Последняя просьба

Аллен (только сейчас поняв двусмысленность сказанной им фразы). Что я еще мог сказать? (Сьюзен.) Вы удивительно красивая.

Сьюзен (с грустной иронией). Особенно последний месяц.

Аллен. Не знаю, кто как, я не заметил никаких перемен. И потом, имея такого друга, как Джордж Стакер, вы вообще могли бы не думать ни о каких болезнях и даже о позвоночнике– Джордж врач, пусть это беспокоит его.

Сьюзен (мягко улыбаясь). Он врач, но все-таки позвоночник мой…

Фред. А ты знаешь, сколько стоит попасть к Джорджу? Но с нас он не хочет брать и цента!

Сьюзен (улыбаясь). Ну вот… Я ведь говорила – он всегда что-нибудь сморозит.

Фред. Я говорю то, что знаю. Джордж – новая звезда хирургии. Помнишь, как я вернулся домой чуть живой, с ногой, сшитой из кусков? И кто поставил меня на ноги? Джордж! Только Джордж способен на такое чудо! По десять раз в день приходилось расстегивать штаны и показывать его работу. От желающих полюбоваться не было отбоя. У меня стала самая знаменитая нога во всем квартале!

Сьюзен (не сдержав улыбки). Ты невозможен, Фред. Что за дурацкие шуточки! Никакого такта.

Звонит телефон. Мери поднимает трубку. Все, затихнув, смотрят на нее.

Мери. Алло!… Да… (Прикрывает трубку рукой.) Не он. (В трубку.) Нет, его нет. Вряд ли он будет сегодня в клинике… Думаю, что сегодня не стоит его беспокоить. Надеюсь, это не так срочно… Завтра с утра. (Кладет трубку.) Пятый звонок за час.

Фред. Пациент?

Мери. Кому же еще!

Аллен. У меня идея!

Фред. Доллар?

Аллен. Бесплатно. Сегодня я щедр. Во-первых, Марта жена Джорджа, во-вторых, моя соплеменница. Это тоже что-то ворошит там. (Показывает на грудь.) Далеко, правда, давно… Тридцать лет, знаете…

Дэвид. Идею давай! Лирику мы как-нибудь потом выслушаем.

Мери достает из шкафа книгу, устраивается поудобнее в кресле, листает ее.

Аллен (Дэвиду, шутя). Знаешь, ты кто? Практичный, бездушный робот.

Дэвид. Робот и должен быть практичным. Души вообще не существует. Давай идею!

Аллен. Ты даже в такой день уставился в свой технический журнал. (Подходит к Дэвиду, вырывает из его рук журнал.) Вот, пожалуйста… Тьфу, черт, язык можно сломать! Как тебя только дочки терпят? О чем ты с ними можешь говорить?

Дэвид. Сказки на ночь рассказываю. Гони идею! Ладно. Вижу, толку не будет…

Звонит телефон. Аллен, оказавшийся у аппарата, мгновенно приподнимает и сразу же опускает на рычаг трубку.

Фред. Ты что?

Аллен. Тише!

Все молча смотрят на Аллена. Пауза.

Нравится?

Сьюзен (тоже шепотом). Что?

Аллен. Как хорошо, когда вокруг тихо! Давайте преподнесем им сегодня знаете что – тишину! Да, да, тишину!

Фред. Я думаю, идея стоит доллара.

Сьюзен. Вы просто умница, Аллен.

Аллен (величественно кланяется). Благодарю. Я об этом давно догадывался. Даже когда был ночным репортером. Кстати, можете меня поздравить. Это уже пройденный этап.

Фред. Ты ушел из газеты?

Аллен. Во всяком случае, я высказал им все, что думал. Это равносильно.

Фред. Ты сошел с ума? Или напился?

Аллен. Я не пью, как ты знаешь. Уже год.

Фред. Нашел другую работу?

Аллен. И какую! Радио! Настоящая журналистика. Мистер Кук твердо пообещал.

Дэвид. Кук? Это который Кукаускас?

Аллен. Ну и что?

Дэвид. Дохлое дело.

Аллен. Во всяком случае, он не бросает слов на ветер. Разумеется, испытательный срок. Но теперь все зависит от меня, а с моим миллионом идей…

Мери (оторвалась от книги). Нашла!

Сьюзен. Что?

Мери. О цветах. Ваша идея, Аллен, не стоит и цента. Знаете, что здесь написано? Если новая хозяйка входит в дом, цветы ей вручать нельзя. Только в следующий раз, когда мы сами придем в гости и она встретит нас. Вот… (Протягивает Аллену книгу.)

Аллен (берет книгу, смотрит на обложку). Я могу нацарапать десяток таких книжонок, не выходя из комнаты. (Пренебрежительно бросает книгу на стол.)

Мери (с обидой). Что-то я не видела ни одной.

Аллен. Одну, положим, при желании могли.

Мери. Ту самую, что вы еще там, дома, издали? В своей Литве? Но, видите ли, у меня как-то не было времени выучить литовский язык. И потом, если вы действительно писатель, за эти годы могли бы написать и об Америке, о том, что волнует настоящих американцев.

Аллен. Я писал об этом. Двенадцать лет. Триста четырнадцать изнасилований, двенадцать грабежей века. Что еще?

Дэвид. Я, скажем, никогда не прикасался к подобного рода чтиву. Может быть, ты не считаешь меня американцем?