков.

Практически все величайшие достижения человечества были осуществлены бедняками: нищими учеными, нищими художниками и скульпторами, нищими мастеровыми, нищими поэтами и философами, нищими гениями. Человеку полезны некоторая бедность, некоторая стесненность в средствах, умеренность, давление обстоятельств. Тело его было сотворено не для одних лишь удовольствий и радостей. Ему суждено страдать, болеть и в конце концов умереть. Разум его был сотворен не для безделия. В безделии он слабеет, сжимается и деградирует. Тот же, кто купается в роскоши и безделии, не упражняя ни свое тело, ни свой ум, передает потомкам болезни своего тела и своего разума, и никакие унаследованные ими богатства не покроют такой ужасный ущерб. Ибо богатство, приобретенное и хранимое в обход извечного закона Труда, не способно не только приумножить, но и сохранить само себя. Оно утекает из рук недоумка. И уж третье поколение точно оказывается на мели, и ему снова приходится крутить колесо фортуны, и только так оно снова обретает качества, необходимые для возрождения, если только ему вообще суждено их обрести; ибо это поколение наследует все пороки тела и души первого поколения сластолюбцев и лентяев, не наследуя при этом их богатств. И, тем не менее, практически все мы стремимся направить своих детей – в надежде, что они направят наших внуков, – по этому пути лености, роскошества, порока, разложения и упадка, по пути вечного в веках наследования телесных и душевных болезней, духовной проказы.

Если бы целью обретения богатства было распространение духовной культуры внутри и широкая благотворительность вовне; если бы оно служило строительству образовательных и культурных учреждений вокруг нас; если бы оно служило только нравственному оздоровлению и интеллектуальному росту окружающего нас мира,то чем большее богатство было бы обретено, тем было бы лучше. Но если единственной целью, единственным побуждающим к накоплению богатства мотивом служит последующее приобретение красивой и дорогой мебели, участие в дорогостоящих и безнравственных развлечениях, строительство шикарных домов и всяческие упражнения в расточительстве, тщеславии и суетности, – то чем меньше такого богатства, тем лучше. До некоторой степени оно может с честью служить источником красоты и удобств человеческой жизни, телесных радостей и призрения неимущих; но как только богатство лишается идеи, высокого и человечного побудительного мотива, оно непременно ведет своего обладателя к падению и злу.

Это падение суждено не только отдельным людям или семьям. Оно стоит тягостным и пугающим видением на пути развития всех богатых городов, республик, империй. Уроки прошлого на эту тему возвышенны и жестоки. История обретения богатства, как ни грустно и ни страшно, всегда была историей гниения и краха. Пока еще не было в истории людей, которые сумели бы выдержать это испытание. К сожалению, беспредельное богатство пока еще не позволило никому сохранить мужественную энергию, жесткое самоотречение и возвышенную добродетель. Среди богатых и порочных бездельников бесполезно искать плоть и кровь общества, его костяк, его высшие таланты и добродетели, мучеников и патриотов, религиозных и общественных вождей, которые готовы были бы разделить со своей страной не только дни радости, но и дни горя и испытаний.

На протяжении всего великого пути различных народов единого человечества по лицу Земли мы всегда видели, как роскошь и излишества бегут под напором бедности, труда и жестокой нужды. Это еще один великий закон построения и роста человеческого общества. Сидон и Тир, купцы которых владели сокровищами, которым позавидовали бы и князья; Вавилон и Пальмира – престолы азиатского роскошества; Рим – исполненный всеми пороками мира, осаждаемый ими гораздо более жестоко, чем внешними врагами, – все это примеры разрушительной направленности избыточного и неестественного накопления богатств; и современным людям необходимо постепенно становиться, по мере обретения все новых богатств, все более щедрыми и милосердными, а отнюдь не все далее погрязать в самовлюбленности, дабы и наша цивилизация не пошла по стопам давно павших и погребенных под пеплом Истории империй.

Всем людям свойственно стремиться выделиться из общей массы и обрести возвышенную цель в жизни. Те, чьи цели наиболее высоки и достойны, обычно и бывают счастливее и удовлетвореннее всех прочих. Артисты, инженеры, изобретатели, – все, кто исследует основы красоты этого мира и стремится создать собственные ее образцы, больше всех наслаждаются земным существованием. Земледелец, трудящийся ради украшения земли и научного землепользования, гораздо счастливее того бедолаги, который пашет свой надел только ради куска хлеба. В этом одно из самых наглядных свидетельств того долга, который все мы – всеми своими радостями и удовольствиями – обязаны постоянно отдавать породившей нас Природе. Никакое вновь обретенное богатство не дает такой радости, как собственноручно отлаженная до совершенства новая машина, по крайней мере, если это богатство обретается только для того, чтобы объедаться, одеваться в шелка и расточительствовать, а не для того, чтобы участвовать в благотворительности, облегчать жизнь ближним своим, тем самым платя свой человеческий долг, или для достижения какой-либо иной высокой и благой цели.

С трудом у большинства людей зачастую связана безрадостная убежденность в том, что у него нет ни достаточно высокой цели, ни же способен он принести труженикам соответствующие их работе почести. Зачем трудиться, если пройдет всего лишь несколько лети мир забудет о том, что труженик этот вообще когда-то существовал, если только он не увековечил свое имя в мраморе, на холсте, в книгах, законах или исторических афоризмах?

Ответ на этот вопрос прост: каждый из нас должен свершить великую работу внутри самого себя, работу, гораздо более значительную и возвышенную, чем любой «внешний» наш труд в этом мире; это обработка более благородного материала, чем дерево или мрамор, – наших собственных разума и души, и работа над ними принесет нам высшие почести, как на Земле, так и в Небесах; нам необходимо стать настоящими Мастерами обработки грубого камня наших душ, и такое дело будет говорить за нас гораздо красноречивее любых слов.

Любой великий писатель или художник только описывает, каким может и должен быть человек. Он описывает то, что мы должны делать. Он воспринимает свыше и претворяет в свои работы нравственную красоту, великодушие, отвагу, любовь, верность, всепрощение и возвышенность принципов. Он описывает добродетели, чтобы мы восхищались ими и старались следовать им. Основной целью существования великих произведений искусства является наше следование описанным ими великим идеям на практике. Великие свершения героев прошлого на страницах летописей или эпоса; неизменность веры мучеников за Истину; любовь и истинная Вера, которыми лучатся холсты великих художников; слова Истины и Справедливости, слетающие с уст великих ораторов, – вот единственная суть всего, что человеку надлежит предпринимать в реальной жизни, на всем ее протяжении. Добродетельный труд ценнее любого гениального произведения искусства, ибо гораздо достойнее быть героем, чем описывать его, достойнее быть мучеником, чем воспевать его, достойнее творить благо, чем призывать к его творению. Дела величественнее слов. Добродетельный труженик в большей степени достоин всяческого возвеличивания, чем гениальный писатель. Существуют две великие цели, ради которых стоит жить: делать нечто достойное того, чтобы о нем написали в книге, и писать книги о том, что достойно того, чтобы быть прочитанным, – но достойнее всего все же делать нечто важное и благое.

Каждый человек должен стремиться сотворить нечто, достойное самого возвышенного описания. Жизнь человеческая – необъятное поле для трудов Отваги, Трудолюбия и Радости. Да не опустится ни единый масон до мыслей о том, что жизнь его суетна и бесполезна, наполнена тягостным и бессмысленным трудом; да не считает он цель своей жизни ничем хотя бы отчасти меньшим, чем обретение бессмертия. Никто не вправе говорить, что все радости в этой жизни предназначены не для него, а для других, а он сам ничего не может с этим поделать. Как бы велик ни был образ героя, созданный писателем или художником, как бы велики ни были его подвиги, гораздо достойнее и величественнее поступишь ты, если просто пойдешь и совершишь то же, что этот герой, или послужишь прототипом нового героя, описанного новыми писателем и художником.

Возвышеннейшие подвиги, которые мы привыкли встречать только в книгах, тем не менее, с невероятной легкостью можно совершить и в обыденной жизни, в быту, – нужно просто видеть возможность совершить их, искать ее повсюду, среди повседневных искушений, горестей, страданий, в медленном, но неуклонном приближении телесной смерти. Самим Провидением Господним во всех великих испытаниях, предначертанных Им для нас, открываются неисчерпаемые возможности для самых благих и возвышенных наших поступков. Даже не в чрезвычайных обстоятельствах, когда все глаза обращены к нам, когда силы наши на пределе, когда все наше внимание сконцентрировано в одной точке, когда от нас требуется все напряжение, неизменно пробуждающее лучшие добродетели, которыми мы обладаем, – отнюдь нет, скорее, напротив – в уединении, в тишине, посреди ежедневных трудов и мыслей, или в измождающей болезни, на которую некому даже пожаловаться, или в честности и бескорыстии, за которые не ждешь награды, или в беспристрастности, когда удерживаешь свою руку, чтобы преимущество перешло в руки другого, более его заслуживающего.

Масонство всегда стремилось наполнить обычную жизнь достоинством и значением. Оно и ныне стремится проникнуть в темные и неисследованные области быта, наших обыденных чувств и дел, и вечно воспевать скорее не обычную доблесть необычной жизни, а необычную доблесть в жизни обычной. То, что думается и делается в тени обыденной жизни, в уединении, на проторенных тропах бытовых трудов и забот, исполненных таких же обыденных, но от этого не менее тяжких, ежедневных жертв, в страданиях, зачастую несправедливых, наполняющих горем некогда счастливые глаза, в вечной борьбе духа с болью и жестоко поражающими в самое сердце оскорблениями, – все, что делается, думается, выносится и вытерпливается там, – это высшая доблесть, высшее предназначение человека, и вознаграждено это будет блистательнейшим из всех венцов.

В Книге жизни истинного масона начертано одно-единственное слово, сияющие лучи, проистекающие от которого, озаряют все вокруг. Слово это – Долг.

Помогать каждому человеку обрести постоянную работу за соответствующую плату; стараться приблизить то счастливое время, когда никто более не будет страдать от нищеты и голода в силу того, что, пусть и желая честно трудиться, он никак не может устроиться на работу, или в силу того, что труды его прервал внезапный тяжкий недуг, – вот часть долга Рыцаря Царственной Секиры. И если нам удастся сделать хотя бы одно из творений Господних счастливее и богаче, хотя бы немного лучше и достойнее звания образа и подобия Его; если нам удастся вселить хотя бы в одно сердце человеческое немного мудрости, мужества, надежды и счастья, – значит, мы свершили работу, достойную истинных масонов и угодную Отцу Небесному.

23

Chief of the Tabernacle

Начальник Скинии

У большинства народов древности, кроме общепринятого религиозного культа, обычно существовал и другой, скрытый, известный под названием Мистерий; в него допускались только избранные, прошедшие особое посвящение, известное под названием инициации.

Шире всего в древнем мире были распространены культы Исиды, Орфея, Диониса, Цереры и Митры. Многие варварские народы обрели посвящение в Мистерии этих богов от египтян, и только потом Мистерии попали в Грецию; даже в древней Британии друиды определенно были посвящены в Мистерии Диониса, и именно египтянами.

Элевсинские Мистерии, свершаемые в пригороде Афин во имя Цереры, со временем поглотили все прочие. Все окрестные народы позабыли собственные Мистерии, обратившись к таинствам Элевсина; вскоре посвященные в них наводнили всю Грецию и Малую Азию. Эти Мистерии охватили всю Римскую империю и распространились далеко за ее пределы. «В священные и возвышенные Мистерии Элевсина, – говорил Цицерон, – бывали посвящены жители самых отдаленных земель». Зосима писал, что они охватили все человечество, а Аристид называл их Храмом всего рода человеческого.

Элевсинские Мистерии подразделялись на два круга посвящения – Великий и Малый. Второй из них служил приуготовительным этапом для посвящения в первый, и в него допускались практически все без ограничений. Ученический срок в Малых Мистериях обычно составлял три-четыре года.

Клемент Александрийский пишет, что учение Великих Мистерий включало в себя описание Вселенной и служило своего рода вершиной и итогом всех предшествовавших наставлений; обретший посвящение в них постигал истинную природу вещей, их образ действия и суть всего окружающего мира.

Древние говорили, что после смерти посвященные обретут гораздо большее счастье, чем все остальные люди; что, в то время как души профанов после их телесной смерти погрузятся в великое Ничто, во мрак и безысходность, души посвященных вознесутся на Счастливые Острова, в обитель богов.

Платон утверждал, что целью Мистерий являлось восстановление человеческой души в ее изначальной чистоте, в давно утраченном совершенстве. Эпиктет писал: «Все, чему там учат, было утверждено нашими Мастерами и нацелено на совершенствование нравственности».

Прокл считал, что путем инициации душа возносится от материальной, чувственной, чисто человеческой жизни к союзу и небесному взаимодействию с богами, что посвященные во время церемонии инициации наблюдают длинную череду форм, образов и сущностей, которые должны символизировать для них первое поколение богов.

Нравственная чистота и возвышенность душевных порывов были необходимыми требованиями, предъявлявшимися к посвящаемым. Кандидаты отбирались исключительно из людей безупречной репутации и неоспоримых нравственных достоинств. Нерон после убийства матери не рискнул предложить свою кандидатуру для посвящения, а Антоний предложил свою кандидатуру в значительной степени во имя того, чтобы представить всему миру неопровержимое доказательство своей непричастности к убийству Гая Авидия Кассия.

Посвященные считались единственными счастливыми людьми на Земле. «Лишь нам, – писал Аристофан, – светит милостивое дневное светило. Лишь мы вбираем в себя благо, ниспосылаемое его лучами, лишь мы, к каждому на Земле относящиеся справедливо и по-божески». И ничего удивительного нет в том, что впоследствии посвящение в Мистерии стали считать таким же необходимым актом, как затем – крещение; всякий же, кого сочли недостойным посвящения в Мистерии, покрывал свое имя позором.

«Мне кажется, – писал величайший оратор, философ и моралист Цицерон, – что Афины среди всего множества нововведений, божественных и крайне полезных для всего человеческого рода, не сумели изобрести ничего даже отдаленно подобного по значению Мистериям, которые грубой животной жизни противопоставили человечность и учтивые манеры. Слово «инициация»

наполнено высоким смыслом, поскольку именно посредством ее мы постигаем основы, начала жизни; она не только наставляет нас в жизни, исполненной человечности и приятности в общежитии, но также и помогает смириться с неизбежными страданиями и смертью в ожидании грядущей лучшей жизни».

Корни и происхождение Мистерий продолжают оставаться для нас неизвестными. Считается, что они впервые появились в Индии, затем через Халдею проникли в Египет, а оттуда посвященные принесли их в Грецию. Вне зависимости от того, где в действительности они возникли, практиковали их все народы древности, и, как водится, и фракийцы, и критяне, и афиняне заявляли о своих правах на «авторство», утверждая, что ничего не заимствовали у окрестных народов.

В Египте и во всей Азии религия даже в самых поэтичных своих формах всегда в той или иной степени носила характер мистериального посвящения; и основная причина, почему в Греции Мистерии заняли свое собственное, отдельное от всего прочего, место и удостоились особого наименования, состоит в том, что, в большинстве случаев, так называемая «народная», общедоступная вера оставляла открытыми множество вопросов, ответы на которые можно было получить только в рамках Религии в гораздо более общем смысле слова. Мистерии явились наглядным свидетельством неспособности общедоступной религии достойно удовлетворить все растущие запросы развивающегося разума и возвышающейся к Небесам души народа. Неясность и многозначность мистериального символизма, скорее всего, достигла результата, которого не способна была достичь более материальная, «осязаемая» религия. Этот символизм своей неопределенностью подчеркивал мимолетность, неуловимость науки, преподаваемой посредством него; он толковал мистические предметы мистическими средствами; он стремился отобразить то, что невозможно было объяснить; создать у посвящаемого определенное ощущение, если невозможно было снабдить его четкими понятиями; он делал образ вспомогательным средством выражения концепции, пусть она сама так и оставалась в большинстве случаев неведомой посвященному.

Те наставления, которые в наше время передаются из поколения в поколение через книги и письма, в былые времена передавались через символы; и каждый посвященный жрец должен был самостоятельно разрабатывать череду за чередой посвятительных образов и действий, которые были не только гораздо приятнее глазу, чем слова, но зачастую несли в себе и гораздо более разноплановое и глубокое значение.

Впоследствии институт Мистерий преобразился и стал скорее нравственным и политическим, нежели религиозным. Гражданские чиновники изменили его церемонии, приспособив их к различным общественным процессам; мудрецы, принесшие Мистерии из Египта в Грецию, Азию и Северную Европу, в основном были царями и великими законодателями. Во главе Элевсинского культа стоял государственный чиновник, фигурировавший в нем под титулом Царя, и лишь вспомогательную роль при нем играли жрецы.

Силы, которым поклонялись посвященные в Мистерии, в действительности были богами Природы, потому что никого из них нельзя рассматривать просто как героев эпоса: силы и способности их превосходили человеческие. Мистерии, являвшиеся более возвышенным отражением религии, нашедшей, в свою очередь, отражение в древней эпической поэзии, наставляли в священной теократии, то есть единстве и верховной власти Божества, каковую концепцию не могли скрыть даже поэтические метафоры и разночтения. Мистерии вроде бы никогда, по крайней мере, внешне, не враждовали с общепринятой религией, – только более полно и глубоко толковали ее символы и метафизику; скорее они считали ее своей составной частью, только более явно выраженной. Сущностью всех Мистерий, как и любой формы политеизма, является именно это: понятие недостижимой, единой, вечной и неизменной Сущности, Бога Природы, неисчерпаемые и разнообразные силы Которой раскрываются человеческим чувствам в непрерывном круге сменяющих друг друга жизни и смерти, а жрецы раскладывают их на отдельные проявления и выражают последовательностями аллегорических образов. Эти символы постоянно возбуждали воображение посвященных, питая тем самым их глубокое религиозное чувство, поскольку, не находя утоления своим духовным запросам среди простого и понятного символического аппарата общедоступной религии, они в почтении простирались пред неясным и сокровенным.

Природа совершенно свободна от догматизма и тирании; и первые наставники человечества не только отлично восприняли и поняли ее уроки, но и, насколько представлялось возможным, старались следовать ее педагогическому методу. Они стремились достигнуть понимания через зрение; и большая и лучшая часть учений древности передавалась из поколения в поколение посредством впечатляющих художественных представлений. Мистерии были священными игровыми представлениями, иллюстрирующими те или иные легенды, объясняющие причины перемен в Природе и вообще всей зримой Вселенной, в которой обретает откровение незримый и непостижимый Бог, блага, даруемые Которым, были в значительной степени настолько же доступны для язычников, насколько и для христиан много веков спустя. После ритуальных игр и чтений в храмах посвященным обычно почти не предлагали никаких толкований увиденного и услышанного: они оставались одни и должны были делать выводы сами, как это всегда происходит с человеком в великой школе Природы.

Метод непрямого наставления гораздо эффективнее при передаче учения из уст в уста, чем целенаправленная дидактическая «атака», потому что мы обычно остаемся равнодушны к тому, что нам достается без всяких усилий с нашей стороны: «Настоящих посвященных мало, хотя многие носят тирс». И вряд ли возможно было бы преподать уроки, одинаково подходящие людям всевозможных уровней образования и внутренней культуры, если бы они не были построены по образу и подобию Природы, а точнее, не представляли бы собой одну из форм самой Природы, пользуясь ее универсальным символизмом вместо несовершенной техники человеческого языка, требуя от посвященного постоянных раздумий и бесконечных самостоятельных исследований, но тем не менее, вознаграждая самые скромные усилия по раскрытию тайн Вселенной, каждому посвященному отмеривая ровно столько знаний, сколько он достоин получить, соразмерно затраченным усилиям и достигнутому уровню духовного и интеллектуального развития.

Даже при отсутствии какого-либо формального, официозного признания этих важнейших истин, знание которых даже в более просвещенные века их обладатели полагали неразумным распространять, кроме как под плотным покровом символов и аллегорий, и которые теряют свое значение и смысл ровно настолько, насколько их активно превращают в пустые догмы, заучиваемые механически, – мистериальные таинства несомненно содержали в себе намеки, если не прямые наставления, которые, по мнению не только тех, кто бывал в них посвящен, но и большинства народа вообще, были способны возвысить души даже простых зрителей, позволяя им прозревать цель и смысл собственного существования, равно как и средства улучшить его, сделать собственную жизнь красивее и счастливее.

В отличие от обычных религиозных практик, традиционно основанных на книгах и устном слове, эти мистериальные ритуалы и представления были отнюдь не чтением лекций, дающих ответы на все вопросы, а наоборот – постановкой проблемы и призванием на помощь в ее решении философии, ибо сама по себе философиявеличайший мистагог и мудрейший толкователь символов; даже если принимать во внимание, что классическая греческая философия во многих случаях ошибалась, пытаясь истолковать древние мифы и аллегории, в не меньшем числе случаев она впоследствии оказывалась совершенно права.

Не было и не могло быть никакого более эффективного способа пробудить и растормозить человеческий разум, чем эти театрализованные мистериальные представления, воздействовавшие на человеческий интеллект через воображение, которое вместо того, чтобы привычно уложить все вновь познанное в рамки уже существующей веры, напротив, стремилось искать, сравнивать и судить обо всем по-новому. Переход от символа к догме так же губителен для красоты и доходчивости изложения учебного материала, как переход от веры к догме – для истины и здравого смысла.

Первые мировые философские системы то и дело возвращались к этому естественному методу преподавания; в особенности часто говорят в этом контексте о Сократе, который стремился избегать догматизма, скорее стремясь, подобно иерофантам Мистерий, развивать в умах своих слушателей те мысли, которые уже были заложены в них и не могли развиться самостоятельно, чем наполнять их уже готовыми, разработанными концепциями, понятиями и мнениями.

Масонство также следует древним методам наставления. Его символизм – это и есть уроки, преподаваемые им своим посвященным; а собственно наставники зачастую являются односторонними и несовершенными толкователями этого многогранного и неисчерпаемого символизма. Всякий стремящийся стать истинным и высокообразованным масоном должен быть готов не только и не столько выслушивать и понимать преподаваемые ему уроки, но и, держа эти уроки в голове и в сердце своем, сделав их маяками на своем пути, самостоятельно изучать и толковать символы.

Первые философы стремились объяснить гораздо больше, чем были в состоянии сами понять, и смутные образы, порождавшиеся их разумом, нашли самое адекватное и яркое выражение именно в таинственных аналогиях феноменов окружающей действительности, которые как раз и служили основным дидактическим аппаратом Мистерий. Мистерии, как и масонство в наши дни, были образом, красноречивым отражением Природы; и ни Мистерии, ни масонство никогда не предлагали и не предлагают никому символов, которые тот или иной кандидат не готов или просто не в состоянии воспринять и должным образом истолковать.

Повсюду, во всех Мистериях древности и во всех символах и ритуалах иерофантов, встречается один и тот же персонаж, который, подобно Гермесу Трисмегисту или Зороастру, объединяет человеческие свойства с Божественной Сущностью, сам по себе отчасти являясь богом, веру в которого он приносит народам, обучая ихгрубых, пещерных, первобытных – основам цивилизации, а затем своей символической смертью, уподобляющейся временной гибели всей Природы, – основам религии и приносимому ею душевному покою.

Мистерии включали в себя три великих учения древнейшей теософии. Они учили сущности Бога, Человека и Природы. Дионис, Мистерии которого были, по легенде, основаны Орфеем, был богом Природы, или влаги, которая есть основа существования Природы, богом, готовящим, пребывая в непроницаемой тьме, возвращение света и пробуждение к жизни растений, или являющимся Светом и Носителем Перемен, от которого происходит все разнообразие в природе. Теологически он был един с Гермесом, Прометеем и Посейдоном. На островах Эгейского моря его называли Бутом, Дарданом, Химером или Имбром. На Крите – Иасием и Зевсом, и там вера в него не была сокрыта под обычными покровами Мистерий, вскоре предоставив любопытству непосвященных символы, которые, превратно понятые и неверно истолкованные, определенно привели к непоправимым ошибкам и заблуждениям. В Азии он стал долгополым Басарием, соответствующим Сабазию религии фригийских корибантов; то же самое с таинственным Иакхом – молочным или родным сыном Цереры – и с разрубленным на части Загревсом, сыном Персефоны.

Мистерии в символической форме всегда повествовали о Едином, существование Которого многогранно иллюстрировало Множество богов и героев. И тем самым душа посвященного получала наставления в том, как следует жить и как свыкнуться с мыслью о смерти и радоваться ее приходу. Особенным значением обладало повествование о Дионисе. Он выступал в роли не только творца мира, но и великого наставника, освободителя и спасителя души. Этот бог в многоцветном плаще был всеобщей персонификацией, высшим личностным воплощением, всем в одном, целым годом развития Природы в одном лице, всей Природой во всем многообразии ее внешних проявлений.