Внутренний мир. Западня

– Эдвард! – громко зовет Рудольф во сне, но кровь запеклась на губах, мешая говорить. И все же он поднимает руку и из последних сил посылает другу энергетический сигнал. Ничего не выходит – Герман понимает это сквозь сон. Отец оглядывается: мир до самого горизонта покрыт белым снегом, ослепляющим глаза. Он пытается подняться на ноги, но падает и вновь проваливается в небытие.

Потом снится череда обрывков, в которых отец в темной и душной пещере. Живот сводит от голода, а где-то над головой слышится возня и скрежет когтей по камню, от которых холод бежит по спине. Рудольф ощупью двигается в темноте, хватается за каменные стены, и руки его попадают во что-то мокрое и липкое. Отец во сне вскрикивает, и Герман просыпается.

Парень сел в кровати, пытаясь прийти в себя после столь реалистичного виде́ния. Словно границы сна и яви стерлись, и он, уже проснувшись, все не мог понять, где находится. В эту ночь сон показал ему больше обычного: в белом ослепительном пространстве Герман узнал снежную равнину и тяжелые, нависшие над головой облака. Ну и пещеру, конечно же, каменную пещеру! Но вот где именно Рудольф и когда все это случилось? Много лет назад, после того как он пропал, или прямо сейчас, он где-то в снежных местах, да еще в окружении диких животных?

На часах было почти шесть, и уже занималась заря. Подойдя к окну, Герман увидел на балконе соседней квартиры фигуру своего лучшего друга – Севастьяна Крошина. Постучав по стеклу, он махнул ему рукой, чтобы тот открыл входную дверь.

Наспех одевшись, крадучись, чтобы не разбудить маму и бабушку, Герман направился в квартиру друга. Оба парня снова вышли на балкон.

– Еще не ложился? – догадался Герман.

– Нет, – Севастьян покачал головой.

Он был старше на два года, высокий, жилистый, с крупными чертами лица. Севастьян никогда не снимал бандану, а между указательным и средним пальцами правой руки почти всегда можно было увидеть длинную толстую эльфийскую сигарету. Вот и сейчас Севастьян закурил.

– А ты чего не спишь?

– Опять приснился сон, – Герман поморщился от дыма, попавшего ему в лицо, он не разделял дурные привычки друга.

– Расскажешь своим?

– Нет, – категорично заявил парень, – бабушка только будет нервничать, а маме не до этого. У нее новый роман с очередным кретином.

– Который ездит на новой «Капире»?

– Да, – Герман заерзал от холода и сунул руки в карман куртки.

– Неплохо, – Севастьян неспешно выпустил еще один клуб дыма. – Может, он оплатит твою учебу в следующем году.

Алемский бросил на друга осуждающий взгляд. Он учился на последнем курсе юридического колледжа и грезил карьерой в прокуратуре. Но учеба в престижном институте стоила немалых денег, которых ни у матери, ни у бабушки не было.

– Она не станет его просить, – он перегнулся через перила. – Он ей нужен для того, чтобы был повод пострадать. Иначе зачем она выбирает одних только кретинов?

– Может быть, твоя мать всегда любила твоего отца и сейчас не может найти никого лучше?

– Ну прям, – Герман фыркнул, – они были знакомы всего месяц. Там, скорее, все как у Пушкина: «Пора пришла, она влюбилась». Это слабое место всех женщин, ты что, не знаешь? Им непременно нужно испытать это сильное чувство, иначе они будут чувствовать себя неполноценными.

– Все дело в гормональном фоне, – умозаключил Севастьян. – Достигнув детородного возраста, самка нуждается в том, чтобы спариться и завести потомство, это заложено на генетическом уровне.

– Вот ты всегда скажешь что-нибудь такое…

– Это наука, никакой романтики, – Севастьян затянулся. – Ты просто сопляк, который ничего не понимает, потому ты сам один из тех кретинов, в которых по глупости влюбляются такие же малолетние соплячки. Тебе просто повезло получить от своей мамы эту смазливую внешность, но твоя заслуга в этом равна нулю, – друг соединил указательный и большой палец. – Потом-то они повзрослеют и, возможно, поймут, что ты самовлюбленный заносчивый эгоист, но пока наслаждайся.

– Ой, да иди ты в жопу! – Герман отмахнулся и от слов друга, и от дыма.

Девчонки сходили с ума по его выразительным волчьим глазам еще со школы. Герман пользовался этим без зазрения совести, со скучающим видом лениво отвечая на их знаки внимания, чем только еще больше подзадоривал. Дружба с более взрослым Севастьяном и вовсе не пошла ему на пользу. Тот стал знакомить его с девушками доступными и беспринципными, «учил плохому», как говорила бабушка Офелия, которая на дух не переносила своего молодого соседа по лестничной клетке.

«Учился плохому» Герман охотно, хотя с девушками ему было скучно. Внутри билась какая-то другая энергия. Что-то не давало покоя, мешая спать по ночам. «Это несправедливо, несправедливо, несправедливо!» – кипело подсознание, взывая парня к борьбе. Вот только за что, он пока сам не понимал. Поэтому боролся со всем понемногу: ругался с учителями из-за оценок, спорил с одноклассниками, доказывая свою правду, участвовал в диспутах на взрослые темы с мамиными ухажерами. Отчитывал и строил их с бабушкой. Татьяна и Офелия почти не сопротивлялись, будучи кроткими по характеру, они первые пали под натиском его маленькой домашней тирании.

– Так что со сном-то делать? – спросил опять Герман, повернувшись спиной к перилам.

– Матери скажи.

Вместо ответа парень пренебрежительно усмехнулся.

– Тогда бабушке.

– Я ей не разрешаю про него вспоминать. У нее потом давление поднимается, и она спать не может. Пусть беспокоится насчет того, что приготовить на обед, ей же лучше.

– Какой же ты мерзкий, – Севастьян покачал головой, с насмешкой глядя на парня.

– А что не так? – тот пожал плечами. – Они ничем не помогут, только переживать будут. Я об их же благе забочусь.

– Заботливый ты наш, – Севастьян попытался ухватить Германа за щеку, но тот успел вывернуться, отпихнув друга.

– Заколебал! Я серьезно спрашиваю! – Герман пригладил растрепавшиеся из-за возни волосы.

– Скажу то же, что и в прошлый раз, – Севастьян развел руками, – иди к Эдварду Гордону.

Была середина октября. Солнце выглянуло сквозь тучи совсем неожиданно, заставив влажный асфальт и капельки дождя, застрявшие в листве, заблестеть в его лучах. Герман только что сошел со скоростного междугороднего поезда Та́рган – Догови́рск и оказался в самом центре столицы.

Договирск был мегаполисом, похожим на крупный азиатский город, с разрастающимися высотками самых причудливых форм и расцветок, с зелеными садами на крышах и с парками, испещренными велосипедными разметками. Здесь была гибридная система метро: наземные и подземные ветки, одноколейки, поезда на магнитных подушках и даже фуникулеры сплетались в одну систему. А еще от Договирска к каждому крупному городу тянулись железные дороги, оснащенные суперскоростными поездами, разгоняющимися до 300 км/ч.

Единственное, чего не было ни в Договирске, ни во всем Ардхоне – автомобилей на бензине. Нефть здесь не добывали, хотя активно пользовались другими природными ресурсами. Экология волновала жителей Внутреннего мира не в последнюю очередь, поэтому сгораемое топливо было категорически запрещено. На дорогах можно было встретить разве что электрокары или авторапиды. Это изобретение выглядело как обычная машина, но работало по принципу скоростного велосипеда: водитель поочередно давил на педали, а механизм за счет системы рычагов разгонял машину до 50 км/ч.

Во всем же остальном города Ардхона ничем не отличались от городов Внешнего мира. Каждая страна впитывала культуру того народа, с которым граничила через пространственную пелену. Валдария не была исключением: русское деревянное зодчество, православные храмы, монументальные советские постройки можно было встретить в любом регионе. Разве что эльфы предпочитали в архитектуре стили эпохи Возрождения, жители Российской Республики старались идти в ногу со временем и непрестанно модернизировали свои города. Вампирские улицы напоминали аккуратные и функциональные купеческие кварталы, и лишь в Коммуне вы могли встретить многоподъездные панельки с завалами неубранного снега и развороченными мусорными баками вместо детской площадки. В Валдарии шутили, что суровый климат земель Коммуны и нелегкие трудовые будни оборотней делали их самыми «русскими» из всех видов. Справедливости ради нужно отметить, что жили оборотни далеко не бедно. Именно на их территории располагались самые богатые залежи металлов и минералов. И именно там брал начало «Газовый конгломерат» – крупнейшая компания Валдарии, обеспечивающая газом практически всю Европу.

Что же касается Договирска, то он, как центр всех четырех культур народов Валдарии, впитал лучшее, что было у них. В частности, центр города, куда и прибыл Герман Алемский, поражал монументальностью и размахом архитектуры. Старинные каменные здания, казалось, соревновались в роскоши лепнин и оригинальности узора на решетках балконов. Широкий тротуар был выложен идеально подобранными друг к другу необработанными камнями. Между фонарными столбами растягивались арки из живых вечнозеленых растений. Многочисленные фонтаны соединялись целой системой желобков, вода из одного перетекала в другой, создавая впечатление, что ты идешь по сказочному парку, которому нет конца и края. А вдалеке виднелся наземный участок метро под прозрачным куполом, нависающий над кварталами, как огромная игрушечная железная дорога, забытая ребенком-великаном.

Герман прошел мимо здания суда и мэрии и оказался на одной из небольших площадей. Фонтана здесь не было, зато высился памятник Советскому Солдату – как вечная память о тысячах добровольцах Валдарии, погибших во Второй мировой войне. Вопреки закону о невмешательстве в политику Внешнего мира они окольными путями добирались до русских городов и сражались бок о бок с советскими братьями. Герману понравился этот памятник, он напоминал ему о тех временах, когда он учился в начальной школе Саранска, пел на День Победы военные песни и слушал рассказы фронтовиков о страшных годах их молодости. Это так прочно врезалось ему в память, что Герману казалось неправильным не отмечать теперь 9 мая, оказавшись в Валдарии. Наличие памятника Советскому Солдату словно восстанавливало справедливость и успокаивало совесть Германа, воспитанного в ценностях постсоветского пространства.

Однако венцом Договирстка была другая статуя: на огромной центральной площади перед зданием Совета Федерации высилась скульптура Мидири́диса Великого – древнего эльфийского мастера, открывшего Та́фнен А́рдхон. Памятник составлял в высоту двадцать семь метров, по числу двадцати семи Тарн, которые воздвиг этот мастер. Та́рны являли собой гигантские столбы, расставленные по всей земле, задача которых заключалась в том, чтобы окончательно разделить между собой Внешний и Внутренний и исключить любое случайное путешествие человека между измерениями. (Увы, это все равно иногда случалось из-за искривленного ландшафта, климатических особенностей или нестабильного электромагнитного фона, порождая тем самым массу легенд о паранормальных явлениях у людей Внешнего мира.)

Мидиридис Великий, проживший более тысячи лет и погибший, устанавливая последнюю такую Тарну, положил начало миру Тафнен Ардхон. В его честь в трех мировых столицах были установлены абсолютно одинаковые памятники. На каждой Мидиридис был изваян в полный рост, а его длинные волосы стянуты позолоченным обручем, в середину которого были вделаны одинаковые красные рубины. В темноте камни сияли алым огнем, а об их происхождении и таинственной связи между собой ходило множество легенд. Они обладали удивительным магнетизмом: оторвать взгляд от рубинов стоило зевакам колоссальных усилий. Вот и сейчас Герман Алемский простоял на главной площади минут десять, глядя на памятник. Пока, наконец, не отвел взгляд и не направился в сторону метро, чтобы добраться до окраины города.

Он ехал к Эдварду Гордону.

Герман лишь раз слышал о нем от бабушки, которая не верила в причастность эльфа к исчезновению сына и сокрушалась о незаслуженном наказании Эдварда. Все остальное Герман узнал о Гордоне из интернета. Будучи осужденным на ссылку в Сибирь, тот был досрочно освобожден спустя восемь с половиной лет. Каким-то образом, (Герман не особо вдавался в подробности, они его не так уж интересовали), Гордон сумел вернуть себе и титул, и земли. Будучи алмарианом, он пробовал себя в качестве ментального советника самого эльфийского Владыки Ната́на, но в итоге оставил службу и сосредоточился на духовном пути. Эдвард Гордон начал преподавать в «Институте космоэнергетики и тонких тел», обучая молодое поколение запутанным наукам работы с энергиями. Именно туда и направлялся Герман.

Выйдя из метро, юноша двинулся в путь пешком, щурясь от солнечных лучей, так неожиданно осветивших ему дорогу под серым осенним небом. Справа начинался лес, березы, ютившиеся на его опушке, звонко шелестели полысевшими ветками, словно в волнении перешептываясь друг с другом о предстоящей зиме. Напротив них вдоль дороги стояли одинокие коттеджи, вокруг которых росли пожухлые декоративные кустарники.

Герман поежился и натянул капюшон куртки, в который раз пожалев, что послушался совета бабушки и поехал на метро, вместо того чтобы взять такси. Помимо утраченной возможности добраться до института в комфортном и сухом салоне автомобиля, Алемский уже несколько раз пожалел, что вообще отправился в путь. Несмотря на то что он позвонил в институт и убедился, что господин Гордон на месте, юноша не был уверен, что тот примет его. К единственному алмариану Валдарии выстраивались толпы из нуждающихся в помощи или совете, и сын бывшего напарника вряд ли будет пропущен без очереди.

Однако Герман не замедлял шаг. Вскоре из-за леса показалась круглая каменная башня, а затем институт, расположенный в старинном замке-рондо (архитектурном стиле, распространенном в Ардхоне, где все строения имели круглую форму). Замок этот представлял собой огромное двухэтажное здание в форме кольца, в середине которого был внутренний двор и башня. Изначально замок и все земли вокруг принадлежали князю Шакурову, который был раскулачен во время революции 1917 г., не обошедшей стороной и Российское княжество. Советский режим, однако, просуществовал здесь недолго, и уже в конце 20-х годов образовалась Российская республика с президентом во главе. Наследники Шакурова так и не объявились, и замок остался во владении города. В этом уединенном месте в лоне природы и обосновался «Институт космоэнергетики и тонких тел», в чьих стенах училась самая духовно одаренная молодежь страны.

Когда Герман открыл железную калитку и оказался на ухоженной территории института, снова заморосил дождик, поэтому парень поспешил по выложенной камнем дороге к высоким старинным дверям замка.

В просторном холле его остановил охранник:

– Ваш пропуск.

– Я не студент института, – ответил Герман. – У меня личное дело к господину Гордону.

– Насколько я знаю, господин Гордон принимает только по записи, – мужчина вежливо улыбнулся. – Пройдите в восемнадцатый кабинет, возможно, его секретарь найдет для вас окно или запишет на другой день.

Алемский ожидал услышать грубый отказ и заранее приготовил на этот случай речь, поэтому он растерялся, когда мужчина заботливо указал ему, куда именно пройти, предупредив, что сейчас все еще могут быть на обеде. Должно быть, стены этого духовного места даже на охранников оказывали особое воздействие.

В приемной кабинета номер 18 с табличкой «Заведующий кафедрой психосоматических отклонений» секретаря не оказалось, зато на диване сидела девушка его лет.

Герман с опаской относился к красоткам, ему была неприятна власть, которую они над ним имели: чего доброго, засмотришься так однажды и влюбишься! А девушка, сидящая в приемной Гордона, была писаной красавицей. Поэтому парень нахмурился и лишь коротко кивнул в знак приветствия. Он вовремя смекнул, что та так хороша собой, потому что является эльфийкой. А законы и обычаи Княжества были очень строги, всячески защищая девичью целомудренность. Алемскому проблемы были не нужны. Того и гляди из-за угла покажется ее отец, брат или еще какой родич, так как эльфийским девушкам было запрещено появляться в обществе без сопровождающего. Светские порядки, давно устаревшие во всем мире, в эльфийском обществе все еще строго соблюдались.

– Вы по записи, должно быть? – Герман все же не мог не заговорить, украдкой бросив на нее оценивающий взгляд.

– Да, но ты, наверное, иди первый. Я все равно жду родителей. Какие-то задержки с Порталом.

Девушка пожала плечами. Она обратилась к нему на «ты», и держалась раскованно. Нет, она не эльфийка.

– Портала? – переспросил он. – Ты из Внешнего мира?

Девушка кивнула, немного нахмурившись, должно быть, ожидая насмешки или критики. Общество Валдарии воспринимало Внешний мир как стадо баранов, Герман и сам не раз встречался с нападками в свой адрес.

– И я оттуда, – он приободрился и отвесил короткий поклон. – Герман Алемский.

– Анна Кивер! – девушка улыбнулась в ответ.

Это имя абсолютно ничего не значило для Алемского, все, что его занимало теперь – возможность открыто любоваться ее светлыми локонами, вьющимися кольцами, большими темными глазами, подвижностью и грациозностью фигуры. И он даже не подозревал о том, что это случайное знакомство обнажило запутанный клубок их прошлого, клубок, которому было суждено превратиться в огромный снежный ком.

Что касается Анны Кивер, (а это была та самая девушка, с которой началась наша история), то с тех пор, как мы оставили ее возле Портала, в котором растворилась ее мать, прошло вот уже два года. Путешествие в Ардхон, знакомство со своим дедом и Договирск очаровали девушку. С поддержкой Анатолия Стомина она поступила в колледж и стала жить с ним. Новый мир, дивные существа, сказочность всего происходящего, космоэнергетика, которую углубленно изучали в ее колледже, все это захватило Анну. Они с Германом разговорились, и она стала расспрашивать у него про институт.

– О нет, я не учусь здесь, – парень покачал головой. – У меня к Гордону личное дело.

Анна, к его изумлению, разочарованно вздохнула:

– Я думала ты студент, – она в волнении облизнула губы и посмотрела на часы. – Уже без пяти два. Наверное, этот Гордон вот-вот придет. Где же мама с папой?

– Собираешься поступать сюда? – предположил Алемский.

– Мой учитель по космоэнергетике дал рекомендации на поступление в следующем году, – призналась девушка. – Но я не уверена. Друзья говорят, что это престижно, тем более сам Эдвард Гордон ведет занятия. Но… – она вдруг усмехнулась, – вот ты, из Внешнего мира, поймешь меня. Космоэнергетика – это очень круто, это то, ради чего я оставила семью и переехала в Валдарию. Но мне до сих пор иногда не верится, что это реально.

Молодые люди рассмеялись. Герман отчасти понимал, что его новая знакомая имела в виду. Он и сам иногда забывал о том, что рядом с ним ходят эльфы, вампиры и оборотни. И так как он лично не видел ни одной инициации и перевоплощения, то мозг его порой отказывался верить в реальность существования этих видов.

– Каким-то непонятным чудом оказалось, что моя мама знакома с Гордоном! – продолжила девушка. – Она устроила нам сегодня встречу. Посмотрим, что он скажет обо мне.

Девушка скорчила рожицу. Герман не успел ничего сказать в ответ: из коридора послышались шаги, и оба в напряжении замерли.

В приемную вошел высокий мужчина с длинными почти до талии темными волосами, в коричневом пальто до колен. Это был Эдвард Гордон, и, хотя оба молодых человека никогда его не видели, поняли это сразу же. Только от алмариана могла исходить такая энергетика. Он, казалось, принадлежит другому миру, взгляд был потусторонним, проникающим сразу в душу, а воздух вокруг него словно сиял неземным светом. Герману стало не по себе, будто он оказался обнаженным под взглядом алмариана. Внутри все свернулось от ужаса. Почему-то захотелось плакать и смеяться одновременно.

– Вы ко мне? – тот обвел удивленным взглядом молодых людей.

– Да, – еле слышно произнесла Анна, тоже глядя на эльфа полным неподдельного восхищения взглядом. – Моя мать, Елена Стомина, звонила вам.

Эльф кивнул. Достал из кармана ключ и стал открывать дверь своего кабинета. Невозможно было определить с первого взгляда, сколько ему лет. Лицо его было молодым, застывшим во времени, однако возраст его выдала тень усталости: глаза Гордона не отличались особым блеском, и фигура была тяжеловесной.

– Простите, – произнесла Анна, набравшись смелости, когда Гордон распахнул свою дверь и взглядом пригласил девушку войти, – родители задерживаются, может пока молодой человек…

Она посмотрела на Германа, и тот, наконец, тоже вышел из оцепенения и шагнул к мужчине.

– Вы не вместе? – Гордон удостоил Алемского своим взглядом. – По какому вы вопросу? Как ваше имя?

– Герман Алемский, – юноша слегка поклонился, решив, что, назвав свое имя, избавит себя от необходимости что-либо объяснять.

Гордон замер, не сумев скрыть удивление, и в волнении забегал глазами между парнем и девушкой:

– Что же, прошу вас.

Глава 5. Фигуры на доске

Еще по дороге сюда, Герман подготовил несколько вариантов своей речи, но сейчас, оказавшись с алмарианом один на один, в его голове словно форточку открыли.

– У вас какие-то проблемы? – спросил Гордон, указывая на стул напротив своего стола.

– Нет.

– Госпоже Алемской, вашей бабушке, что-то нужно?

Герман снова покачал головой и глубоко вздохнул, пытаясь уложить мысли в голове:

– Дело, скорее, в моем отце.

Если до этого Гордон смотрел на него с удивлением, то теперь в его глазах прочиталась тревога, и Герман догадывался почему. Вернувшись из ссылки, Гордон встречался с Офелией, они говорили о случившемся с ее сыном, после чего женщина окончательно убедилась в том, что Эдвард непричастен к исчезновению Рудольфа. Но не все разделяли ее мнение. По сей день то и дело находились бывшие друзья Алемского, которые накидывались на Гордона с обвинениями в убийстве их друга. Узнав о том, что Офелия нашла во Внешнем мире незаконнорожденного сына Рудольфа, Эдвард, должно быть, ждал, что рано или поздно юноша придет к нему и потребует ответа.

Однако Герман вовсе не имел к Гордону каких-то необоснованных претензий, несмотря на юный возраст, он старался не делать поспешных выводов, не имея на то веских причин. К тому же Офелия уверяла внука, что Эдвард скорее потерпевший в этой ситуации.

Последнее видение Германа лишь подтвердило ее слова. Парень отчетливо помнил, как Рудольф, оказавшись где-то в снегах, призвал к помощи Эдварда, а значит, он доверял своему напарнику.

– Если вы пришли узнать, где Рудольф, то я сожалею, но ничем не могу помочь, – Гордон покачал головой.

– Так уж вышло, господин Гордон, – Герман облизнул губы, – что это Я пришел рассказать, где он.

На этот раз лицо мужчины стремительно вытянулось, но уже в следующую секунду он недоверчиво посмотрел на юношу и усмехнулся.

– Открыли в себе дар провидца?

– Да, если один и тот же сон, который я вижу глазами моего отца, – это дар, а не шизофрения.

И Герман рассказал эльфу о своих видениях.

– Что это может быть? – спросил юноша, заметив, с каким вниманием его слушает Гордон. До этой самой минуты он сомневался в том, что сон на самом деле может быть чем-то важным, однако Эдвард решительно расставил все точки над i.

– Я поздравляю вас, Герман, ваш отец определенно жив, – сразу же сообщил тот, и заявление это, казалось бы, столь долгожданное, повергло юношу в глубокое волнение.

– Что же касается снов, то занятия по космоэнергетике, которые, по вашим словам, начались в этом году у вас в колледже, явно поспособствовали открытию внутреннего взора. А дальше, одно из двух: либо вы сами, желая отыскать отца и подсознательно все время думая об этом, установили с ним телепатическую связь, либо он вышел с вами на контакт.

– Но он даже не знает о моем существовании!

– Значит, знает, – Гордон прищурил глаза.

– Вы сможете понять, где он сейчас? Бабушка постоянно делает сканировки, вы ведь можете найти его по энергетическому следу? – Герман почувствовал, как от волнения и нахлынувшей информации теряет самообладание. – Почему вы, обладая вашими силами, до сих пор не предприняли попытки найти его? Он ведь был вашим другом?

Гордон не спешил с ответом, он смерил юношу внимательным взглядом и отвел глаза прежде, чем заговорить:

– Я хоть и алмариан, но не ясновидящий. Многое скрыто от меня, и не на все вопросы у меня есть ответы, – пространно начал он. – Скажем так, мне еще до конца неясна роль вашего отца в деле Костина.

Герман открыл от возмущения рот, он сразу закипал от злости, когда кто-то намекал на то, что Рудольф был заодно с ученым и сбежал из страны с чемоданом денег.