Ожидание

– Малыш! – дико закричал Самвел…

Хоронили мальчика на Мемориальном комплексе Степанакерта, так как село, где жил Малыш, пока ещё находилось в руках неприятеля…

Много воды утекло с того времени, но Самвел часто вспоминал этого мальчика, и каждый год, в этот самый день, приходил на его могилу, где, стоя во весь рост, смотрел на него с камня весёлый конопатый паренёк, одетый в камуфлированную форму…

Май 2017 г.

«Похороны»

1

Деда Атанеса в селе уважали за его прошлое: трудовую и воинскую доблесть. В конце тридцатых годов прошлого столетия за работу в колхозе он был награждён медалью «За трудовую доблесть». А во время Великой Отечественной он был трижды ранен и вернулся домой, заметно волоча ногу, весь в боевых орденах и медалях…

Ещё до начала войны у него было четверо детей: двое мальчиков и две девочки. Жена Варсеник, тихая, скромная женщина, гордилась своим мужем, никогда не перечила ему и была во всём послушной…

Прошли годы. Сыновья женились, дочки вышли замуж, все разлетелись по разным уголкам региона. Только один сын Беник остался при нём. Пошли внуки. Десятилетия пролетели как одно мгновенье…

Дед Атанес был высоким, статным стариком. Глядя на него сзади, никто не поверил бы, что эта походка принадлежит 90–летнему старику.

Атанес неизменно был одет в старый серый пиджак и брюки того же цвета, заправленные в хромовые сапоги. На голове у него была видавшая виды кепка, тоже серого цвета. Он с гордостью носил пышные седые усы, как у его кумира маршала Будённого. Так же, как и его кумир, он любил лошадей и был у него любимец – конь чистой карабахской породы, которого он назвал Кайцаком (Молния – в переводе с арм.). Последний понимал своего хозяина с полуслова и был привязан к нему, как собака.

Каждое утро, поев два куриных яйца всмятку, выпив 100 грамм тутовки* домашнего изготовления, под 65 градусов, дед Атанес садился на своего любимого коня и лесной тропинкой поднимался в гору, на пасеку. Как правило, через час уже был на «базе», так он называл свою пасеку. Спешившись с коня, он привязывал его к дереву. Сам же неторопливо обходил все улья, а их у него было 30 штук, проверяя, всё ли нормально, готовят ли пчёлы мёд. Перчатками и защитной сеткой он никогда не пользовался, так как пчёлы знали хозяина, и не было случая, чтобы они его хотя бы раз ужалили…

Вот и сегодня, завершив свои дела, он сел в тени огромного орехового дерева и стал любоваться прекрасной природой своего края. Девственные леса, альпийские луга, парящие в небе орлы, щебет птичек, сидящих на ветках дерева. Внизу виднелась голубая лента горной реки Тер–тер… Достав из кармана пиджака кисет и заранее нарезанные широкие полоски газетной бумаги, дед свернул своими мозолистыми пальцами козью ножку, предварительно послюнявив край бумаги. Глубоко затянувшись дымом самосада, он закрыл глаза…

Улья для деда Атанеса были отдушиной. Он вообще обожал природу и не мог понять своих сверстников – стариков, которые каждый день часами сидели на скамеечке в центре села и обсуждали кого–то, что–то. Каждый день, проезжая мимо них на Кайцаке, он кивал им, спиной чувствуя их неодобрительные взгляды и завистливый шёпот…

Дед Атанес слыл зажиточным человеком. У него было большое хозяйство: коровы, бычки, бараны, поросята, куры, гуси, большой огород. Хозяйство вели его сын Беник с невестой Раей, им помогали их дети. Сам дед почти не вмешивался в это дело. Пенсия его по тем временам была неплохая. Как участник войны и орденоносец, отработавший в колхозе не один десяток лет, он получал на руки 92 рубля. Деньги ему не были нужны, он давал их супруге, которая вместе со своей пенсией клала в общий семейный «котёл»…

Каждое лето приезжали в деревню на отдых многочисленные внуки, правнуки. Было тесновато, но весело. Дед преображался, сразу молодел. По его команде каждый день резали какую–либо живность и обязательно делали шашлык. Через месяц все уезжали, потом наступала осень, зима, и старик с нетерпением ждал следующего лета, чтобы его родные вновь собрались под одной крышей…

2

Вот так проходили его дни. Но в последнее время деда Атанеса что–то мучило, гложило его душу. А всё началось с того, что три месяца назад он присутствовал на похоронах своего соседа, который был на год младше него. Атанес рос с ним, не один пуд хлеба и соли съели вместе. Глядя на Егише, лежащего в гробу, он невольно примерил данную ситуацию на себя и представил, что это он лежит в гробу, и его оплакивают супруга, дети с внуками…

Сидя за поминальным столом и слушая тамаду, поднявшего тост за упокой души покойника, он краешком уха услышал разговор двух односельчан, сидевших по правую руку от него.

– Был жив Егише, редко кто из его детей, внуков, родственников приезжал к нему из города. Теперь, когда он умер, все собрались… – со злорадством говорил один.

– Да, такова жизнь… – шёпотом, не менее злорадно ответил второй.

Этот разговор не выходил из головы Атанеса. Он начал вспоминать не только своих родных, но и двоюродных, троюродных братьев и сестёр и даже их детей. Все они были раскиданы по республикам Советского Союза – Армении, Азербайджану, России, Украине… Были родные, которых он давно не видел. Кто–то приезжал в три года раз, кто–то – раз в десять лет…

Сидя под деревом и глядя на голубую ленту реки, дед Атанес снова представил себя лежащим в гробу, плач супруги, невест, грустные лица сыновей, родственников…

«Интересно, придут ли мои двоюродные братья и сёстры, их дети… Ереван, Чаренцаван, Ленинакан, Баку, Сумгаит, Кировабад, Москва, Киев… По всему миру разбросаны…» – с грустью думал дед, слушая птичий щебет…

Вечерело. Сев на коня, он спустился в село. Проезжая мимо стариков–«бездельников», как он их называл, Атанес кивнул им головой, не останавливая коня…

За ужином он был мрачен. В такое время родные знали, что его нельзя беспокоить. Молча поужинав и скрутив на балкончике перед сном козью ножку, он выкурил её и так же молча пошёл в свою комнату ложиться спать…

Утром у него с женой произошёл следующий разговор.

– Старый я стал… умирать скоро мне… – выпив стопку тутовки, медленно проговорил дед Атанес.

– Ты что, Атанес, что с тобой?! – опешила супруга, невольно опустившись на табуретку.

Однако то, как аппетитно её супруг уплетал завтрак за обе щёки, никак не было свойственно кандидату в покойники.

Молча доев, Атанес достал кисет и начал скручивать козью ножку. Со двора доносилось кудахтанье кур. Кайцак, дожидаясь хозяина, нетерпеливо заржал…

Втягивая в себя дым, Атанес смотрел в окно, где текла бурная река Тер–тер. Своим левым боком река «облизывала» края его огорода.

– Умру скоро, чувствую. Деньги на похороны отложены. Бычки и барашки для поминального стола есть, спиртные напитки – тутовка, вино тоже есть… Интересно, придут ли родственники?.. Все ли придут? Впрочем, чего это я, ведь не буду же никого видеть, – задумчиво проговорил Атанес.