Орфей неприкаянный

– А зачем темнить? Давайте приглашайте её, мы стол накроем, бутылочку купим, – прямолинейно выдавал я, вращая ножик на клеёнке.

– Да она скромница невероятная, ты что! – ахала с укоризной Беговых, отламывая от булки кусок пшеничного хлеба размером с кулак. – Вот если бы ты напросился к ней на стрижку… Юлька—то – парикмахер. Это она поссорилась с парнем, сбежала от него, и к нам перешла робить, пока он её ищет. Да, собрала манатки, и смылась от гада. Представляешь! Полтора года он пьянками её мучил. Бил! Хлестал! Скотина!

Я в душе скептически хмыкнул, но стоически отмолчался. В тот раз Беговых ушла от нас не с пустым кошельком, отчего конкретной договорённости по «невесте», достичь не удалось. Бездарно проваляв ваньку три месяца, я, отрастивший изрядный хаер, наконец, намекнул Фролу при встрече, что созрел к посещению «цыганочки». Фрол пообещал уточнить у матери, и через день, забежав переброситься в «подкидного», раздосадовано развёл руками:

– Мама говорит, проспал ты своё счастье. Юля уже с кем—то сошлась. Ну, сам виноват, раньше почесаться следовало!

В связи с отсутствием по сему поводу разочарования, делать приличную мину при плохой игре не пришлось. Вскоре за очередной порцией выполненных мною контрольных собиралась заехать Светка Мутилова, на которую у меня сложились определённые виды, а накануне почтальон доставил долгожданное письмо от Китайченко. Посему, о потере мифической Юльки я до поры, до времени не горевал.

Мутилова Светлана Петровна, или по—простецки – Светка, происходила родом из небольшого села Мокрого, стоящего в пятнадцати километрах от Питерки. Её бабка, Варвара Геннадьевна, являлась сослуживицей бабушки Кати. Около десятка лет они служили счетоводами в деревенской заготконторе, и считались закадычными приятельницами. После выхода на пенсию, дружба их не прекратилась и они, то одна, то вторая, изредка наезжали друг к другу в гости. Вместе ходили по грибы, за черникой, брусникой и клюквой.

Я не имел никакого представления о Светке, ибо бабуся её с собой в Питерку не привозила. Светлана, моя ровесница, по окончании девятого класса поступила в педучилище (мы обзывали его – «педулищем», а выпускниц – «педульками») на учителя начальной школы, и спустя год с моего переезда в город, вернулась в Мокрое, приступив к работе по специальности. Однако полученного средне—специального образования ей показалось недостаточно, и, провозившись с малышами пару лет, она решила обзавестись дипломом о высшем. Удачно сдав экзамены, Мутилова была зачислена на заочное отделение исторического факультета Тачанской педагогической академии. Сочетая труд с учёбой, Света выбиралась на сессии, устраиваясь на период сдачи у знакомых или в общежитии.

К нам Мутилова стала заезжать в связи с возникшими у неё в институте сложностями. Как я упоминал выше, наша профессия не предполагает наличие у человека свободного времени. Вот и Светка столкнулась с данной загвоздкой. На выполнение контрольных, самостоятельных, зачётных и прочего, сил почти не оставалось. Бабушка Катя, прознав про затруднения у внучки наперсницы в учёбе, по доброте душевной предложила воспользоваться моей помощью. Мол, у Сергея и учебники есть и лекции старые, наверняка, сохранились. И однажды Светлана, сверкая жизнеутверждающей улыбкой, вошла в нашу квартиру.

Я, заранее предупреждённый об её визите, невероятно волновался, и оказалось, не зря. Мутилова, сама того, возможно, не желая, охмурила меня в короткие сроки. Понадобилось лишь два свидания, чтобы следующих её посещений я ждал с иссушающим нетерпением, как больной, глядя на опостылевший серый ноздреватый снег за окном палаты, мечтает об оттепели, а с ней и об освобождающем выздоровлении.

Невысокая, крепкая, ладная, с зёрнышком родинки над правой губой, с разбросанными по плечам русыми волосами и прищуренными зелёными изумрудинками, излучавшими энергию, она знала, чего хотела, и прекрасно понимала, чего хочу я, но, увы, хотелки наши обладали противоположной направленностью. Проявляя интерес, реальный, поддельный ли, к моей скромной персоне, Светлана выказывала его настолько искусно, взамен, ничего, вроде бы и, не обещая, что шла кругом голова. Её пытливые пронзительные взгляды, бросаемые на меня, когда мы запирались в маленькой комнатке, её горячие сухие ладошки, которыми она накрывала мои пальцы, листающие книгу, всё это придавало мне вдохновения выполнять по ночам её факультетские задания. Ими она исправно снабжала меня в период сессий.

Неопределённость тянулась несколько месяцев и разрешилась безликим пепельным осенним вечером. Света, заскочившая забрать проверочные, выполненные мною накануне, пролистав записи, небрежно рассыпала их по 

кровати, а затем медленно и грациозно приблизилась вплотную ко мне, сидящему за рабочим столом. Грудь гостьи, обтянутая серебристой водолазкой, очутилась на уровне моих глаз, и Светка не дала мне опомниться. Она оглянулась на закрытую дверь, с таинственным видом обняла мою шею, и, улыбнувшись, умело чмокнула меня в усы. К тому дню я уже слыхал, что у этой хитрюги вот—вот должен вернуться из армии кавалер, и слухи сии не доставляли радости. Я легонько отстранил Свету, намереваясь подняться, но она оценила попытку встать не вполне верно. Ей показалось, будто я оттолкнул её. На лице девушки отразилась незаслуженная обида.

– На пионерском расстоянии держишь? – она схватила тетрадки и принялась нервно постукивать ими о книжную полку. – С другими тоже так? Или одной меня боишься?

– Свет, я в курсе, у тебя жених скоро приходит…. И не жажду проблем на ровном месте. И себе, и на тебя гром и молнию навлекать.

– На ровном? – усмехнувшись, она снова рассеяла листы по покрывалу и провела ладонями по бёдрам. – Эх ты! Рохлюшка… Легко прожить собираешься? Беспроблемно? Другой бы…

Я в точности не помню своего ответа, кажется, ощущая горящие щёки, брякнул: «Я не другой», и попробовал обвить руками её плечи, но слова отныне вряд ли что—то могли изменить. С того случая ни она, ни я не стремились преодолеть препятствие выросшее между нами. Называя вещи своими именами, я—то с готовностью бы исправил недоразумение, но как это сделать имел расплывчатое понятие. Светка держалась неизменно прохладно и натянуто, а я только мучился, но не осмеливался ни словом, ни делом продемонстрировать существование неких обстоятельств.

Впрочем, произошедшее не мешало Мутиловой и впредь пользоваться моими наработками при подготовке к сдаче зачётов. Её приезды я подстерегал с надеждой на чудо, хотя повода к тому она не давала ни малейшего. Светлана дождалась возлюбленного, вышла замуж и навещала нас намного реже.

В последний свой июльский приезд она, в знак признательности за расписанные семинары, выставила на холодильник флакон «

Советского шампанского» и коробку конфет. Бабушка находилась в деревне, мы сидели в квартире одни, и я, решившись воспользоваться подвернувшимся шансом, предложил Светке отметить её диплом. «Шампусик» замечательно развязывает языки мужикам, и кое—что другое – женщинам. Улыбнувшись, она согласилась, и мы распили бутылку, закусывая игристое конфетками, но от медленного танца отказалась, сославшись на боязнь опоздать на автобус до Мокрого. Понурившись, я проводил Свету на трамвай, и по дороге, кусая губы и поигрывая желваками, старался бодренько шутить, но прекрасно сознавал, что вряд ли мы свидимся ещё.

Так и случилось. Бабуля, иногда звонившая в Мокрое, ездившая туда летом проведать подругу, делилась сведениями о жизни Мутиловой. После рождения дочери, муженёк Светланы, и ранее—то не слывший трезвенником, совершенно попутал берега. Пьянствуя с друзьями, он закрутил амор с любовницей, и оскорблённая Светка, прознав об этом, его выгнала. Они разошлись, а по прошествии полугода сошлись опять. Однако и появление нового ребёнка не спасло трещавшие по швам отношения. Тогда—то они расстались окончательно. Но Мутилова не являлась бы Мутиловой, если бы постоянно чего—то не мутила и останавливалась на достигнутом. Третья доча появилась через семь лет от юного супруга, но и с молодым хахалем Светка долго не протянула.

Следующие двадцать лет я обладал весьма смутными представлениями, где Светик и что с ней. Лишь накануне смерти старушки случайно обнаружилось местопребывание, и род занятий Мутиловой. Обзаведясь состоятельным папиком—пенсионером, она наконец—то обрела семейное счастье, а артистическая сфера деятельности, позволявшая в полной мере раскрыться недюжинным актёрским талантам Светки, делала брак прочнее. На весть о кончине знакомого человека, Светлана отреагировала спокойно, на просьбу присутствовать на похоронах, и вовсе не отозвалась. Многие люди помнят сделанное им добро пять минут, а нанесённую обиду – десятки лет.

Не забывая напрочь Мутилову, я вскоре перенёс внимание на цацу, недолгое время подвизавшуюся в модельном бизнесе. На Китайченко.[18 - А. Светлов. Перекрёстки детства.] Рассуждая здраво, не пересекись мои пути с Натахой Китайченко, я б абсолютно ничего не потерял. Вероятно, даже выиграл бы по всем позициям. Не испытал бы изнурительного напрасного ожидания, не читал бы издевательских записок, не жёг впустую нервы, не узнал бы о существовании Тищенко. С другой стороны, не схлестнулся б с ярким образчиком красотки—стервы, с милой мордашкой, почти идеальной фигурой модели и павловскими жестяными неулыбающимися глазами. Презрительно относящейся ко всему выходившему за границы понимания её куриных мозгов, и считающей себя не только выше, но и умнее окружающих, а книги ценящей не за содержание, а за цвет обложки, гармонирующей с обоями. Китайченко призвана была послужить мне хорошим уроком, но я, к превеликому сожалению, не учёл дарованный опыт, и практически ничему на нём не научился, повторяя в будущем ошибки, допущенные один в один в шашнях с Наточкой.

Послание с изъявлением желания познакомиться пришло в октябре. Моё пребывание в школе в качестве учителя шло второй месяц, и пределом мечтаний оставалось любой ценой дотянуть до ближайших выходных и отоспаться. Наверное, поэтому я не слишком серьёзно воспринял предложение неизвестной, и не проявил должного рвения, дабы добиться свидания наедине. Но хотелось разобраться, откуда у таинственной особы взялся мой почтовый адрес, и какие виды она на меня имеет. Благодаря монотонной и нудной переписке удалось выяснить, что информацию обо мне она заполучила от жены Владлена, но подробности Наталья всё же утаила, отделавшись фразами—пустышками.

Короче говоря, вытянул я из Китайченко чересчур мало полезных сведений. По её словам, она являлась единственной доченькой у 

богатеньких родителей, не чающих в ней души, тоже недавно закончила ВУЗ, но устроиться в школу пока не смогла. Хобби у неё отсутствовало, книг она не читала, кино не смотрела, музыку не слушала. Любимое занятие – домашние дела. Какие, одной ей и ведомо.

Я долго не звонил Наташе, хотя домашний номер она сообщила достаточно рано, и даже сама приглашала позванивать. Но я затягивал, совершенно не представляя о чём стану с ней беседовать. Не о модельном бизнесе же. Телефонному трындежу я предпочитал письма, по которым гораздо проще идентифицировать истинное содержание человека. Сочиняя весточки, я уподоблялся Александру Дюма, и бумагу не экономил. Наточка же, напротив, отвечала скупо и немногословно. Почерк её, убористый, ровный, прилизанный, мне нравился, а вот дух посланий оставлял двоякое впечатление. Пушаров, прослышав о моих эпистолярных поползновениях, поднял меня на смех, назвав глупостью нежелание увидеться с девушкой, проживающей всего лишь в другом районе Тачанска.

– Удивляешь ты меня, дружище! – хмыкнул он, мешая в кружке спирт с водой из-под крана. – Отделываться бумажками в конвертах вместо свидания и непосредственного общения? Не, моим мозгам неподвластно… Слишком ты рафинированный, не от мира сего. Будь проще, своди её в ресторан, в кафешку…

Мне, в общем—то, не потребовались десятилетия, чтобы уразуметь: Натка в интеллектуальном плане олицетворяла собой нуль без палочки, и буде наша встреча свершится (фантастика, но она таки состоялась спустя год), то придётся приложить массу усилий, дабы нащупать тему, волнующую нас обоих. Исходя из сказанного, Наталья на роль подруги подходила весьма условно, но я это, параллельно и понимал, и отрицал.

На моментальной фотографии, присланной с корреспонденций, я узрел высокую стройную барышню в соломенной шляпке, затенявшей лицо, стоящую с букетом цветов на фоне садового домика с мезонином. Вполне допускаю, неким стандартам красоты она и соответствовала, однако, за исключением неплохой фигурки я, разглядывая фото, не выделил ничего. И вопреки внутреннему голосу, подсказывающему: в данном случае надеяться особо не на что, я начал окучивать Китайченко.

Наточка. (Худ. В. фон Голдберг)

Благоприятный шанс оказаться в одной компании выпал во второй половине августа, на исходе каникул. Обычно в двадцатых числах этого последнего летнего месяца в Тачанске отмечают День Города. Отмечают на широкую ногу, с поголовным пьянством, ночным салютом и синеватым дымком от шашлычных углей, буквально въедающимся в одежду, в лавочки, в листву тополей, в стены домов центральной улицы. Набравшись решимости, я зазвал Натаху вместе обмыть это торжество, а вечером переместиться в Кировку и продолжить празднество в более интимной обстановке. Озвученная мною идея, её, кажется, заинтересовала, и последовал встречный ультиматум. Исходя из него, мне полагалось явиться на гульбище с двумя товарищами, ведь Ната собиралась «гудеть» с двумя подружками. Ну, значит, чтобы полная гармония получилась, в количественном отношении.

Я принялся за поиски тех, кто был бы не прочь познакомиться с привлекательными девицами, не обременёнными предрассудками. Кандидатура Пустышкина отпала сразу, ибо продолжение банкета организовывалось вскладчину. Туров не говорил ни «да», ни «нет», и тянул

резину, по своему обыкновению ожидая, что из всего запланированного вытанцуется.

Оставались Пушаров и Южинов, и мне потребовалось ради переговоров поехать к ним на Вишнёвку. К моему изумлению, трудоголика Пушарова я в кабинете завуча не застал, хотя он клялся и божился, что днюет и ночует в школе. Да и на стук в дверь его квартиры никто не отозвался. Присев на скамейке у подъезда, я выдрал из блокнота листочек и, насколько возможно подробно, изложил суть дела, отдельно подчеркнув, что при серьёзном настрое они должны приехать в Кировку в ближайшие дни. Аккуратно свёрнутый квадратик я опустил в почтовый ящик Пушарова и, подежурив на лавке ещё около часа, отправился в обратный путь, надеясь завтра или послезавтра лицезреть приятелей во всём их великолепии.

Но и тут мне предстоял облом. Ни через сутки, ни через трое, ни Сашка, ни Куприян не удостоили меня визитом или звонком. Фрол Беговых также не поддался на мои уговоры. Денег у них в семье не прибавлялось. Однако, забегая вперёд, признаю, судьба не курица, её не обманешь, она в итоге свела Наточку и Фрола, правда не решусь утверждать, будто исход знакомства доставил удовольствие той или иной стороне.

Таким образом, чествование нами юбилея Тачанска осталось нереализованным. Но я уже закусил удила, и на руку мне сыграло заявление Китайченко о необходимости срочно увидеться, сформулированное ею в телефонном разговоре. Детали она обещала раскрыть в письме, и не соврала.

Суть пропозиции, приведшей меня в ступор, заключалась в следующем. По заверению Китайченко, где—то далеко, в какой—то области нашей необъятной матушки России, недавно скончалась её бабушка. Она оставила внучке в наследство хоромы на берегу Дона, но получить жилище внученька могла, лишь выйдя замуж. Мне—то Натка и отводила роль муженька, наводя на мысль о регистрации фиктивного брак. Если она меня не устроит в качестве супруги, то я вправе развестись, и претензий никаких она иметь не будет, наоборот, вручит 10% от суммы, вырученной за продажу постройки. Было обязательно провернуть её план до 31 октября, иначе капиталец уплывал.

Колебался я не долго. Но требовалось, как минимум, вживую увидеть ту, что сделала предложение, от которого сложно отказаться. И я стал настойчиво требовать свидания. Она согласилась, и 1 сентября, после окончания торжественной линейки в честь начала нового учебного года, я прямо с документами в папке, погнал к кинотеатру «Отчизна». Естественно, я чрезвычайно нервничал и пристально вглядывался в каждую проходящую мимо девушку. Наталья не появилась. Точнее, она, нацепив тёмные очки, прошествовала рядом с остановкой, где я вертел башкой в разные стороны, выглядывая её, и, тщательно рассмотрев планируемого мужа, села в подошедший кстати трамвай.

Проторчав там китайским истуканом 40 минут, я, отчаявшись, недоумевая, направился домой, а по дороге с телефона—автомата набрал её номер.

– Привет, Наташ, – замогильным голосом,

подвывая, произнёс я, – это Максимов. Догадываешься, почему я звоню.

– Догадываюсь, – невозмутимо ответствовала ехидна. – Я передумала.

– Что передумала?

– Встречаться.

– Ну и отлично!

Я грохнул трубкой о рычаг и запрыгнул в маршрутку.

Дома, отыскав всё её бумажонки, я запихал их в конверт, приложив к ним насмешливую записку, указал на нем адрес Китайченко, и, не раскрывая данные отправителя, бросил послание в почтовый ящик. Позднее выяснилось, – письма свои обратно она не получила. По всей видимости, вес депеши превышал норму, и служащие отделения связи, не желая доставлять его адресату без доплаты, оставили пухлый пакет себе на память.

Горевать и рвать волосья на различных участках тела времени у меня не было. 28 часов нагрузки не предполагали сантиментов и соплей. Они ждали полной отдачи. Воспоминание о неприятном инциденте с Китайченко отходило на задний план.

Отправляясь следующим утром в школу, я увидел, – на детской площадке, у турника, лежит, прикрытый белой тканью труп мужчины. Из—под края простыни торчали чёрные брюки и пыльные ботинки. Милиционер, пристроившись на шатком бревенчатом краешке песочницы, в ожидании труповозки заполнял протокол осмотра места происшествия. После полудня я снова проходил по той же самой тропинке, и покойник до сих пор находился в прежнем положении. Вокруг стояло несколько зевак, и я расслышал сетования, что «…от безысходности повесился, им жалованье за 3 квартала шурупами и гвоздями собирались выдать…», что «Скорую» вызвали сразу по обнаружении мертвяка, но на подстанции пообещали приехать не ранее, чем найдут необходимый для поездки бензин. В описываемый период подобные ответы являлись обычным делом, и мало кого удивляли. Милиция не выезжала на вызовы, врачи к больным, пожарные опаздывали к полыхающим строениям. Бабушка Катя, коротавшая вечер на лавке с соседками, потом рассказала: мертвяка увезли около семи.

Прошлое нагнало меня неожиданно и по—свойски похлопало по плечу. Случилось так, что, выбравшись в деревню, в «Стекляшке» я увиделся с бывшими одноклассниками. Точнее, одноклассницами. Со Смитсон, а затем и Шмыгович. За прошедшие годы я сильно изменился, и обе они меня не узнали. Трудно вспомнить человека, когда ты маешься в очереди и мысли твои заняты подсчётами требующихся к ужину продуктов, а рядом мелькает, вроде бы, знакомая, и всё—таки совершенно чужая физиономия.